о стороны Запада завтра». Среди этих условий, продолжал Крючков, «проведение фундаментальных реформ в стране не так, как видится это нам, а так, как задумано за океаном». Вашингтон хочет сокращения советских военных расходов «ниже допустимых пределов», «свертывание отношений с дружественными нам государствами, уступки Западу в так называемом “прибалтийском вопросе” и другие». Несмотря на свою конспирологическую, зловещую оболочку, оценка шефа КГБ во многом точно описывала намерения и цели правительства США. Крючков сообщил, что постоянно информирует Горбачева об этих опасностях, но безрезультатно. В 1941 году, напомнил он, советская разведка тщетно предупреждала Сталина о грядущем нападении фашистской Германии. Описывая события 1991 года, сказал он в заключение, будущие историки «будут поражаться тому, что мы многим вещам, очень серьезным, не придавали должного значения»[832].
Речь Крючкова стала главным событием сессии. Как по команде, патриоты из фракции «Союз» и сторонники диктатуры ринулись к микрофону и стали требовать отставки Горбачева. Новость мгновенно дошла и до либеральных журналистов. «Независимая газета» вышла с заголовком: «Объединившись, союзный парламент и правительство способны погубить и президента, и Ново-Огарево, и, может быть, наше будущее». Журналисты обратили внимание, что многие консервативные депутаты, напуганные складывающейся ситуацией, злые на Горбачева и опасающиеся, что Союзный договор отправит Верховный Совет и их самих на свалку истории, с готовностью откликнулись на просьбу Павлова о чрезвычайной власти. Либералы задавались вопросами, не является ли происходящее заговором за спиной Горбачева и почему президент позволяет своим министрам такие вольности. Мэр Москвы Гавриил Попов ринулся к Мэтлоку с желанием предупредить американское руководство и — минуя всеведущий КГБ — через американские дипломатические каналы достучаться до Горбачева. Шеварднадзе также отправил срочную депешу своему другу Джеймсу Бейкеру, где он предупреждал, что попытки американцев обусловить помощь Советскому Союзу различными оговорками и уступками лишь провоцируют сторонников жесткой линии в Москве. Если США не дадут финансовой помощи Горбачеву, предупреждал Шеварднадзе, им вскоре «придется иметь дело с каким-нибудь жутким диктатором и придется тратить на свою оборону намного больше того, о чем сейчас просит Горбачев»[833].
Президент СССР явился в Верховный Совет только на следующий день и с невероятным апломбом укротил взбаламученное собрание. В то же время, к досаде либералов из Демократической России, он не стал увольнять ни Павлова, ни Крючкова. Когда Примаков в беседе с Горбачевым осторожно поинтересовался, не слишком ли советский лидер отдает свою безопасность в руки КГБ, президент его просто высмеял. Апломб и самомнение Горбачева были настолько безграничны, что он даже и помыслить себе не мог, что его подчиненные могут не подчиниться его воле[834].
Политический кризис в Москве стал предметом серьезных переговоров между Бушем и Ельциным в Овальном кабинете Белого дома во время уже описанного в предыдущей главе визита только что избранного президента России в Соединенные Штаты. Буш спросил Ельцина о плане Явлинского. «Мне его дали буквально перед посадкой в самолет, так что никакого мнения на этот счет у меня пока нет», — солгал Ельцин. На самом деле Явлинский в течение нескольких часов объяснял и обсуждал с ним свою программу. «Ельцин все воспринял и поддержал», — сообщал Явлинский Аллисону. Уже не в первый раз экономист обманулся в ходе мыслей российского лидера. Ельцину не нужна была инициатива Явлинского: «Большая сделка» была палочкой-выручалочкой для Горбачева и центрального правительства. Ельцин же хотел, чтобы американцы инвестировали в его Россию, а не в горбачевский Советский Союз[835].
Буш предпринял еще одну попытку обсудить возможные последствия «Большой сделки». По совету Эдварда Хьюита, эксперта по России в Совете национальной безопасности, он собрал в своей фамильной резиденции в Кеннебанкпорте группу американских советологов. Буш подверг экспертов допросу. Особенно его волновало, как будет управляться Советский Союз в условиях растущего противостояния между Ельциным и Горбачевым. Тимоти Колтон из Гарвардского университета ответил ему: «Будет, как если бы президент США контролировал только штаты к западу от Миссисипи, а его соперник — восточную часть, как РСФСР». Образ получился яркий, но вряд ли реалистичный. Арнольд Горелик из исследовательского центра РЭНД корпорэйшн так сформулировал главный интерес Запада: «Важно, чтобы экономика СССР, и в особенности российская экономика, развивались так, чтобы ее жизнеспособность не зависела от авторитарных политических структур и чтобы ее активы и ее продукция не оставались в бесконтрольном владении авторитарных правителей». В итоге общий вердикт собравшихся был такой: советская экономика не подлежит реформированию, пока не будет подписан Союзный договор и не будет выработана налоговая и инвестиционная политика[836].
Буша и Скоукрофта смущали сильные симпатии к Горбачеву в странах и в руководстве Западной Европы. Боскин вспоминал: «Миттеран, Джон Мейджор донимали Буша [по поводу помощи Горбачеву], но в особенности Гельмут Коль, потому что ему нужно было обеспечить вывод советских войск с территории Восточной Германии»[837]. Коль был под впечатлением от письма Шеварднадзе, в котором тот говорил о «жизненной необходимости единения Ельцина и Горбачева». Канцлер Германии призывал Буша сплотить западных лидеров вокруг идеи поддержки Горбачева и откровенно сказать тому «что, по нашему мнению, ему следует делать»[838]. Буш, Бейкер и Скоукрофт обсуждали возможные варианты поведения. В администрации понимали, что, при всех своих благих намерениях, западноевропейские лидеры не торопятся доставать свои кошельки. Немцы, поначалу главные доноры Горбачева, больше не хотели быть единственными, кто его субсидирует. Учтя результаты обсуждения в Белом доме, Бейкер советовал президенту балансировать: не добивать «Большую сделку» слишком явно и в то же время избегать «негатива по отношению к Горби». Подготовленные помощниками Госсекретаря рекомендации к саммиту гласили: «Нельзя, чтобы создалось впечатление, будто мы хотим унизить Советы и относимся к ним, как к Уганде». Бейкер выступал за постепенный, «пошаговый» подход в качестве альтернативы «Большой сделке». Такой подход должен был побудить Горбачева двигаться побыстрее к «серьезным экономическим реформам» без каких бы то ни было конкретных обязательств со стороны Запада. «Пусть все идет своим чередом», — советовал Бейкер. Решение должно быть за Советами «а мы бы их подбадривали». Бейкер полагал, одной политической поддержки со стороны «семерки» будет достаточно, чтобы Горбачев удержался у власти[839].
Буш последовал этому совету. В письмах Джону Мейджору, Колю и другим лидерам «семерки» он предельно ясно дал понять, что правительство США выступает против предоставления Горбачеву крупномасштабной финансовой помощи в любом случае, уже даже не связывая этот отказ от того, на какого рода реформы готов пойти президент СССР. Если кому-то и давать кредиты, писал Буш западным лидерам, то странам Восточной Европы, а не Советскому Союзу[840].
Роберт Гейтс вспоминал, что в ЦРУ знали о многих советских секретах. Однако никакие агенты американской разведки не могли разузнать, с чем Горбачев приедет на саммит в Лондон. Дело было в том, что этого не знал и сам Горбачев[841]. Отчасти проблема состояла в растущем институциональном хаосе. По оценке Родрика Брейтвейта, советское правительство к этому времени «превратилось в племенное или в лучшем случае средневековое образование, где все почти на равных ведут борьбу за доступ к уху вождя»[842]. Но, главное, сам Горбачев все еще не мог принять решение относительно экономических реформ. Американское посольство в Москве знало от своих высокопоставленных источников в советских элитах и экспертном окружении Горбачева, что в советском правительстве больше никто не сомневается в необходимости скорейшего перехода к рыночной экономике. Главной причиной медлительности и колебаний был вопрос о политической цене такого перехода. Один источник из окружения Назарбаева сообщал американцам, что Горбачев все еще никак не мог примириться с концепцией частной собственности: он продолжал спрашивать, не может ли найтись путь к достижению такого же уровня экономической эффективности при сохранении коллективной собственности. Он опасался, что «мафия раскупит все выставленные на продажу предприятия» и лишит трудовые коллективы всех прав. А по словам другого информанта, Горбачев пошутил, что не будет знать содержания своих экономических предложений для саммита «семерки» до тех пор, пока не окажется на борту самолета в Лондон[843].
Подготовку предложений к саммиту Горбачев поручил бывшему члену Политбюро экономисту Вадиму Медведеву. Группа его экспертов работала в подмосковном Волынском. За две недели до саммита они представили на одобрение текст, оказавшийся совершенно непригодным для обсуждения с мировыми лидерами. Горбачев попросил Черняева поправить его. Неделю спустя Черняев узнал, что над подготовкой текста для Лондона работает еще одна группа, на сей раз созданная по приказу Павлова. Именно этот текст в конечном счете был отправлен западным лидерам под видом личного послания Горбачева