14 июля, на следующий день после окончания съезда партии, Горбачев встретился с генеральным секретарем НАТО Манфредом Вернером. Тот предложил сотрудничество между западным альянсом и Советским Союзом. Встреча подготовила почву для секретных переговоров Горбачева с Колем на следующий день в Москве. Президент СССР согласился на членство объединенной Германии в НАТО и вывод советских войск в обмен на «компенсацию» и принятие советских требований безопасности. Последние практически совпадали с условиями, предложенными ему Бейкером, Колем и Геншером еще в мае. Черняев, который помогал готовить встречу и был единственным официальным лицом, осведомленным о переговорах, предупредил Горбачева, что сделку нужно заключать на месте. Волнения были напрасны — воодушевленный и благодарный Коль принял все условия. Канцлер лишь попросил Горбачева сохранить в тайне от немецкой общественности финансовую помощь советским войскам[367].
Впервые со времен Сталина глава СССР действовал единолично, не консультируясь ни с кем. Шеварднадзе не позвали на переговоры, и он узнал о них лишь после их окончания. 16 июля Горбачев пригласил Коля посетить Ставрополье, Северо-Кавказский курорт Архыз. Здесь много лет назад Горбачев общался с Юрием Андроповым. Теперь кремлевский лидер рассчитывал, что его новый могущественный западный друг и спонсор поможет вытянуть слабеющий Советский Союз «в Европу». После прогулок и бесед с глазу на глаз к двум политикам присоединились Шеварднадзе, германский министр иностранных дел Геншер и эксперты обеих стран. Они торговались по поводу деталей «большой сделки». Горбачев хотел продлить срок пребывания советских войск в Восточной Германии, но в конце концов согласился на их вывод к 1994 году. Блиц-дипломатия лидера СССР не помогла улучшить условия итоговой сделки, но впечатлила тех в окружении Горбачева, кто критиковал его за уступки[368].
В первой половине 1990 года Горбачев продолжил передачу полномочий республиканским элитам. Но в итоге вместо благодарности и сотрудничества он получил в Москве два центра агрессивной российской оппозиции. Во главе одной был Ельцин в Верховном Совете РСФСР, другой была Российская коммунистическая партия. Политические силы России поляризовались: на одной стороне были российская либеральная интеллигенция, популизм и сепаратизм; на другой — консервативный шовинизм, непримиримый к либеральным и западным идеям. Как следствие, авторитет Горбачева резко упал, а его политическая опора потеряла устойчивость. Единственной сильной позицией Горбачева помимо его президентских полномочий был статус уникального политика мирового уровня. С помощью западных партнеров Горбачев не потерял, и даже упрочил свой международный авторитет — он стал «отцом-основателем» объединенной Германии и нового европейского порядка. При поддержке партнеров на Западе, прежде всего Буша и Коля, советский лидер надеялся восстановить авторитет у себя на родине. Но Горбачеву не хватало важнейшего инструмента для успеха — советская экономика продолжала рушиться. Нужна была стратегия, как справиться с этим кризисом, — причем такая, за которой бы пошла страна.
Глава 5Перепутье
Так всех нас в трусов превращает мысль…
Так погибают замыслы с размахом,
Вначале обещавшие успех,
От долгих отлагательств.
«Мне не видно не только света в конце тоннеля, но и самого тоннеля», — так описал состояние советской экономики британский экономист Алек Нов во время своей поездки в Москву в феврале 1989 года. Нов, рожденный в 1915 году в Санкт-Петербурге как Александр Новаковский, после революции эмигрировал с семьей в Великобританию, где стал профессором и преподавал экономическую историю Советского Союза в Глазго. В ноябре 1989-го Нов снова посетил Москву и поразился, насколько ухудшилась ситуация. Советские экономисты предупреждали о назревающей катастрофе, но уразуметь природу кризиса никто не мог[369]. Председатель Совета Министров СССР Николай Рыжков и его главный экономист Леонид Абалкин тоже были не в силах объяснить кризис. В мемуарах они жаловались, что политика вмешивалась и нарушала их планы. Они так и не осознали, что в результате реформ 1987–1988 годов появились новые субъекты — автономные государственные предприятия, кооперативы и коммерческие банки, которые вместо того, чтобы увеличить выпуск потребительских товаров, разрушали существующую государственную экономику и опустошали государственную казну[370].
Некоторые начали понимать природу кризиса. Министр финансов Валентин Павлов и его эксперты уведомили правительство, что промышленные госпредприятия оставляют себе 60 процентов прибыли, а в бюджет перечисляют лишь 30 процентов. Так они «заработали» 100 миллиардов рублей, которые потратили на зарплаты, только разгоняя инфляцию денежной наличности в экономике. Инвестиции в повышение производительности и модернизацию продолжали сокращаться. В результате экономика недофинансировалась, а дефицит госбюджета стремительно увеличивался, заключили в Минфине. В ведомстве предложили, чтобы все государственные предприятия и кооперативы отчисляли 50 процентов прибыли в бюджет страны. В ответ «лоббисты» в Верховном Совете СССР начали ожесточенную контратаку. Они говорили, что правительство — реакционная сила, грозящая заблокировать экономическую перестройку. Рыжков и Абалкин, страдающие все тем же синдромом «ни шагу назад» в реформировании экономики, поддались давлению[371]. В декабре 1989-го правительство Рыжкова представило на Съезде народных депутатов новую программу, которая только закрепляла структурные и функциональные ошибки предыдущих преобразований. Съезд ее раскритиковал и поручил Рыжкову пересмотреть и представить с изменениями[372]. Работа заняла большую часть 1990 года, который стал годом бесконечных экономических дебатов и непринятых решений.
Правительство Рыжкова хотело построить регулируемый государством рынок. Министры утверждали, что на создание регулятивных органов — фискальных, монетарных и других — потребуется пять-семь лет. Леонид Абалкин считал, что рыночные реформы должны проходить под государственным контролем и со значительной подготовкой: сначала власти рассчитывали накопить запасы товаров, наладить работу механизмов регулирования и рыночных институтов. И лишь затем они хотели осторожно ослаблять контроль над экономикой. Однако правительство сразу столкнулось с серьезным вызовом — западные банки отказывали советскому правительству в кредитах. Советская нефть, главный источник твердой валюты, все чаще продавалась за рубеж по рыночным ценам. Эти цены и без того были низкие, а «кооперативные» предприятия находили способы прикарманить оставшуюся прибыль. У СССР оставался золотой запас, но его объем сократился с нескольких тысяч до 784 тонн. Это меньше половины объема, накопленного к моменту смерти Сталина. Правительство начало переговоры с корпорацией De Beers о поставках неограненных алмазов на сумму до 1 миллиарда долларов в год в течение пяти лет. Но расходы продолжали обгонять доходы. Верховный Совет СССР увеличил дотации малообеспеченным слоям населения. Министерству финансов приходилось печатать все больше и больше рублей[373].
В марте 1990 года правительство потряс скандал, главным фигурантом которого стал Рыжков. На заброшенной железнодорожной платформе возле Новороссийского порта сотрудники КГБ обнаружили двенадцать танков Т-72, зарегистрированных как «тягачи». Согласно документам, танки поступили с крупнейшего танкостроительного предприятия «Уральский вагоностроительный завод» и были заказаны кооперативом «АНТ» для поставки за границу. Экспорт советского оружия всегда был монополией государства. При чем же тут коммерческая организация? Кооператив «АНТ» (аббревиатура от «Автоматика-Наука-Технология») в 1987 году был детищем бывшего сотрудника 9-го управления КГБ Владимира Ряшенцева. Кооператив существовал под эгидой научно-исследовательского отдела при Совете министров Рыжкова, в нем работали офицеры КГБ. Идея предприятия заключалась в том, чтобы «обменивать» продукцию советского ВПК на зарубежные товары, такие как персональные компьютеры или лекарства, с большой прибылью[374]. Рыжков одобрил деятельность кооператива, но не учел риска нежелательной огласки. Газета российских коммунистов «Советская Россия» раскопала эту историю. Поднялся крик и шум. Глава КГБ Крючков и Лигачев были вынуждены выступить по телевидению с осуждением незаконного экспорта оружия[375].
На заседании Съезда народных депутатов, которое показывали на всю страну, Горбачев держался так, как будто происшедшее его не касалось, и лишь предоставлял слово выступающим. Анатолий Собчак назвал «АНТ» заговором номенклатурщиков с целью личного обогащения и срыва реальных рыночных реформ. Он обвинил Рыжкова в утаивании информации. Произошедшее наглядно показало силу популизма. Телезрители забыли об энергии и героизме Рыжкова в Чернобыле, Армении и других горячих точках и аплодировали разоблачаемой Собчаком коррупции в высших эшелонах власти. Рыжков сорвался и дал волю эмоциям. Демократическая печать немедленно окрестила его «плачущим большевиком». Репутации премьера и его правительства был нанесен непоправимый ущерб. Расследование «дела АНТ» длилось несколько месяцев, но до судебного разбирательства не дошло. Через некоторое время Ряшенцев уехал в Венгрию, а спустя несколько лет умер за границей на 47-м году жизни