– Я ничего не делала! – попробовала защищаться она.
– Естественно, вы ничего не делали, – взгляд мужчины метал молнии. – Вы должны мне отработку лекции! Я дал вам несколько дней на раскачку, учитывая, что вы – новенькая и не знаете, что все долги студенты обязаны отработать в течение трех суток! Трех суток, а не девяти дней!
– Но я не знала, – Изольда беспокойно оглянулась по сторонам. Все, кто был в коридоре, усиленно делали вид, что это их не касается. Лишь двое-трое посматривали в их сторону. Четверокурсники. И их взгляды девушке очень не понравились.
– Естественно, вы ничего не знали, – кипел от возмущения мэтр Йоганн. – Вам же никто из ваших однокурсников не сообщил эту милую подробность! Ну, так вот, я вам сообщаю. Сегодня вы отправитесь на отработку. Сейчас! И никаких отговорок!
С этими словами он крепко схватил девушку за руку повыше запястья и так сжал пальцы, что Изольда вскрикнула от боли.
– Что вы делаете?
– Конвоирую вас в мой кабинет.
Девушка попыталась вырваться, но куда там! Хватка у преподавателя нежитеведения оказалась железной, словно до Колледжа он служил в городских стражниках и успел поднатореть в общении с преступниками. Он без труда почти волочил за собой студентку. Она отчаянно озиралась по сторонам в надежде найти помощь и сочувствие. Но нигде не натыкалась на теплые чувства. Только любопытство и облегчение: «Хорошо, что не меня, а ее!»
Легко дотащив пленницу до своей аудитории, мэтр Йоганн одной рукой ловко отпер дверь и втолкнул Изольду внутрь. Пробежав несколько шагов, она затормозила у самой кафедры, опираясь на нее спиной и настороженно следя за своим похитителем. Он пока держал дистанцию, но девушка была готова применить чары – скажем, парализовать его или создать иллюзию, чтобы отвлечь внимание. А то и просто «залезть в мозги» и скомандовать нежитеведу, чтобы пропустил.
– Но-но!
Резкое движение рукой – и Изольда почувствовала, как между нею и преподавателем возник защитный экран. Все чары теперь будут не просто отскакивать от него рикошетом, но они смогут целенаправленно атаковать своего создателя. Спастись можно, только если двигаться быстрее, чем чары. Но все равно так долго не побегаешь.
Решив сэкономить силы, Изольда вздохнула и расслабилась.
– Вот так-то лучше, – кивнул мэтр Йоганн, но защиту убирать не спешил. – Мне приходилось иметь дело с нежитью. И даже с личами. Эти твари, в отличие от упырей, умеют колдовать. Угадайте, почему я еще жив? Потому, студиозус Швец, что я всегда настороже. И заранее могу почувствовать, когда против меня применяют атакующую магию. С нежитью, которая во многом суть – творение магии и колдовства, а также многих необычных процессов, иначе нельзя. Так что оставьте эти попытки меня подловить и приступайте к работе.
Изольда перевела дух.
– А что я должна делать? – робко спросила она.
– Как – «что»? Видите рабочие инструменты? – он кивнул куда-то в район кафедры. – Забирайте и начинайте.
– Что? – возле кафедры стояли два ведра с водой, валялись щетка и половая тряпка.
– Уборку, вот что! Подметите полы, помойте их, протрите стены и парты. Потом займетесь чучелами, – он указал на несколько полок и открытых шкафов вдоль стен. – Заодно проверю и ваши знания. Надеюсь, в этом светлой голове что-нибудь имеется?
– Я, – от возмущения Изольда обрела дар речи, – я не уборщица!
– Но вам, бесы вас побери, придется ею стать! Приступайте! А я пока проверю домашнее задание первокурсников.
С этими словами он, как ни в чем не бывало, уселся в кресло на кафедре, вальяжно закинул ноги на столешницу и, подтянув к себе стопку исписанных листов, погрузился в чтение.
Изольда со вздохом взялась за щетку.
Глава 13
В первый день заключенных по традиции не кормили – считалось, что вынужденная голодовка прочищает мозги лучше любой душеспасительной беседы. Памятуя о том, как ему самому приходилось отрабатывать наказание и носить или не носить еду своим бывших приятелям по студенческой банде, Рихард не ждал ни обеда, ни ужина. И лишь проснувшись на другое утро и прислушавшись к бурчанию в животе, приготовился встретить экзекутора. Обычно во время этого, первого, визита арестованный и узнает подробности предъявленного обвинения, степень вины и ближайшие перспективы. И в зависимости от этого его либо оставляли здесь, в этой камере предварительного заключения, либо, что было гораздо чаще, отправляли в каменный мешок, что этажом ниже, в полуподвале, либо, что случалось совсем уж редко, отпускали на свободу.
Ждать долго не пришлось. Примерно через полчаса снаружи послышались шаги, звяканье ключей, какой-то скрип, скрежет, даже бульканье, другие неясные шумы. Обед по той же традиции был ничем иным, как остатками завтрака в студенческой столовой. А ужин – обедом. Что до завтрака – у студентов ужина – то его, как правило, не приносили вообще. Поэтому Рихард про себя решил, что оставит от ужина хотя бы кусок хлеба.
Еще примерно полчаса или час – засечь ход времени никак не удавалось – послышались приближающиеся шаги. В замке заскрежетал ключ:
– Обед.
Рихард торопливо вскочил с кровати, на которой валялся, бездумно уставившись в потолок.
Экзекутор прибыл не один. С ним явились два его помощника. Один вошел, держа миску с кашей и кружку, прикрытую ломтем хлеба, другой остался у порога. Оба были при оружии, у самого экзекутора тоже руки не были пустыми. Конечно, можно было попытаться напасть на того, кто сейчас принес обед – секунда-другая, и готово! Но какой смысл? Из камеры его тогда точно не выпустят. Экзекутор рискнет пожертвовать помощником. Он и второй его напарник запрут дверь снаружи, предоставив заключенного своей судьбе. Ему придется убить человека голыми руками, а тот будет драться за свою жизнь. Уцелеет он или нет – не важно. Нападение только ухудшит положение дел. Поэтому Рихард спокойно дождался, пока миску с кашей не поставят на лавку.
Не евший ничего со вчерашнего утра, он склонился над едой, но, оценив холодную серую массу, подумал, что слова о пользе лечебного голодания полны глубокого смысла. Однако, еда – это сила. Сила ему могла понадобиться. И парень стал, давясь, запихивать в себя кашу ложка за ложкой. Ничего, когда выйдет отсюда, он продаст последнюю рубашку, но закажет себе в «Петухе и скрипке» самое вкусное блюдо и много-много вина с травами и пряностями! Дайте только выйти!
Вошедшие молча наблюдали, как он ест, не собираясь покидать камеру. Не так уж плохо. Значит, был мизерный шанс отсюда выйти. Иначе давно бы развернулись и ушли. Но, с другой стороны, если его отпускают, то почему сейчас кормят? Почему не предоставляют возможность пообедать на свободе? Либо это просто такая традиция – арестованных отпускали через сутки отсидки слишком редко, чтобы пропускать ритуал кормежки – либо…
От этого второго варианта кусок в горло не шел, и Рихард понял, что оправдались его самые дурные предчувствия, когда, спустя время, экзекутор будничным тоном произнес:
– Поел? Тогда давай сюда руки.
– Что?
– Встал, – тот его помощник, что принес обед, не отошел далеко и теперь одним широким шагом покрыл разделявшее их расстояние. – Повернулся спиной. Руки назад.
– Что это значит? – Рихард перестал жевать, но не шевельнулся.
– То и значит. Переводят тебя. Вниз.
– Встать! – гаркнул экзекутор. – Быстро!
Второй его помощник шагнул в камеру. Оба действовали слаженно и быстро, словно все утро тренировались. А может, и тренировались. Рихард попытался сопротивляться – скорее машинально – но миску с остатками каши просто выбили у него из рук. После чего парня отпихнули так, что он покачнулся, едва не падая на кровать животом. Руки заломили назад. Тугая веревка стянула запястья.
– Эй! Осторожнее!
– Разговорчики! – его несильно пихнули кулаком в спину точно между лопаток. – Пошел!
Экзекутор посторонился. Студента подхватили под локти и поволокли прочь. Сопротивляться было бесполезно – когда он попробовал упереться, ему просто саданули под коленки так, что ноги подогнулись, и волоком перетащили через порог.
Ступеньки вниз. Лестница узкая, так что идти пришлось чуть ли не гуськом. Рихарда буквально сволокли в темный коридор, освещавшийся только двумя факелами. Они еле горели и чадили. Воняло плесенью, прогорклым маслом, землей и сладковатым запахом разложения – видимо, тут недавно травили крыс и не все трупы зверьков успели убрать.
В коридоре было всего около дюжины дверей. И открытой оказалась всего одна. Туда и впихнули арестованного, даже не потрудившись развязать руки.
Здесь было не так уютно и удобно, как этажом выше. Голый каменный пол, голые стены, низкий потолок – все в потеках грязи, в махрушках пыли и старой паутины – на полу охапка соломы и какая-то дерюга, которая должна была заменить одеяло. Вместо отхожего места – дыра в полу, откуда несло запахом канализации и гнилыми овощами. Вместо мебели – скамеечка, на которой притулилась кружка и плошка с огарком свечи. И вбитое в стену толстое кольцо, от которого на пол змеились три цепи разной длины. Одна заканчивалась ошейником, две других раздваивались на цепочки для ручных и ножных кандалов. Рихарда толкнули с такой силой, что он по инерции сделал несколько шагов и упал на колени как раз в ворох соломы.
– Эй, а поосторожнее нельзя?
– И так сойдет! Не барон, небось!
Помощники экзекутора отступили, выходя из камеры. Рихард повозился, выпрямляясь и вставая на колени:
– А руки?
– Потерпишь!
Дверь захлопнулась. Лязгнул засов.
Парень выругался, припоминая все известные ему выражения. Потом неловко опрокинулся набок, подполз к стене и сел, опираясь спиной. Положение складывалось отвратительное. Ему еще не зачитали приговора, а уже бросили вниз. Это могло означать одно из двух – либо приговор уже вынесен, либо его хотят спрятать. Но зачем? Кому перешел дорогу простой студент? Кто за всем этим стоит?
Ну, вообще-то ответ напрашивался сам собой – семейка фон Лютц и родственники якобы убитого им Густава Белого фон Ноймана. У Арчибальда есть личные причины его ненавидеть. Вопрос в том, хватит ли у него духа нарочно подставить одногруппника – Густава – и прикончить его, чтобы повесить труп на старого врага и расправиться с ним раз и навсегда? А если старина Арчи тут ни причем, то в чем проблема?