азы и распоряжения Президента России (аплодисменты)». Ельцин продолжал: «Тульская дивизия генерала Лебедя вместо штурма здания Дома Советов взяла его под охрану и «целые сутки держала эту охрану твердо (аплодисменты)»[1069]. Продолжая формировать вслед за Хасбулатовым новый революционный нарратив, Ельцин также упомянул «Его Святейшество» Патриарха Русской православной церкви Алексия II, выразившего, по его словам, «полную поддержку позиции российского руководства… и сказавшего, что верующие будут поддерживать эту позицию (аплодисменты)». Большое внимание Ельцин уделил и поддержке Запада: «Надо прямо сказать, что и Буш, и Миттеран, и другие, — все они твердо заявили, что осуждают антиконституционный переворот и действия группы, объявившей чрезвычайное положение… поддерживают действия российского руководства»[1070].
Ощущение демократического триумфа было в тот день безграничным. Россия наконец присоединилась к странам Восточной Европы и Балтии в череде мирных демократических революций. Ельцин хотел прежде всего узаконить свой контроль над Советской армией, КГБ и милицией, как бы сделать их частью Российского государства. Он также рассказал депутатам о заключенной с Горбачевым накануне путча договоренности о передаче всех предприятий и собственности на территории Российской Федерации в юрисдикцию российских властей. Горбачев связывал это обещание с подписанием Союзного договора. Ельцин благополучно «забыл» об этой связи. Демократическая Россия победила, и ее избранный лидер претендовал на плоды этой победы.
К концу часовой речи перед депутатами Ельцин выложил главную новость: Крючков должен явиться в Белый дом, так как он «по моему предложению согласился вместе вылететь в Форос и привезти Президента Горбачева. Но мне на это нужно ваше разрешение». Депутаты взорвались возгласами недоверия и возмущения. Никаких договоренностей с КГБ! Хасбулатов подхватил: «Вот я то же самое говорю…» Со свойственной ему театральностью и политическим инстинктом Ельцин резко перестроился. Ему уже не были нужны «гарантии безопасности» от Крючкова. Вместо этого он предложил депутатам предать его и других членов ГКЧП суду. В Крым за Горбачевым поедет делегация во главе с российским премьер-министром Силаевым и вице-президентом Руцким. Депутаты одобрили это предложение[1071].
За стенами российского парламента тем временем ситуация обгоняла самые смелые предположения. Некоторое время спустя Ельцин сообщил прибывшему для выступления на сессии Вадиму Бакатину, что Крючков его «обманул» — вместо того чтобы явиться в Белый дом, он вылетел в Крым для встречи с Горбачевым. На самом деле было не очень ясно, кто кого обманул[1072]. Еще через несколько минут Ельцин вновь вышел на трибуну и объявил: «Вся группа этих авантюристов, членов так называемого комитета, всем составом выехала во Внуково… Намерения их неизвестны. То ли [хотят] удрать, то ли еще что — неизвестно…» Невысказанное Ельциным опасение состояло в том, что незадачливые заговорщики могут заключить сделку с виляющим советским лидером. В возникшей суматохе депутаты проголосовали за немедленную отправку в Крым делегации для задержания и ареста путчистов. На волне страха и неопределенности Ельцин запросил чрезвычайный мандат. Депутаты проголосовали за чрезвычайные полномочия Ельцина, дававшие ему контроль над всеми экономическими активами на территории России, — в прямое нарушение советской конституции. Российский президент также получил право смещать все сотрудничавшие с хунтой региональные и местные власти и заменять их своими временными комиссарами. Это был мандат на политическую революцию[1073].
В 14.30 21 августа маршал Язов поцеловал на прощание провожавшую его во Внуково жену Эмму и сел в президентский Ил-62 вместе с Крючковым, Баклановым и начальником Девятого управления КГБ Юрием Плехановым. Бакланов впоследствии назвал эту поездку «изначально бессмысленной», но тем не менее к ней почему-то присоединился. Путчисты были не единственной делегацией, вылетевшей в тот день в Крым. Кроме членов ГКЧП на борту самолета были еще двое державшихся особняком — Анатолий Лукьянов и исполняющий обязанности генсека Владимир Ивашко[1074]. А еще два часа спустя в том же направлении вылетел и Ту-134 с делегацией российского парламента в сопровождении журналистов. Российские власти пригласили лететь вместе с ними западных государственных деятелей и дипломатов, а также группу медиков и съемочную бригаду CNN. Но из-за спешки, а также непроходимых пробок, вызванных отводом из Москвы танковых колонн, к моменту вылета в аэропорт успели доехать только двое иностранцев[1075].
Гонка двух самолетов на опережение была предельно серьезной, каждый чувствовал себя участником небывалой драмы. Когда в 15.30 Буш позвонил Ельцину, российский лидер сообщил, что заговорщики хотели перехватить Горбачева и либо заставить подписать заявление об отставке, либо увезти в неизвестном направлении. Ельцин также сказал, что звонил Кравчуку и командующему ВВС генералу Шапошникову с просьбой перехватить Ил-62. Это оказалось невозможным. Затем российский президент заверил Буша, что «через охрану Горбачева» оппозиция узнала, что тот здоров и полон решимости не подписывать «какие бы то ни было документы о передаче власти». План, продолжал Ельцин, состоял в аресте хунты либо в Крыму, либо по их возвращении в Москву. По понятным причинам он не может по телефону поделиться с Бушем деталями операции. «Я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти демократию в России и во всем СССР», — заключил Ельцин[1076].
Президентский самолет Язова приземлился на аэродроме Бельбек без всяких проблем. Оттуда правительственные лимузины «ЗИЛ» помчали пассажиров на полной скорости в «Зарю». Местные КГБ и военные продолжали подчиняться приказам Язова и Крючкова — на летном поле они выстроили грузовики, чтобы не дать приземлиться «российскому» самолету. «ЗИЛы» прибыли на виллу около пяти вечера, въехали за ограду и направились к главному дому, где жил Горбачев. В этот момент их остановила верная Горбачеву вооруженная охрана. Из последней машины выскочил генерал КГБ Вячеслав Генералов поговорить с охраной — формально своими подчиненными. Но в ответ услышал предупреждение, что при попытке приблизиться они начнут стрелять. «Эти будут стрелять», — пробормотал Генералов, пятясь к автомобилям. К такому развитию событий Крючков, Бакланов и Язов готовы не были. Не понимая, что делать дальше, они пошли к гостевому дому, находившемуся на территории президентской дачи. Лукьянов и Ивашко держались отдельно и передали личную записку Горбачеву, умоляя принять их[1077]. Историк Сергей Плохий пишет: «Те, кто успел бы “спасти” Горбачева первым, определили бы успех или провал путча и политическое, а возможно, даже и физическое выживание основных игроков на советской политической арене». Эта фраза отражает настроение, царившее среди пассажиров двух самолетов, но реальность на самом деле была совершенно иной. Горбачев не был в положении, когда он мог назначать победителей или проигравших[1078]. Ельцин и москвичи создали в стране и в мире новый политический нарратив, и советскому президенту не оставалось ничего иного, как к нему присоединиться. Но главным и решающим фактором для Горбачева была Раиса. Когда Би-би-си сообщила о гонке двух самолетов в Крым, жена Президента СССР убедила себя, что заговорщики летят, чтобы избавиться от свидетелей, в первую очередь всей их семьи. Она рухнула без чувств, дочь Ирина и зять Анатолий ее подхватили. Раису сразил тяжелый гипертонический криз. К несчастью для Горбачева, он потеряет любимую жену через восемь лет — ее неизлечимая болезнь стала результатом пережитого 21 августа потрясения. Советский президент имел все основания считать любимую жену жертвой путча и был полон решимости избавиться от заговорщиков[1079].
Уложив Раису в постель и вызвав врача, Горбачев направил Крючкову ультиматум: его телефонная связь должна быть немедленно восстановлена. Глава КГБ подчинился, и в 17.35 операторы центра связи в Мухалатке вновь подключили все телефоны Горбачева. Первым, кому позвонил президент, был Ельцин. Затем он поговорил с Назарбаевым и Кравчуком. После этого велел Министерству обороны, КГБ, командиру Кремлевского полка выполнять только его приказы. Горбачев так же потребовал от начальства военного аэродрома Бельбек освободить летное поле для прилета российской делегации и готовить его президентский самолет для вылета в Москву[1080]. И тут раздался звонок от Джорджа Буша, вернувшегося к себе в Кеннебанкпорт для продолжения прерванного отпуска. «Бог мой, как чудесно, Михаил!» — воскликнул Буш, услышав голос Горбачева. Советский президент немедленно перешел к делу. Ему нужна была помощь Буша для возвращения к курсу, прерванному путчем. Он перечислил Союзный договор, международную помощь Советскому Союзу, восстановление советского государства и экономики. Поражение путча, сказал Горбачев, подтвердило верность его линии на сотрудничество с республиками, все республиканские лидеры «заняли принципиальную позицию… против незаконных действий». Он также добавил, что «демократия помешала путчу. Это гарантия для нас». Буш был в восторге: «Я вновь слышу прежнего Михаила Горбачева, энергичного и уверенного в себе»[1081].
Горбачев вернулся к жене, немного пришедшей в себя, и рассказал о своих действиях: «Крючкова, Бакланова и Язова я не приму. Мне с ними теперь говорить не о чем». Решение он принял — ждал российскую делегацию. Он хотел заключить союз с российским руководством и переиграть Ельцина на его территории. Тем временем «российский» самолет уже час кружился над Крымом и только после звонка Горбачева смог сесть в Бельбеке. Его пассажиры тоже обдумывали план действий. Руцкой, привезший с собой группу вооруженных офицеров, был готов штурмовать «Зарю», если КГБ окажет сопротивление. Присоединившиеся к российской делегации Бакатин и Примаков отговорили его от этой идеи. В Бельбеке местные офицеры КГБ и военный гарнизон после некоторых пререканий все же предоставили российской делегации автомобили, грузовики и автобус для поездки в Форос.