[608]. Георгий Арбатов, директор Института США и Канады, возразил. Он говорил, что в КГБ и в армии после ухода из Восточной Европы поняли, что могут потерять все и, несмотря на всю нелюбовь к Горбачеву, вынуждены сплотиться вокруг союзного центра. Нужно обратиться к парламентам и призвать народы прибалтийских республик не играть с огнем. Арбатов утверждал, что в Прибалтике Ельцину лучше служить связующим звеном между литовскими националистами, русскоговорящим населением и советскими военными. «Россия должна думать не только о себе, — подытожил Арбатов, — а становиться соединяющим центром всей страны»[609].
Ельцин хотел стать лидером всех русских, невзирая на политические разногласия. Он даже обращался к русским эмигрантам за пределами Советского Союза с призывом к объединению[610]. В то же время он был резко против примирения с Горбачевым и был уверен, что КГБ на него охотится, даже пытается его устранить. Ельцин упорно следовал идее «перевернутой пирамиды», где три славянские республики и Казахстан должны объединиться против центрального руководства. Он говорил, что прибалтийские республики также присоединятся к союзу наряду с Молдавией и Грузией. Это был авантюрный, надуманный план, соперничающий с новым Союзным договором Горбачева[611].
Катастрофа Горбачева в Прибалтике, казалось, подкрепляла политическую интуицию Ельцина. Действия российского лидера, его союз с прибалтами против центра больше не выглядели безрассудными и сеющими рознь. Напротив, вся московская либерально мыслящая элита его поддерживала и восхищалась им. Ельцин решил полностью воспользоваться затруднительным положением Горбачева. 21 января он обратился к российскому парламенту с жестким анализом ситуации. Осудил «шестилетку» правления Горбачева, его колебания между демократией и авторитаризмом. Снова высказал свою любимую идею перевернутой пирамиды. Одним словом, руководитель самой крупной республики в СССР открыто призывал к мятежу против центра, и большинство образованных россиян его поддерживали[612].
7 февраля 1991 года Крючков отправил Горбачеву меморандум о политической обстановке в стране, окрашенный в самые мрачные тона. «Политика умиротворения агрессивного крыла «демократических движений, — гласил он, — позволяет псевдодемократам беспрепятственно реализовать свои замыслы по захвату власти». Подрывные элементы под предводительством Ельцина, доказывал шеф КГБ, перехватили инициативу у перестройки. Вместо реконструкции социализма они хотели разрушить социалистический строй. Крючков признавал, что после кровопролития в Прибалтике Горбачев утратил поддержку «научной и гуманитарной интеллигенции». И все же, — заключал он, — еще оставалась возможность для политического действия. Верховный Совет и Съезд Советов СССР не поддерживают Ельцина. Глава КГБ писал, что «нельзя исключать возможность образования в соответствующий момент временных структур в рамках осуществления чрезвычайных мер, предоставленных президенту Верховным Советом СССР»[613]. Крючков сформулировал эту мысль крайне осторожно, заимствуя бюрократические формулировки непосредственно из выступлений Горбачева.
В окружении Горбачева появился новый человек действия — Валентин Павлов, заменивший Рыжкова на должности премьер-министра Советского правительства. Верховный Совет утвердил его назначение Горбачевым 14 января 1991 года. Мемуары Павлова, настоящее минное поле для историков, содержат множество искаженных фактов и вздорных утверждений. Автор разрывается между презрением к Горбачеву и желанием оправдать свои действия. И все-таки эта книга является ценным источником сведений о самом Павлове. В ней он подает себя профессионалом, которого не интересовали политические дрязги или международные дела Горбачева. Его сферой были экономика и финансы — область, которой ему поручил заниматься советский президент[614].
В воспоминаниях Павлов пишет о двух типах людей в советских элитах и российском правительстве, которые работали над разрушением Советского Союза. Одни, как Горбачев и Рыжков, разваливали государство и его экономику по неведению и исходя из своих краткосрочных интересов. Другие были убежденными могильщиками СССР — Ельцин, Попов, Собчак и многие члены «Демократической России». «Демороссам и стоявшим за ними силам нужны были великие потрясения», — подытожил Павлов. Это была почти цитата из речи премьер-министра Петра Столыпина в Государственной Думе в июне 1907-го, когда он заявил радикальным депутатам: «Вам нужны великие потрясения — нам нужна великая Россия!» Столыпин действовал от имени слабого царя Николая II в стремлении провести консервативные реформы авторитарным путем ради спасения Российского государства. Павлов вспоминал: «Скажу откровенно и без всякой рисовки: став премьером, я все-таки рассчитывал, надеялся предотвратить распад великой державы. Государство еще существовало. И его можно было спасти, употребив законную власть, прежде всего в финансовой сфере»[615]. Черняев полагал, что Павлов способен заменить Горбачева: «Он умен и профессионален. Перед ним всякие парламентарии щенки. Он их презирает и с ходу бьет любой их аргумент. Он циник и в отличие от Рыжкова не держится за место. Ему наплевать, что они и вообще вся «эта общественность» о нем думают. Он будет делать так, как он себе представляет правильным[616].
Павлов верил в то, чем пренебрегали многие другие в советском руководстве, — что реальная власть зависит от контроля государства над денежной массой. Пока существовала налоговая и финансовая система, Советский Союз мог выжить[617]. Павлов уже осенью 1989 года понимал, что центральное правительство отдало контроль над деньгами безответственным политическим силам. Этот контроль нужно было вернуть. Когда российский парламент в июле 1990 года решил учредить Банк России, Павлов и Виктор Геращенко, глава Госбанка, пришли в ужас. Их беспокойство усилилось, когда Горбачев не захотел своей властью отменить российский декрет. Он даже упрекал Павлова и Геращенко за их «имперские амбиции»[618]. Павлов также выступал против программы «500 дней». В ней радикальные экономисты предлагали разрушить «супермонополию» Госбанка и заменить ее конфедерацией республиканских банков. С точки зрения Павлова, Советский Союз не мог копировать Федеральную резервную систему США. Госбанк существовал и при царе, и при большевиках. Подрывая его монополию, безграмотные политики и радикальные экономисты разрушали советскую финансовую систему и государство[619].
В конце 1990 года кошмары Павлова воплотились в реальность. 2 декабря российский парламент повысил статус Банка России и постановил, что под его контроль переходят все отделения Государственного банка СССР на территории РСФСР. Геращенко в Госбанке проигнорировал это постановление, но российские сепаратисты начали выдавать лицензии коммерческим банкам под российской юрисдикцией, что позволяло последним осуществлять функции кредитных и валютных учреждений. Это был скорый способ разрушить центральный контроль над финансовой системой[620]. Еще хуже было то, что руководители Российской Федерации настаивали на сборе налогов с государственных предприятий и кооперативов и переводе этих денег в бюджет республики, чтобы не платить центру. В декабре 1990-го Павлов предложил Ельцину схему раздела фискальных доходов между РСФСР и центральным бюджетом. Ельцин от сделки отказался[621].
Пока Горбачев пытался преодолеть негативные последствия прибалтийских событий и кризиса в Заливе, Павлов инициировал болезненные финансовые реформы, чтобы обуздать инфляцию. Он хотел утроить все регулируемые государством оптовые цены в безналичных расчетах между госпредприятиями, равно как и цены на основные потребительские товары. Популистское соперничество между Всесоюзным и Российским парламентом разрушило общие стандарты и сделало почти невозможными транзакции между госпредприятиями разных республик. Павлов знал, что фиксированные цены нужно заменить рыночными. Но он также верил в жесткий государственный контроль. Горбачев дал согласие на реформу цен, но отложил ее до начала апреля.
Другой реформой, которую Павлов инициировал в январе 1991, был 20-процентный налог на госпредприятия для создания федерального амортизационно-инвестиционного фонда. Это была существенная поправка к закону о госпредприятиях и неприятный сюрприз для спекулянтов из «кооперативов» и директоров, которые получали огромную прибыль, платя лишь минимальные налоги. Они атаковали Всесоюзный и Российский парламенты, ходатайствуя о послаблениях и грозя остановкой производства. Если бы реформа была реализована, она помогла бы пополнить центральный бюджет. Но для ее реализации был нужен сильный управленческий ресурс, прежде всего бесперебойный сбор налогов на территории республик, особенно в Российской Федерации[622].
Последняя из павловских реформ вызвала наибольшее возмущение. Вечером 22 января 1991 года советские граждане узнали из телевизионного сообщения, что 50-рублевые и 100-рублевые банкноты, самые крупные из находившихся в обращении, больше недействительны. Их нужно было поменять в течение трех дней в отделениях Государственного банка на новые банкноты такой же заявленной стоимости в количестве, не превышающем 10 тысяч рублей. Павлов готовил эту реформу с 1989 года, но Горбачев и Рыжков все откладывали ее