атолицизм, протестантизм, ислам и иудаизм. Обращаясь к президенту, Патриарх заявил, что «избранием народа и Божиим изволением» ему «вручается высшая политическая власть в России». Однако эта власть сопряжена с тяжелой ответственностью за страну, которая после десятилетий коммунистов «тяжко больна». Коммунисты, получив власть, отучили людей трудиться сердцем, умом и в конечном счете руками. Рассчитывая «сфабриковать новый человеческий материал» и «прекрасное общество», они наложили на общество обручи государственной власти, что привело к огромной трагедии. Наивно ожидать, продолжал Алексий, что с устранением каких-то носителей зла с политической арены в нашей стране «все наладится само собой». Патриарх Алексий призвал Ельцина «исходить… из антропологического реализма» при управлении государством. Он пояснил, что это значит и прощение всех россиян, включая политических оппонентов. Россиян «нельзя переделать… за ночь»[765].
Горбачев тоже присутствовал на церемонии и в своем выступлении назвал появление в Кремле еще одного президента «логическим результатом» перестройки[766]. В действительности он чувствовал, что соперник его во всем обошел. «Какие амбиции и простодушная жажда скипетра», — жаловался Горбачев одному из помощников. Впрочем, может именно так и должен вести себя русский царь, размышлял он и признавал: «А я вот не умею»[767]. Горбачев предоставил Ельцину кабинет в Кремле, буквально через площадь от своего президентского офиса. Однако Ельцину не понравилась роль жильца в древнерусской крепости, где всем, в том числе и кремлевским полком охраны, продолжал командовать Горбачев. Российский президент использовал свой кремлевский кабинет только для церемоний, а работать предпочитал в российском парламенте примерно в двух километрах от Кремля.
Помощники Горбачева сходились во мнении, что иметь двух президентов в Кремле — крайне ненормальная ситуация. Анатолий Черняев видел в «воцарении» Ельцина системный сдвиг: «русский поток» захлестнул структуры коммунистического режима. Большинство россиян презирали образ правления Горбачева и его «социалистический выбор» — синоним провалившихся реформ и нарастающих экономических проблем. Политбюро и Секретариат стали ненужными — «они уже не властны даже над коммунистами». Горбачев мог придать своему проигрышу благообразный вид и убедить себя, что возросшая значимость Ельцина может помочь ему совладать с твердолобыми в правительстве и Верховном Совете. Однако если Ельцин подведет Горбачева, советский лидер полетит в пропасть, рассуждал Черняев. Шахназаров мыслил еще пессимистичнее: если Горбачев оступится и упадет, то антикоммунистический ураган сметет не только последние остатки тоталитаризма, но и структуры самого государства[768].
Горбачев, больше всех проигравший от этого сдвига, продолжал делегировать управление страной и экономикой Павлову и его кабинету министров. Сам он занимался делами партии. Несмотря на крайнюю непопулярность КПСС, она оставалась единственной организованной силой во всем Советском Союзе. Иерархическая структура партии, в которой насчитывалось 15 миллионов членов, включала ячейки в каждом подразделении вооруженных сил и милиции, экономических министерствах, образовательных учреждениях и организациях культуры. В республиках и отдаленных регионах России местные партийные комитеты оставались тесно связанными с госбюрократией и экономическим управлением. Естественно, многие из них, отстраненные от власти волнами демократизации, испытывали к Горбачеву лишь презрение и ненависть. Эти чувства выразил доклад о политических итогах выборов Президента РСФСР, подготовленный по заказу 1-го секретаря Московского городского комитета КПСС Юрия Прокофьева. «Голосовали против М. С. Горбачева, центра и КПСС, за Б. Н. Ельцина, свободную, богатую и сытую Россию. Голосовали за сильного, волевого лидера… против безволия, неудач, лукавства и мошенничества, сумятицы в мыслях и непоследовательности поступков», — говорилось в документе. Прокофьев был одним из тех, кто склонялся к отстранению Горбачева от руководства партией. Однако главная проблема для партийной номенклатуры заключалась в том, что альтернативы Горбачеву не просматривалось. Наиболее заметным кандидатом на «сильного, волевого лидера» был Ельцин — антикоммунист и популист, обещавший народу прыжок к демократии и превращение России во «вторую Америку»[769].
Эдуард Шеварднадзе и Александр Яковлев пришли к выводу, что реформировать КПСС бесполезно. Экс-глава МИД СССР вышел из рядов партии в июне. Яковлев еще продолжал быть членом партии, несмотря на ненависть к нему неосталинистов. 1 июля Шеварднадзе и Яковлев объявили об учреждении «Движения демократических реформ» — их идея состояла в том, чтобы создать объединяющую политическую платформу для реформаторски настроенных членов КПСС и более умеренных активистов «ДемРоссии». Среди тех, кто симпатизировал этому начинанию, были мэр Москвы Попов и его ленинградский коллега Собчак, бывший экономический советник Горбачева Николай Петраков, вице-президент Александр Руцкой и редактор влиятельной газеты «Московские новости» Егор Яковлев. Организаторы движения искали поддержки в растущем классе российских предпринимателей и среди выступающих за рынок управленцев в советской промышленности. Шеварднадзе и Яковлев утверждали, что помогают Горбачеву, создавая ему новую политическую базу на случай ухода с поста лидера КПСС[770].
Горбачев пытался задраить зияющий раскол между консервативным и либеральным флангами партии бюрократическими мерами и кадровыми перестановками. Он сменил руководство Коммунистической партии РСФСР — Полозков послушно ушел в отставку, а его преемником стал еще менее известный в стране провинциальный аппаратчик. Кроме того, Горбачев поручил помощникам разработать новую реформистскую программу партии. На это ушли недели. Шахназаров язвил, что даже после множества правок текст все еще напоминал новую редакцию «Коммунистического манифеста». Наконец, Черняев, которого попросили помочь с проектом, выбросил из него большую часть формулировок о «социалистическом выборе»[771]. 8 июля на встрече с премьер-министром Испании Фелипе Гонсалесом Горбачев поделился своим замыслом: если консерваторы откажутся принять его новую программу, он расколет КПСС и создаст новую партию[772].
Ельцин досадовал, что его новоявленное президентство не подкреплялось государственными рычагами. За год с момента провозглашения суверенитета РСФСР российские власти существенно нарушили работу центрального правительства и экономической системы, но при этом не создали собственные эффективные институты, способные заменить центр. Ельцин по-прежнему был для государственной бюрократии чужаком. У активистов «ДемРоссии» не было ни малейшего опыта госуправления и руководства. Российская Федерация оставалась республикой-призраком даже по сравнению с Прибалтикой, Украиной, Белоруссией и Казахстаном.
Российское правительство походило на несогласованное сборище предприимчивых авантюристов и провинциальных управленцев с амбициями. Иван Силаев, избранный председателем Совета министров РСФСР, совершенно не годился на эту роль. По воспоминаниям Павлова, Силаев не верил в долговременность своего поста. Он даже просил Павлова помочь ему с получением в личное пользование дачи из резерва государственной недвижимости[773]. Изобретательный глава Банка России Григорий Матюхин достиг предела возможного. Но его проект по созданию общероссийской сети банкоматов провалился из-за отсутствия средств. Когда во время президентской кампании Ельцин попросил у Матюхина денег на «подарки» трудовым коллективам, банкир сказал, что у него нет наличных. На гневный вопрос российского президента: «Кто в доме хозяин?» Матюхин ответил: «Вы, но денег нет»[774]. При всех своих притязаниях Банк России не мог печатать деньги — право и возможности для этого имело только советское правительство. Наконец, несмотря на международное признание Ельцина, российское министерство иностранных дел, возглавляемое Андреем Козыревым, оставалось «фиктивным» учреждением с небольшим количеством персонала. Они полностью зависели от помещений и услуг советского МИДа, который контролировал посольства, консульства и торговые представительства по всему миру.
После многомесячных обещаний Горбачева и нескольких встреч с Крючковым проект «российского КГБ» также оставался на бумаге. Крючков относился к Ельцину как к врагу государства и не предоставлял ему никакой секретной информации. Поддерживать связь с российским правительством глава КГБ поручил своему подчиненному Виктору Иваненко. На Лубянке создали номинальное «КГБ РСФСР», штат которого не превышал двадцати сотрудников. Это все, чего удалось добиться Ельцину. Первоначально перед Иваненко поставили задачу следить за российскими сепаратистами, но постепенно он проникся симпатией к Ельцину и подружился с Бурбулисом[775].
В своих речах Ельцин заявлял, что центральная бюрократия обходится непомерно дорого, утопает в привилегиях. Нужно лишить ее финансирования, чтобы жизнь людей стала лучше. Но в частных беседах он высказывал другие мысли. По воспоминаниям Бурбулиса, Ельцин отверг идею тотальной чистки чиновничьего класса, а вместо этого хотел переманить лучших представителей советской бюрократии в новые российские госструктуры. Это относилось прежде всего к силовым органам, КГБ и милиции. «Мы все выросли в стране, где КГБ был главной организацией, отвечавшей за порядок, она работала круглосуточно, десятилетиями контролировала все сферы жизни общества», — размышлял Бурбулис много лет спустя. Комитет, объяснял он, был «фундаментальным важнейшим силовым органом, без перекодирования, реформирования и консолидации которого нам не на что было бы опираться». Ельцин подозревал КГБ в покушениях на свою жизнь, но хотел привлечь эту мощную силу на свою сторону. Кроме того, Ельцин и Бурбулис знали, что российский лидер не получил большинства голосов в нерусских «национальных» анклавах в составе РСФСР. В Российской Федерации, с ее многочисленными субъектами федерации, далеко не все были «в восторге от нашей позиции по преобразованию империи в новое качество», резюмировал Бурбулис. В отсутствии Коммунистической партии Ельцину пришлось искать другие государственные инструменты для укрепления территориального и политического суверенитета России. Единственным доступным инструментом оказался КГБ