[404]. Команда экспертов Рыжкова во главе с Абалкиным работала неподалеку, в подмосковном пансионате «Сосны» Совмина СССР. Они сосредоточились на доработке правительственной программы, которую нужно было представить Верховному Совету в сентябре. Когда Горбачев позвонил из Крыма и высказал обеспокоенность тем, что две группы не общаются друг с другом, Абалкин возразил, что ему не поступало указаний приостановить разработку правительственной программы. Санкционирует ли это президент? Горбачев не взял на себя такую ответственность. Советский лидер все еще хотел сохранить Рыжкова на его месте, хотя уже редко с ним разговаривал[405].
Соперничество экономистов переросло в политическое противоборство. Первый шаг сделали Петраков и Явлинский, решив, что нужно привлечь к работе представителей республик. Все, включая прибалтов, побывали на даче в Архангельском. Петраков верил, что за экономическим союзом республик последует и политический. «Я считал, что если добиться стабилизации экономической жизни, то и острота межнациональных конфликтов в значительной мере сгладится. Раздражение населения сложностями на рынке потребительских товаров переносилось автоматически на национальную почву. Олицетворением тоталитарного государства была Москва. Москва — столица России, значит во всех экономических бедах виноваты русские», — рассуждал экономист. Эта цитата объясняет, почему Петраков пожертвовал последовательностью своей программы ради компромисса с республиками. Экономисты в Архангельском, сплошь русские, написали в своей программе, что основным субъектом регулирования экономики являются союзные республики. Все ресурсы и экономические активы в пределах республики, все богатство на ее территории объявлялись «собственностью народа», который получал исключительные права на пользование и распоряжение национальным богатством. Это была большая уступка национализму и популизму. Естественно, Ельцин и его представители с готовностью приняли эти принципы. В то же время они отказались поддержать главное условие возможного нового Союза — федеральный налог и настаивали, что будущее союзное правительство должно представлять собой комитет республиканских представителей. Это было шагом к сепаратизму и экономической катастрофе[406].
Горбачев не решался принять эту логику, и экономисты обратились за поддержкой к журналистам. Явлинский, талантливый пропагандист, давал многочисленные интервью. Московские газеты и журналы с огромными тиражами преподносили «500 дней» как последнюю надежду для страны, а экономистов — как новых пророков и спасителей. Сложный вопрос превратился в выбор из двух альтернатив. Выступающие за Явлинского органы печати изображали команду Абалкина агентами военно-промышленного комплекса, убыточного аграрного лобби и номенклатурной бюрократии. Команда Рыжкова-Абалкина в ответ утверждала, что «500 дней» — это предательский план продажи страны иностранным капиталистам[407].
В конце июля 1990-го опросы общественного мнения в Москве показали, что около 70 процентов респондентов — за переход к рыночной экономике, но только 15 процентов готовы начать его немедленно[408]. Кампания в СМИ вокруг «500 дней» добавила рыночным настроениям ощущение неотложности. Даже ряд руководителей советских профсоюзов выступили за немедленный переход к рыночной экономике и осудили правительство за промедление. Это был пропагандистский успех не только группы Петракова-Явлинского, но и Ельцина.
В первый день отпуска в Крыму Горбачев сказал Черняеву, что задумал новый теоретический проект — «социализм и рынок». Он надиктовал свои соображения, но, когда помощник подготовил набросок, Горбачев с гримасой его отверг. Две другие попытки окончились тем же. Советский лидер так и не смог совместить рыночный капитализм с советским «социализмом» — оставить нужно было что-то одно. Горбачев также работал над теоретическими аспектами Союзного договора, но и здесь его ждал сбой. Он хотел создать добровольную федерацию, которая бы заменила СССР, но при этом все еще рассчитывал на партию как на политический инструмент для удержания республик вместе. Имея образование в области конституционного права, Горбачев действовал как чрезмерно усердный редактор — перебирал слова и абзацы, чтобы прийти к устраивающему его заключению. Но вывод получался один: слабая конфедерация без федерального центра. Когда Шахназаров обратил на это внимание Горбачева, тот раздраженно отмахнулся. Он продолжил искать подсказку в трудах Ленина[409].
Пока Горбачев теоретизировал в Крыму, Ельцин одобрил работу экономистов в Архангельском. Он также ездил с агитацией по всей Российской Федерации. «500 дней» стали его ключевым лозунгом — он обещал, что после двух лет переходного периода эта «российская программа» изменит жизнь людей к лучшему. Что касается будущего Союзного договора, то Ельцин повторял свою ультра-демократическую мантру о суверенитете, который должен строиться «снизу-вверх». Российскую Федерацию необходимо перестроить в виде перевернутой пирамиды, говорил он. Во время своих поездок в Татарстан, Башкирию и Коми, автономные области в составе РСФСР, Ельцин призывал руководителей автономий «взять ту долю власти, какую сами сможете проглотить»[410]. Геннадий Бурбулис позже будет защищать этот откровенно популистский лозунг как «честный, принципиальный подход». Это был, по его словам, ответ на политические манипуляции Горбачева, который хотел за счет усиления автономий «раздробить» РСФСР. Но в любом случае агитация Ельцина добавляла оборотов центрифуге политического сепаратизма[411].
В середине августа Горбачев пригласил Черняева и своего нового любимца Евгения Примакова на ужин к себе на дачу. Оба советника призывали его заключить союз с Ельциным, запустить программу «500 дней» и отправить в отставку правительство Рыжкова. В противном случае, убеждали они, Ельцин может объединиться с российскими коммунистами и под знаменами «России» собрать силы против Горбачева. Президент СССР отмахнулся от этой опасности — был уверен, что сможет контролировать Полозкова и российскую компартию. Он накинулся на Ельцина, назвав того «прохвостом, человеком без правил, без морали, вне культуры». Выплеснув эмоции, Горбачев признал, что с Ельциным придется иметь дело, «потому что без России ничего не сделаешь». На идею распрощаться с Рыжковым он ответил, что этим «еще и здесь создаст фронт противостояния». «Рыжков и сам Совмин падут естественными жертвами объективного развертывания рыночной системы. Будет так же с государственной властью партии, и произойдет это уже в этом году», — заверил Горбачев советников[412]. Последняя фраза показывает, что президент СССР хотел принять «500 дней» и ясно понимал, чем это обернется для старой государственности.
21 августа Рыжков, Абалкин и другие члены советского правительства по настоянию Горбачева прибыли в Архангельское — якобы с целью найти общий язык с командой соперников. Встреча превратилась в бурное выяснение отношений. Позднее представитель Ельцина Бурбулис говорил о личных мотивах Рыжкова — его глубокой, почти подсознательной ревности к такому же, как и он, «выходцу с Урала» — Ельцину. За разногласиями, однако, стояли принципиальные и серьезные причины. Для Рыжкова и Абалкина основными действующими лицами будущей рыночной экономики были центральные министерства и госкорпорации. У Петракова и Явлинского главными выгодоприобретателями экономического союза стали бы суверенные республики. Золотая середина между двумя подходами отсутствовала. Абалкин спросил Петракова, что в программе «500 дней» понимается под «Союзом»: «Является Союз государством или нет?» Внятного ответа он не получил. Петраков вспоминал встречу иначе, но признавал, что центральным был вопрос о будущем государственности. По его словам, для Абалкина развал СССР и переход от социализма к капитализму представлялся «чем-то ужасным и совершенно неприемлемым». Петраков же, видимо, в какой-то момент счел это естественным. В завершении разговора Рыжков эмоционально заявил, что «не станет хоронить государство своими руками», и пообещал до последнего бороться с «могильщиками» Советского Союза[413].
Горбачев был вынужден прервать отпуск. 23 августа его самолет приземлился в аэропорту Внуково-2. По советской традиции встречать президента приехали члены Политбюро, Президентского совета и помощники. Едва он спустился по трапу, отдохнувший, с крымским загаром, на него набросились Рыжков, Лукьянов и Маслюков и потребовали срочной встречи с правительством. После того как Горбачев сел в лимузин и уехал, Рыжков, бледный от ненависти, заявил Петракову: «Ну, ты у меня войдешь в историю!» Лукьянов, стоявший тут же, добавил: «Если будете так вести дело, в сентябре Верховный Совет скинет правительство, в ноябре будут распущены Съезд народных депутатов и сам Верховный Совет. Назначат новые выборы и не позднее декабря скинут президента и вас!»[414]
Для начала Горбачев пригласил к себе на следующее утро группу Петракова-Шаталина. Взволнованные экономисты даже не успели заехать домой переодеться и прибыли в тех летних рубашках, в которых работали на госдаче. Встреча длилась пять часов, и Горбачев всех очаровал. Он нашел время, чтобы прочесть проект программы, говорил с молодыми экономистами на равных, как с интеллектуалами, и задавал компетентные вопросы. Шаталин, который из-за болезни пропустил большую часть работы своей команды, тоже пришел на встречу и вспоминал, что «ребята чувствовали себя окрыленными». Горбачев сказал, что обсудит «500 дней» на Президентском совете и с Ельциным, как только тот вернется в Москву. Он позвал Шаталина и Петракова на совещание с правительством Рыжкова на следующий день. Во время заседания члены правительства один за другим пытались отговорить Горбачева от союза с Ельциным. В какой-то момент глава Госплана Юрий Маслюков потребовал: «Необходимо во что бы то ни стало убрать Ельцина… Любой ценой убрать, без этого не обойтись!» «Прекратите говорить ерунду», — оборвал его президент. Он снова прибегнул к своему методу «выпускания пара»