– Он прав, ребята, – хмуро промолвил мастер Хотислав. – Он же не оказывает сопротивления! Расслабьтесь! Пошли.
Его подтолкнули к выходу. Рихард зашагал вперед, стараясь не смотреть по сторонам. Но взгляд сам собой то и дело цеплялся за лица однокурсников. Аудитория молчала, и в этом молчании был не страх, не малодушие – в нем был шок и недоумение: «Зачем?» Если бы он мог однозначно ответить на этот вопрос!
У самых дверей обернулся. Оливер и Ханна смотрели на него во все глаза, вытягивая шеи, провожая взглядами. Ради кого он это сделал? Ради этих двоих, чтобы они и дальше могли сидеть рядом на лекциях, ходить, взявшись за руки и стесняться решиться на большее.
– Пошли, – хмурый и злой мастер Хотислав шлепнул его ладонью по спине. Пришлось подчиниться, переступая порог. За спиной захлопнулась дверь, отрезая прежнюю жизнь. Отрезая жизнь вообще, если уж на то пошло. И вопрос: «Зачем?» – зазвучал в голове с иной интонацией.
Когда дверь закрылась, мэтр Анастасий вскинул голову, из-под повязки озирая аудиторию. От него не укрылся истинный смысл ее молчания, но он и не ждал одобрения. Истинный герой тот, кто готов идти на жертвы ради великой цели. Рано или поздно, эти мальчишки и девчонки, когда усмирят глупую гордость и эмоции, сообразят, что преподаватель алхимии только что спас их всех. Конечно, никто из них не придет, чтобы поклониться скромному герою. Даже банального «спасибо!» не дождешься. Но он же не ради почестей и премий. Он пошел на это ради Колледжа.
– Видите, милорд, – обратился он к ректору, – мой метод принес свои плоды.
Ректор буркнул что-то созвучное: «И подавись!» – и зашаркал с кафедры прочь, на ходу бросив мэтру Визару:
– Можете начинать лекцию.
Но даже когда оба – ректор и алхимик – закрыли за собой дверь, вслед им по-прежнему неслось молчание.
Университет богословия бурлил, как потревоженный улей. Занятия были отменены – все равно никто из будущих богословов был не в состоянии сосредоточиться на старинных переводах, сводах законов, классификации демонов и учениях святых отцов. Слушатели* бродили по учебному корпусу и прилегающей территории небольшими группками, сталкиваясь друг с другом и затевая споры или разражаясь криками, выдающими их чувства – от бурного восторга до сдержанного негодования. К несчастью, преподаватели предчувствовали возмущение слушателей и существенно ужесточили дисциплину. Теперь все слушатели были обязаны покидать стены Университета только с письменного разрешения ректора.
(*Большинство предметов в Университете богословия даются только в теории, так что можно смело говорить, что обучающиеся просто прослушали курс той или иной науки. Отсюда – слушатели.)
Арчибальда фон Лютца раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, он был рад тому, что Рихард Вагнер арестован, а с другой – был возмущен до глубины души. А тут еще и этот нелепый запрет, из-за которого все планы летели псу под хвост!
– Он уйдет от меня, – кипел богослов, сжимая кулаки так, словно уже чувствовал под пальцами шею врага. – Он от меня уйдет!
– Зато не уйдет от правосудия, – пожал плечами один из его сокурсников, Робер. Как всегда, тот был с книгой и на миг отвлекся от чтения.
– Был бы я в судебной комиссии – точно бы не ушел! – огрызнулся фон Лютц.
– О да, в этом я не сомневаюсь, – поддакнул Робер, снова утыкаясь в книгу.
– Настоящее правосудие продажно, нам ли этого не знать? – вклинился в диалог третий богослов.
– Ты! – Арчибальд схватился за рапиру. – Немедленно возьми свои слова обратно, или я за себя не отвечаю!
– И не подумаю, – кивнул его оппонент. – Ты же сам только что сказал, что не собирался бы его отпускать. Можно подумать, наши судьи этого Вагнера помилуют! Радоваться должен, что одним некромантом станет меньше.
– Да, но он пойдет под суд совсем не за то, что совершил!
После этих слов на фон Лютца вытаращились все его приятели. Робер, так тот и вовсе захлопнул книгу.
– Ого!
– Я имею в виду, – Арчибальд заметно напрягся, – что он пойдет под суд только как убийца Густава…Клаусу, думаю, будет приятно узнать, что его брат отомщен, – последовал кивок в сторону младшего из братьев Белых Нойманов, – но и только. Между тем, будь я на месте судий, я бы вспомнил и все остальное. Я бы отомстил всем некромантам в его лице. Я бы отыгрался на нем сполна…
– За что-то глубоко личное? – тон Робера был предельно вежлив, до издевки.
– Да! – выпалил фон Лютц.
– Это можно устроить.
Новый голос раздался так неожиданно и так близко, что вздрогнули все, а Робер уронил книгу. Каким-то образом в кружке слушателей оказался один из преподавателей, пра Добраш.
– Пра, – молодые люди склонились в поклонах, прижимая руки к груди. Робер кланялся ниже всех – он нагибался за упавшей книгой.
– Мы только… мы обсуждали…
– Я прекрасно слышал каждое ваше слово, господа, – улыбнулся тот. – Об этом сейчас так или иначе говорят все – от брата-привратника до самого пра Святомира Гордича. И, скажу откровенно, примерно каждый третий высказывает точку зрения, сходную с вашей. Вашему недругу грозит светский суд.
– Что? – на сей раз возмущенно взвыли все.
– Да. Дело могут представить, как убийство на дуэли по неосторожности.
– Но он… он, – фон Лютца всего трясло.
– Поганый некромансер, – экзорцист весьма точно скопировал интонации какого-нибудь неграмотного селянина из глухой деревушки. – И должен нести наказание именно как представитель своей профессии… Но есть два существенных препятствия. Даже три. Во-первых, дуэли между студентами разных учебных заведений не запрещены**. Так что имел место обычный поединок, ничего из ряда вон выходящего. Во-вторых, подозреваемый Вагнер пока еще не является некромантом, он ученик. И в силу этого не может быть осужден судом Инквизиции. Ну, и в-третьих, отец-дознаватель практически сумел доказать, что Вагнер был принимающей стороной. Вызов бросили вы. Следовательно, имела место самозащита и превышение допустимых мер самообороны. Его будут судить только как простолюдина, убившего знатного человека. Увы, – пра Добраш поклонился побледневшему Клаусу, – но будь ваш брат и его убийца представителями одного сословия, Рихард Вагнер отделался бы внушением и церковным покаянием. Скажем, обязательством месяц проработать уборщиком при храме Прове-справедливого.
(**А смысл их запрещать? Все равно студенты найдут повод для драки!)
– Неужели ничего нельзя сделать? – кипел от возмущения фон Лютц.
– Для вашего личного врага – нет, – пожал плечами пра Добраш. – Но безвыходных положений не бывает.
Он тонко улыбнулся, и Арчибальд фон Лютц, правильно истолковав тень мелькнувшей на его лице улыбки, придвинулся ближе.
– Немного терпения, и ваш личный враг не уйдет от возмездия.
– Я буду участвовать! – пылко воскликнул Клаус Белый Нойман.
– И я! И я тоже! – со всех сторон раздавались голоса. Робер посмотрел на закрытую книгу. Закладка выпала, а том был такой толстый. Сходу нужную страницу не откроешь. Нужно время.
– И я, – произнес он.
– В таком случае, – преподаватель воровато оглянулся по сторонам, – слушайте меня. Во всем слушайте меня! Никакой самодеятельности, никаких выступлений до того, как я не подам сигнала! Сейчас – именно сейчас – мы ничего не можем сделать вашему врагу. Надо выждать момент. Мы нападем на этот Колледж, и тогда кое-кому мало не покажется!
Слушатели внимали пра Добрашу с горящими от восторга глазами.
Никто не видел седовласого мужчину, который спокойно наблюдал за слушателями, беседующими с экзорцистом. На его губах играла улыбка. Все шло по плану.
Эта неразбериха только на руку. Легко и приятно ловить рыбку в мутной воде. Сейчас все заняты только Рихардом Вагнером. Никому дела нет, что творится – или скоро сотворится! – на первом этаже студенческого общежития. Жаль только, что процесс подготовки замедлился. Как ни прискорбно, но теперь так просто по учебному корпусу не погуляешь. Обязательно на кого-нибудь да налетишь!
– Марин! Ты слышишь меня? Потерпи еще немного. Ты и так долго ждал. Что тебе стоит?
Колледж Некромагии обуревали совсем иные чувства и эмоции. Ханна рыдала на плече Оливера, сидя в его комнате. В комнате, где еще недавно тот жил вместе с Рихардом.
– Зачем? – всхлипывая и заикаясь, лепетала девушка. – З-зач-чем он это сд-делал?
Оливер осторожно обнимал ее за талию, второй рукой неумело гладя по волосам. Он не знал, что сказать.
– Он же ни в ч-чем не виноват! Зач-чем он… ы-ы-ы…
Оливер стиснул зубы. В эту минуту он почти ненавидел друга, и только чувство справедливости мешало ему злорадствовать. Этим поступком – кто-то сочтет его глупым, кто-то отчаянным, кто-то благородным – Рихард в одночасье завоевал сердца всех девушек не только с четвертого курса, но и всех остальных. В его комнату было устроено настоящее паломничество. И без того высокий в меру наглый и удачливый красавец, сейчас Рихард Вагнер приобрел ореол героя и мученика, а ничто так не подогревает женские чувства, как возможность пожалеть и поддержать человека в несчастье. Выпусти его сейчас Инквизиция – и девушки начнут вызывать друг друга на дуэль за право первой поцеловать студента в щеку!
Но куда важнее для Оливера было то, что еще одна девушка плакала о его лучшем друге. Ханна. Та, ради которой он и встал. Та, которую ревновала сейчас вся женская община. Та, которую он сам сейчас ревновал настолько, что почти готов был радоваться несчастью друга. А он-то, лопоухий заморыш, понадеялся, что и его тоже могут любить! Как же! Все любят только красавцев, наглецов с обаятельной улыбкой и острым фальшионом в руках. Тихие книжные мальчики никому не нужны.
– Заче-ее-ем? – чуть ли не выла Ханна.
– Он дрался на дуэли, – попробовал выговорить Оливер просто потому, что пытался найти оправдание.
– Ну и что? – девушка выпрямилась. – Ты тоже! И он! И они все! – она махнула рукой.