– Это мое дело. Личного характера. Почему вы спрашиваете? Какое право вы имеете требовать у меня отчета? Вы же студентка…
– А вы, – возмущенная, взволнованная Изольда больше не могла сдерживаться, – вы здесь не живете и не преподаете! Занятия закончились два часа назад… если не все три. Вы уже должны быть у себя дома!
– И я собирался домой…
– Через комнату? А дверью воспользоваться нельзя? – она мотнула головой назад, на главный выход. – Он еще не заперт. Или вы не хотите, чтобы вас видели? Вы пришли тайком? И вообще, почему вы зачастили к этой комнате?
– Не ваше дело! – пра Добраш попятился.
– Нет, мое! Мое потому, что я тут учусь, – отчеканила Изольда. – Я тут своя, а вы…
По мелькнувшей в глазах преподавателя искорке она поняла, что угадала правильно, и сделала еще шаг. Вот он, ее шанс!
– Но не бойтесь, – девушка улыбнулась. – Я никому не скажу. Я могу помочь. Я…
Остальные слова так и не слетели с ее губ.
– Поможешь. Да.
Несколько секунд они смотрели друг другу глаза в глаза. Девушке уже показалось, что она видит в глазах мужчины отблеск чувства, которое надеялась вызвать, и слишком поздно заметила вскинутую в характерном жесте руку. Раскрытая ладонь. Мизинец и безымянный пальцы скрещены. Вокруг среднего обмотана короткая цепочка, на которой болтается небольшой амулет. Плавный заученный жест.
«Откуда?» – успела подумать она, после чего наступила тьма.
…как глупо. Как плохо получилось. Так подставиться! Наверное, сегодня просто неудачный день.
– Изольда? Изольда! Что случилось?
Голос доносился как будто из-под воды. Она уплывала куда-то, смутно ощущая, как ее тормошат, пытаясь привести в чувство.
– Боже, Изольда, что произошло? Скажи что-нибудь? Очнись!
Кто это ее зовет? Мама? Голос вроде бы знакомый… Не надо, мамочка, мне и тут хорошо. Легко, свободно, больше ничего не болит…
– Очнись! Ну же! – в голосе отчаяние и близкая истерика. – Открывай глаза, ты, идиотка!
Пусть кричат. Это ее уже не трогает. Уже? Она что, умерла? Значит, вот как оно бывает…Но почему? В памяти провал.
– Нет, – голос хрипит от сдерживаемых чувств. – Нет, я не дам тебе умереть!.. Что делаю? Спасаю этой дуре жизнь!.. Не мешай, если помогать не хочешь!
Тут кто-то еще? Почему она ничего не чувствует? А, не все ли равно?..
– Да знаю я, знаю, не подсказывай… А? Что? Спасибо. Теперь…А? Что? Она живая?.. Да что ты молчал? Изольда, открывай глаза! Быстро!
Что-то изменилось в мире. Вернулось ощущение собственного тела. Заболел затылок и копчик. Наверное, она ударилась, когда падала. Ох…
– Очнулась?
Она открыла глаза. С некоторым удивлением обнаружила себя на собственной постели в комнате. Рядом – бледные лица девушек. Ханна и Фиона из соседней комнаты.
– Вы…
– Очнулась! – всхлипнула Ханна и повисла у подруги на шее. – Живая! Ох, если бы еще и ты…
– Что – я?
– Ничего, – девушка отстранилась, все еще обнимая ее за плечи. – Ты как себя чувствуешь? Что с тобой случилось?
– Плохо помню, – соврала Изольда, потому что помнила все очень хорошо. Более того – память подсказывала, что окутывающая ее тьма не была столь непроницаемой. Она смутно ощущала, как ее подхватывают, тихо гладят по щеке, что-то бормочут…кажется, слова извинения – мол, жаль, что так получилось, но другого выхода не было.
– Эта комната…ты держись от нее подальше, – посоветовала Ханна. – Возле нее долго нельзя находиться, особенно на пятый день лунного цикла.
– Почему на пятый?
– Там… тебе не рассказывали, что там произошло?
– Кто-то повесился.
– Студент. Марин Дар. Это было больше десяти лет назад. Он жил как раз в этой комнате. Случилась темная история. Его обвинили в преступлении, которое он не совершал.
– Как Рихарда Вагнера, – отметила Фиона.
– Подставили, короче говоря. Свалили всю вину на студента…
– Кто-то из преподавателей?
Девушки переглянулись.
– Да.
– Кто?
– А тебе так уж все и надо знать? История была грязная, темная. Там пострадал не один Марин – второго как-то богатые родственники отмазали. Улики подкинули, взятку, кому надо, впихнули… Этот второй, правда, совсем уж сухим из воды не вышел – говорят, его взяли под негласный надзор Инквизиции, запретили работать по специальности. Даже вычеркнули из списков учащихся… Знаешь, все, кто когда-то учился в Колледже Некромагии, заносятся в специальные списки – даже те, кто отчислен за неуспеваемость или сам бросил учебу. А его вычеркнули. За всю историю Колледжа таких было человека три или четыре. Нам на первом курсе читали цикл лекций о прошлом Колледжа. А про эту историю сказали всего несколько фраз – мол, и это было. И больше – ничего! Не говорили даже, кто из преподов замешан. Он ведь до сих пор тут работает…
– Он или она, – тихо вставила Фиона. – «Змея» и мэтресса Верина Кит тоже тогда были.
– «Змея», по-моему, была всегда! – нервно фыркнула Ханна. – И уж если кто-то что-то знает, то это она.
– И ректор. Он бессменный и, как говорят, бессмертный.
– Так, может, он во всем и виноват? – подумала вслух Изольда. «Откуда?» – мелькнуло в голове. Активированный амулет на цепочке, обмотанной вокруг среднего пальца. Характерно скрещенные мизинец и безымянный. Плавный жест. Тьма… Не может быть?
Мир перед глазами опять поплыл.
– Изольда? Изольда, ты чего? – ее тормошили, колотили по щекам. Потом сунули под нос пузырек с чем-то настолько вонючим, что она даже подпрыгнула:
– Я в порядке!
– Ты так нас больше не пугай, – подруги уселись рядом с нею на кровати, справа и слева. – А то мне больше и попросить-то некого… – вздохнула Ханна.
Блондинка вытаращилась на подругу:
– Ты о чем?
– Понимаешь, – девушка замялась. – Тут такое дело… я хотела сначала попросить именно тебя, но времени не было, и я позвала Фиону… В общем, меня вызвали на дуэль.
– Что? Кто?
– Ты ее не знаешь. Это Олива Блок с третьего курса. У нее в прошлом году была… ну, она, как и многие наши девчонки, была влюблена в Рихарда, но он ее отшил. Ты новенькая, ты не знаешь, но он такой бабник! Просто удивительно, как он еще не стал за тобой ухлестывать! И это при том, что у него есть постоянная любовница в городе.
– Рихард и с тобой… тоже?
– Нет, – грустно улыбнулась Ханна. – Я не могу составить конкуренцию всяким Оливам Блок! Но они приходят и уходят, а со мной Рихард дружит постоянно. Мы вообще последние полгода не разлучались – я, Оливер и Рихард. Нас даже успели прозвать «триадой». И позавчера, когда Рихарда арестовали, я перенервничала, вот все и решили, что мы с ним… ну…Что между нами что-то есть. Вот Олива меня и вызвала. И мне был нужен секундант.
– И ты решила, что им могу быть я? – Изольда была так поражена, что резко выпрямилась, едва не вскакивая. – Ты с ума сошла?
– Значит, ты отказываешься?
– Я… не знаю, – девушка оглядела комнату, ища, на чем бы зацепиться глазу. За последние несколько минут на нее вывалилось столько информации, что она просто не знала, что делать. Надо было как следует все обдумать.
– Сколько у меня времени?
– До завтра. Завтра уже надо идти договариваться о месте и времени встречи, выборе оружия и вообще… разных мелочах. Я тут у ребят поспрашивала, – Ханна кивнула на Фиону, – Радмир кое-что растолковал. Да и вообще, общение с Рихардом до добра не доведет, – она усмехнулась. Кое-что о дуэлях она знала именно от приятелей – парни порой, не стесняясь, обсуждали при ней многие тонкости. Ведь Оливер был секундантом Рихарда в четырех случаях из пяти.
Изольда посмотрела на окно. Снаружи уже сгустился вечер. Пронзительный осенний ветер задувал в раму.
– Завтра я скажу точно. Как буду себя чувствовать после… ну, после того, что со мной только что было! А сейчас извините, девчонки, но я бы вздремнула.
– Поняла, – Фиона покладисто вскочила и бросилась к дверям. – Если что, Ханна, я с тобой!
Изольда на самом деле легла и закрыла глаза. Ей действительно надо было о многом подумать.
В окно кареты стучал дождь. Опять. Но что тут поделаешь? Осень! Паутинное лето в этом году оказалось коротким – по календарю еще два-три дня, а на деле уже резко похолодало, погода испортилась… как и настроение его сиятельства Валентина Ноншмантаня. То, что творилось за окном, вполне соответствовало его самочувствию. Тоска, дурное предчувствие перемен к худшему. Тоска по теплым летним денькам – и по тому счастливому времени, когда сын был рядом. Дурное предчувствие, что они больше никогда не встретятся в этой жизни – и предчувствие зимы. Вот и не верь после этого, что в мире все взаимосвязано, и боги зорко следят за каждым из своих творений!
Настроение у сиятельного герцога действительно было отвратительным. Он возвращался с заседания Попечительского совета по вопросу, касающемуся дальнейшей судьбы Колледжа Некромагии. Вот уже несколько поколений Ноншмантани были одними из его хранителей и попечителей. Именно герцогская династия финансировала выплату стипендий одаренным студентам, оплачивала многие расходы, оказывала благотворительную помощь. И то, что он сделал на суде, практически было еще одним благотворительным жестом. По сути, как председатель, согласно старому указу, Ноншмантань вообще не нуждался в советчиках. Но новые веяния заставили его считаться с отцами города, инквизиторами и руководством самого Колледжа.
Но, боги и бесы, как это трудно! Уже после того, как завершился суд, члены совета долго спорили, пытаясь отыскать лазейку в строгих формулировках. На Ноншмантаня посматривали, как на предателя, да и сам герцог чувствовал себя не лучшим образом. Густав Белый фон Нойман был его дальним родственником по материнской линии. Его мать приходилась Валентину двоюродной сестрой. И, по сути дела, этот студиозус Вагнер заколол на дуэли его племянника. В былые времена на плаху и виселицу шли и за меньшее. Тем более, когда того требовал церковный суд в лице пра Святомира Гордича. Следователь, назначенный от Инквизиции, пра Михарь, держал нейтралитет. За своего студента сражался, правда, ректор, но в одиночку. И сражался он в большей степени за свой Колледж. Это был человек, который готов сам себе отпилить попавшую в капкан руку, если есть шанс спасти остальное. В данный момент Ноншмантаню это было на руку.