[796]. Что он мог ему предложить, он не знал. Ситуация в Прибалтике продолжала сидеть занозой в советско-американских отношениях. Максимум, что мог пообещать президент США — предоставить СССР ускоренную процедуру для получения статуса ассоциативного члена в МВФ и Всемирном банке — без права голоса[797]. Горбачев, однако, совершенно не хотел становиться в очередь со странами третьего мира, чтобы просить финансовой помощи МВФ. Вдруг он сказал Бушу, что хотел бы получить приглашение на предстоящий саммит G7 в Лондоне. В качестве подготовки, быть может, ему стоить отправить в Вашингтон Примакова и Явлинского? Захваченный врасплох Буш ответил: «Я проинструктирую моих людей… в позитивном духе». И добавил, что нужно искать «способы помочь, а не причины, чтобы этого не делать»[798].
Горбачев испытывал сильнейшее давление со стороны кабинета министров Павлова, который хотел определиться с экономическим курсом и со средствами для его проведения. В апреле 1991 года Павлов наконец убедил его, что без повышения цен ничего не получится. Правительство повысило закупочные цены, оплачиваемые по безналичному расчету, втрое. То же было сделано и с розничными ценами. Политическая реакция была мгновенной и предсказуемо негативной. Либеральная московская пресса, «Демократическая Россия» и советники Ельцина немедленно обрушились на Павлова за то, что он обрекает «100 миллионов россиян» на нищету. Павловская реформа была ударом и по популистам в республиках. Пусть республиканские парламенты, рассуждал премьер, продолжают голосовать за повышенные компенсации своим гражданам, но берут за это политическую ответственность и в результате обнажат лживость своего популизма. «Раздавать уже нечего!» — резюмировал он[799]. Павлов также выступил за решительное открытие советской экономики для иностранных инвестиций, включая признание иностранной собственности внутри СССР. Он признал, что для снижения существующей социальной напряженности советскому правительству потребуется 25 миллиардов долларов западных кредитов и инвестиций. Примерно треть этих денег пойдет на импорт товаров повышенного спроса и продажу их потребителям. Полученные средства нужно будет пустить на «конверсию» военно-промышленного комплекса. Еще одна треть будет инвестирована в пищевую промышленность, розничную торговлю и другие ориентированные на потребление отрасли. Остальное — непосредственно на поддержку старых предприятий. В своих мемуарах Павлов писал, что его Кабинет был готов предоставить залоговое обеспечение западным правительствам и банкам, то есть позволить западным компаниям приобретать акции советских предприятий и участвовать в их реструктуризации[800].
Горбачев опасался, что павловский антикризисный курс осложнит его политические переговоры в Ново-Огарево. Он отчаянно нуждался в еще одной волшебной палочке, типа той, какой в предыдущем году для него были «500 дней». В этот момент вновь появился Явлинский с новой грандиозной программой. Явлинский соглашался с заявленной Павловым главной целью по снижению инфляции, но резко расходился с премьер-министром по стратегии. Предложенное им решение вело не к госкапитализму крупных корпораций, а к пошаговой приватизации мелких предприятий и сферы услуг. Такую приватизацию, утверждал он, к сожалению, уже нельзя осуществить за счет сбережений советских граждан. Павловские реформы, по его мнению, полностью разрушали доверие между людьми и советским государством. Вместо этого приватизация должна оплачиваться кредитами, предоставляемыми населению из стабилизационного фонда, созданного западными странами. Его реформа, утверждал Явлинский, даст толчок развитию экономики и сдержит гиперинфляцию. В частных разговорах он говорил о новом «плане Маршалла», который Запад может предложить Советскому Союзу.
Идею Явлинского обсуждали и, казалось, поддержали многие влиятельные люди в США. Заместитель главы МВФ, известный экономист Стэнли Фишер считал, что ежегодный кредит в 20–30 миллиардов долларов в течение пяти лет сохранит макроэкономическую стабильность СССР. Ведущий американский политолог, профессор Гарвардского университета Грэхам Аллисон пригласил Явлинского в Гарвард для оформления его идеи в политическую инициативу. Аллисона увлекала грандиозность задачи и стоящего перед СССР экономического вызова, но еще больше его беспокоили катастрофические последствия в случае провала Горбачева. Автор фундаментальной книги о Карибском кризисе 1962 года, он прекрасно отдавал себе отчет в потенциальной опасности потери Москвой контроля над десятками тысяч единиц ядерного оружия. За малую долю тех денег, которые Запад тратил ежегодно на холодную войну, утверждал он, бывшего врага можно превратить в партнера: явный выигрыш для Америки и для всего мира. Аллисон придумал броское, типично американское название для идеи Явлинского — «Большая сделка» (Grand bargain)[801].
Вернувшись из Гарварда в Москву, Явлинский первым делом обратился к Евгению Примакову. Тот немедленно поддержал инициативу и организовал ему встречу с Горбачевым. Встреча, на которую из США прилетел и Аллисон, состоялась 16 мая 1991 года[802]. С американской стороны в ней также участвовал Джеффри Сакс, гарвардский экономист, консультировавший польского министра финансов Лешека Бальцеровича по реформе «шоковой терапии». Сакс озвучил конкретные цифры: 150 миллиардов долларов кредита Советскому Союзу в течение пяти лет обеспечат успех реформ[803]. Черняев записал тогда у себя в дневнике: «М. С. [Горбачев] согласился, чтобы [Явлинский] вместе с американцами сделал avant-projet — для «семерки» и для М. С.». С этим проектом Всемирный банк и МВФ «дадут нам 15, 30 или даже 150 млрд долларов». В мгновение ока теоретические расчеты Стэнли Фишера и Джеффри Сакса преобразовались для Горбачева и его помощника в перспективу огромной финансовой помощи[804].
Через два дня Горбачев созвал заседание Совета Безопасности, новой структуры, заменившей его прежний круг советников. Он убеждал собравшихся в необходимости для СССР вступления в МВФ и Всемирный банк. Запад в таком случае откроет кошелек. Сумма в 150 млрд долларов была, по его словам, «навряд ли реалистичной», но половину ее можно будет получить. Примаков, Павлов, Ситарян и глава Центробанка Виктор Геращенко выступили «за». Председатель КГБ Крючков, обычно всегда во всем согласный с Горбачевым, неожиданно высказался против. «Европа — за, а США против нашего участия в МВФ», — сказал он. «Никаких 15 млрд мы не получим», а «политические издержки будут большие», поскольку советские реформы будут увязаны с перспективами помощи со стороны Запада и общественность будет на это настроена. Горбачев отмел аргументы Крючкова, а подход его, в разговоре со своим помощником, назвал «квасным патриотизмом»[805].
Явлинский вместе с Аллисоном вылетел в США для разработки деталей «Большой сделки». Роберт Блэквилл, бывший сотрудник ЦРУ и Национального совета безопасности, работавший теперь в Гарвардском университете, устроил для него и Аллисона встречу с Деннисом Россом и Робертом Зелликом, помощниками госсекретаря Бейкера. «Моя точка зрения, — вспоминал впоследствии Зеллик, — состояла в том, что Запад может предложить многомиллиардный пакет помощи, но только один раз. Второго раза не будет». Первым делом, посоветовал он Явлинскому, в Советском Союзе должна пройти приватизация под лозунгом спасения национальной экономики. После нее могла бы последовать западная помощь, пошаговая и нацеленная на конкретные задачи. Со своей стороны Явлинский заверил американских партнеров, что не требует предоставления огромных западных денег. «Вы должны использовать обещание денег в будущем, чтобы заставить нас делать то, что мы должны делать уже сейчас», — заявил он[806].
Павлову вмешательство Явлинского не нравилось. Он отправил в Вашингтон своего заместителя Владимира Щербакова в качестве главы официальной советской делегации для экономических переговоров с Бушем. 41-летний Щербаков был опытный аппаратчик, расчетливый и осторожный. Но, как и все советские функционеры старой школы, он ничего не знал о макроэкономике и не понимал истинных причин экономических бед СССР[807]. Щербаков и Примаков прибыли в Вашингтон 27 мая. Они встретились с Джеймсом Бейкером, а затем с Майклом Боскином, главой Совета экономических консультантов при президенте США. Вопреки реальности, советские чиновники утверждали, что в СССР достигнут полный консенсус по экономическим реформам, что все советские республики, за исключением двух, якобы приняли предложенную Павловым программу. По воспоминаниям Боскина, Примаков действовал как делец с черного рынка, «распахнув полы пальто, и показывал весь список скрытых под ним товаров, которые он был готов нам продать». Боскин поинтересовался, что случилось с деньгами, переданными Германией СССР для строительства жилья для возвращающихся домой советских военнослужащих. У Примакова на это ответа не было. Боскин проинформировал Буша, что советская делегация приехала, чтобы выудить побольше денег. Ответом на это должно быть твердое «нет»[808].
31 мая президент Буш принял советскую делегацию в Овальном кабинете Белого дома. Он намеренно обратился к Явлинскому, приглашенному из Гарварда в качестве частного лица на переговоры, и попросил его изложить свой подход. Действуя по совету Зеллика, Явлинский сказал, что советские представители приехали сюда не в роли просителей и что в настоящий момент необходимости в крупных западных займах нет. Вместо этого, говорил он, нужны радикальная либерализация цен и приватизация. Примакову не понравилась эта попытка говорить за него. На неформальном обеде с Бушем Примаков игнорировал Явлинского и отстаивал курс Павлова. Для успеха экономических реформ, говорил он, нужно сильное государство: административные рычаги не менее необходимы, чем иностранные кредиты. «Наши люди сами на себя инициативу не возьмут — они будут ждать, пока им это прикажут». Буш ск