[48].
Куда движется Федеративная Республика?
Один из моих друзей сказал, что эта книга представляет собой самый резкий выпад немца против Федеративной Республики. Мне кажется, что это неверно. В книге содержится критика путей, по которым идет сейчас Федеративная Республика. Я поставил перед собой задачу не отрицать все и вся, а оказать хотя бы малейшую помощь, заставив кое-кого образумиться. Поэтому в книге предлагается принципиально новая внутренняя и внешняя политика в качестве альтернативы нынешней политике.
Народ должен быть самим собой в своем государстве. Если он сдастся, пустит все на самотек и проявит безразличие, то наступит конец всяким надеждам. Но он не сдастся, пока есть люди, способные мыслить, понимать и ставить цели, пока молодежь отваживается думать независимо и пока она способна на благородные порывы.
Написанное мною может показаться кое-кому абсурдным. Я пишу о том, что все немецкие политические деятели считают невозможным, по крайней мере если судить по их высказываниям. Концепция данной книги фактически несовместима с нынешней политикой всех партий. Требовать от них коренного изменения взглядов – значит попусту тратить время и проявлять самомнение. Оправданием может служить лишь внутренняя связь идей и принципов, имеющих значение для стремления к свободе и миру в нынешней международно-политической обстановке.
Порой мне приходит в голову мысль: ведь руководящие политические деятели Федеративной Республики – образованные люди. Невозможно, чтобы они не видели того, на что указываем я и другие. Может быть, они не осмеливаются говорить то, что думают, и делать разумные выводы? Или они запутались в иллюзиях, в которые в конце концов сами начинают верить? Они рискуют своим политическим существованием, если скажут правду. Критерием серьезности политического деятеля является его решимость поставить на карту это свое существование. Публицист же не рискует ничем, кроме своего общественного престижа.
Я намерен показать все несчастье современного положения. Если я отстаиваю и не единственную правду, все же хотелось бы, чтобы то, о чем я пишу, было осознано и проверено во всей совокупности. Надеюсь, что высказанные мною мысли когда-либо могут быть претворены в жизнь.
Положение Федеративной Республики
В материальном отношении население Федеративной Республики живет сейчас как никогда хорошо; правда, если не считать тех, кому не повезло с самого начала, но о них редко говорят. Сокращается рабочее время, растет количество потребительских товаров, увеличиваются возможности для путешествий и всевозможных развлечений, все радуются благам жизни.
И все-таки царит тревога. Надежно ли все это? Мыслящих людей беспокоит политическая действительность. Куда мы идем?
Демократия в Федеративной Республике меняется на наших глазах. Мы идем по пути, в конце которого не будет ни демократии, ни свободного гражданина. Подобный путь отнюдь не неизбежен. Однако только народ, стремящийся к свободе, уверенный в себе, может претворить в жизнь демократию в условиях свободного республиканского строя, демократию, которая пока что представляет собой только возможность.
Как управляют нами? Кто управляет нами? Откуда берутся политики? Какова структура Федеративной Республики не только с юридической и теоретической точек зрения, а в действительности? В чем заключаются изменения в структуре Федеративной Республики? Мне кажется, – в переходе от демократии к олигархии партий, от олигархии партий – к диктатуре.
I. Изменение структуры Федеративной Республики: от демократии к олигархии партий
Происхождение и цель Федеративной Республики. Чего мы хотим достигнуть с помощью Федеративной Республики? Штауфенберг[49] незадолго до своего покушения сформулировал цель в одной фразе: «Мы хотим новый порядок, который сделает всех немцев носителями государства и обеспечит им право и справедливость».
«Новый порядок»? Он до сих пор остается внешним признаком положения граждан, а не внутренним элементом их мышления. В данном случае скорее прогрессирует беспорядок.
«Все немцы – носители государства»? Нет, до сих пор они еще преимущественно верноподданные, а не носители государства. Каждые четыре года они голосуют за предлагаемый им список, но толком не знают, за что. Они вынуждены примиряться: сначала – с избирательным списком той или иной партии, затем – с властью, которая во имя собственного авторитета ссылается на избравший ее народ.
«Право и справедливость»? Правом в известной мере обеспечивает любое правовое и даже тоталитарное государство. Но основные права гарантированы настолько мало, что имеют место их нарушения со стороны государственных властей (например, подслушивание телефонных разговоров и т. д.), которые отнюдь не признают их и не возмещают ущерба. Судьям требуется много, очень много времени. Они упиваются своей неприкосновенностью. Право, как они его интерпретируют, они считают абсолютным, чувствуют себя его знатоками и распорядителями и выносят часто непонятные приговоры. Они пресекают всякое возмущение по поводу путаницы со статьями уголовного кодекса относительно государственной измены, и их не заботит их быстрый и недвусмысленный пересмотр. Те граждане Федеративной Республики, которые видят все это, хотят, чтобы положение улучшилось.
Коренной вопрос касается структуры Федеративной Республики. Ответ кажется простым. Изучаются Основной закон, учреждения и порядки государства. Для информации служит, например, отличный учебник Теодора Эшенбурга «Государство и общество в Германии», который учит также мышлению общественными категориями. Тренировкой для читателя служит чтение сборника «К вопросу о политической практике в Федеративной Республике. Критические статьи, 1957–1961 гг.» того же автора, представляющего собой современную казуистику.
Однако это отнюдь не определяет происходящего в действительности. То, что делают люди, живущие в условиях данной структуры, и то, что она делает с людьми, нельзя предусмотреть с помощью Основного закона.
Самотек и случайности ведут к хаосу. Основополагающей и созидательной является идея государства, которое мерещится свободным гражданам и их представителям (не как набор заученных пустых фраз, а как реальность их мотивов). Хаос ведет к диктатуре, осуществление этой идеи – к политической свободе. Претворение в жизнь идеи должно бы соответствующим образом проявляться в любом специальном мероприятии, в любом правительственном акте, в каждом решении парламента, во всякой дискуссии. О побуждениях граждан и политических деятелей, об идеях, которыми они руководствуются, нельзя говорить с такой же определенностью, как об учреждениях, основывающихся, в свою очередь, на таких главных мотивах, которые черпают в них объективность и силу. Изложение главных мотивов фиксирует внимание и содержит призыв к свободе. Структура государства имеет поэтому две стороны: во-первых, то, что установлено законами, и сами законы и, во-вторых, то, что происходит с ними и с их помощью на основе побуждений людей, которые их создали, или же вследствие других, противоречащих этим мотивов, ведущих к злоупотреблению установленными законами.
На вопрос о том, является ли наше государство демократическим, обычно дают само собой разумеющийся ответ: да, у нас существует парламентская демократия. Это подтверждается Основным законом: «Вся государственная власть исходит от народа» (ст. 20). Но как это выглядит в действительности? Похоже на то, что авторы Основного закона испытывали страх перед народом, ибо закон ограничивает власть народа до минимума. Каждые четыре года народ выбирает бундестаг. Списки лиц или отдельные лица, которых ему предлагают партии, предварительно уже выбраны партиями. Процесс этих скрытых предварительных выборов, которые практически являются собственно выборами, довольно запутан; списки кандидатов по избирательным округам и земельные списки составляются неодинаково. Однако не народ, а руководящие органы партий играют решающую роль в этом первом шаге в избирательной кампании. Чтобы участвовать в выдвижении кандидатов или самому попасть в соответствующий список, надо прежде всего быть членом партии. Но и сами члены партии, как таковые, почти никак не влияют на выдвижение кандидатов. Все решает партийная иерархия и бюрократия.
Народ, следовательно, имеет очень ограниченный выбор между избирательными списками, которые предлагают ему партии.
Партии являются народными органами. Они должны создаваться народом в порядке свободной инициативы. Статья 21 Основного закона гласит: «Партии участвуют в свободном формировании воли народа». Однако вряд ли можно утверждать, что в Федеративной Республике имеет место формирование политической воли народа. Большинство его крайне не осведомлено. Партии не информируют народ, не приучают его мыслить. Во время избирательной кампании они действуют в соответствии с принципами рекламной техники. Их действия сообразуются с материальными интересами тех групп, чьи голоса они хотели бы завоевать.
«Партии могут создаваться свободно». Это правильно лишь формально. В действительности засилье существующих партий посредством их организаций и денежных средств настолько велико, что на образование новых партий почти нет шансов. Большие партии стали самостоятельной силой.
«Их внутренняя структура должна отвечать демократическим принципам». Это требование направлено против тоталитарных единых партий. Внутри наших партий действует принцип большинства, в отличие от партий, построенных на принципе вождизма с беспрекословным подчинением их членов.
«Они обязаны отчитываться перед общественностью о происхождении имеющихся у них средств». Более чем сомнительно, что они делают это со всей откровенностью.
«Антиконституционными являются партии, чьи объяв-ленные цели или деятельность приверженцев которых наносят ущерб или создают угрозу существованию Федеративной Республики Германии». Нам еще придется поставить вопрос: действительно ли и где фактическая позиция партий наносит ныне ущерб свободному демократическому строю и создает угрозу Федеративной Республике?
Задачи, положение и деятельность депутатов парламента. Народ сам не может непосредственно участвовать в управлении. Правят уполномоченные или представители-парламентарии, которые, в свою очередь, избирают канцлера. Возникает, во-первых, вопрос: какое влияние вообще исходит от народа? Оно в высшей степени незначительно. Даже выборы – это не подлинные выборы, а опрос, регулируемый партийной олигархией. Во-вторых, какими качествами должны обладать и обладают в действительности парламентарии как политические деятели? Это имеет жизненно важное значение, ибо из их числа формируется правительство, и они принимают важнейшие решения.
Эшенбург дал блестящую характеристику положения депутата парламента. От него требуют сверхъестественного. Со всех сторон на него сыплются требования и просьбы. Он должен вести пропаганду, поддерживать связи со своими избирателями, разбираться в основах целенаправленной политики. Но парламентарий не подчиняется ничьим указаниям. Он абсолютно свободен в выборе своей деятельности, того, что он считает в данный момент важным. Прекрасная профессия для того, кому она по плечу, и губительная для того, кто с ней не справляется.
Партии меняют свое значение. Направление этого изменения следующее: они были задуманы как органы народа, который через них проявляет свою волю и, наоборот, политически воспитывается ими. Однако партии стали органами государства, которое, будучи сословным, в свою очередь, господствует над своими подданными. Партии, которые ни в коем случае не должны были бы олицетворять государство, отрываясь от жизни народа, сами становятся государством. Если первоначально они в значительной мере были автономными организациями, родившимися вследствие неограниченной свободы народа, то сейчас они в своем сознании становятся носителями самой власти. Государство – это партии. Руководство государством находится в руках партийной олигархии. Она узурпирует государство.
Такое изменение непреднамеренно поощряется государством. При образовании Федеративной Республики все устремления были направлены на обеспечение стабильности правительства. Активное участие опасного народа в политической жизни следовало максимально ограничить. Его нельзя было изолировать полностью, так как утверждали, будто стремятся к демократии. Однако влияние народа свели лишь к участию в выборах, проходящих каждые четыре года. При этом после соответствующей обработки в ходе избирательной кампании пропагандистскими средствами он должен был решать только вопрос о степени участия отдельных партий в правительстве.
Стабильности должен был служить «конструктивный вотум недоверия». Основной закон гласит: «Канцлер только в том случае может быть отстранен от должности большинством, если это большинство в состоянии одно-временно выдвинуть нового канцлера». Таким образом, исключаются борьба и неверные решения при отсутствии нового большинства, которые были характерны для Веймарской республики. Тогда такое положение явилось предпосылкой, хотя и не единственной, нацистской диктатуры, но только потому, что политические деятели оказались несостоятельными, а не потому, что государственный строй сам по себе был неправильным. Результатом нового принципа является парализация политической жизни. Он исключает всякий риск, притом не в интересах мудрого и надежного, а в интересах политически безжизненного правительства.
Участие народа в политической жизни посредством референдума не было допущено. Номинально народ суверен, но он не оказывает никакого влияния на принимаемые решения, разве только путем голосования на выборах, на которых ничего не решается, а лишь признается существование олигархии партий. Большие, жизненно важные вопросы до народа не доходят. Народу приходится терпеливо сносить любое их решение, и он часто даже не знает, что и как решается.
Обеспечению стабильности правительства служит далее оговорка о пяти процентах. Только та партия может быть представлена в бундестаге, которая соберет на выборах минимум пять процентов всех голосов. Этого условия не было в первом Основном законе, оно было принято позднее. Вследствие этого новые партии почти не могут развиваться. Если они находятся лишь в начале своей деятельности, они не могут заставить считаться с собой, не могут проявить себя в парламенте выступлениями своих представителей и участием в голосовании и сделать так, чтобы их слышал и видел весь народ. Тем самым политическая жизнь сужается и создаются помехи для всего нового. Оговорка о пяти процентах избавляет правящие партии от конкуренции с новыми партиями.
Тот факт, что партии становятся единственной политической силой, меняет их сущность. Не ограничиваемое никакими напряженными отношениями с другой силой положение развращает их. Единоличное обладание властью губительно, даже если существует разделение ее сфер (законодательная, исполнительная, судебная). Противовесом мог бы быть федеральный президент, если бы он, будучи избран народом, получил таким образом огромный авторитет и возможности открытого политического влияния. Но Основной закон из-за боязни любых плебисцитов отвергает и такое избрание народом, и тем самым независимую власть федерального президента. В результате он может сейчас плести политические интриги, но отнюдь не проводить самостоятельную политику. Отстранение президента от участия в борьбе за политические решения обеспечивает партиям исключительную власть и ликвидирует напряженность, без которой растет тенденция к затуханию политической жизни и прекращается самоограничение всякой власти.
Однако партиям нужен противовес, с одной стороны, в лице федерального президента, с другой – и форме политических объединений снизу, в народе, которые на языке современных революций называются «советами», но которые до сих пор всякий раз ликвидировались партиями.
Одним из симптомов того, что партии вместо служения государству сами захватывают власть в государстве, отождествляют себя с государством, является и Федеративной Республике феномен государственного финансирования партий. Партии показывают таким образом, что государственная касса – это их касса, что поступления от налогов – это нечто такое, чем они на основе парламентского решения могут распоряжаться не только в интересах государства, но и в собственных интересах. После безобидного на первый взгляд выделения партиям 5 млн. марок из государственной кассы на цели просвещения сумма субсидий стала постоянно увеличиваться (в 1965 г. федерация и земли выплатили минимум 54 млн. марок), причем ее использование не ограничивалось вышеуказанной целью. Партии, представленные в бундестаге, финансируются государством в ущерб партиям, лишенным этих субсидий, и тем, которые могут быть созданы. Эти партии стали столь всесильными по сравнению со всеми остальными, что не только не допускают в бундестаг новых, свободных партий, но и считают себя единственными, достойными находиться у власти. Они полагают, что это завоеванное ими однажды право не должно быть ликвидировано в результате борьбы партий. Поэтому новые партии не могут больше создаваться. Соответствующая инициатива в народе бесполезна. Затухает оживление политической жизни, которое вызывается созданием новых партий и помогает народу формулировать его волю и взгляды в борьбе. Правящие партии становятся эталоном «правильных» политических взглядов. Хотя вследствие своих политических и моральных заблуждений и уровня их представителей они все больше и больше устаревают, однако власть все же находится в их руках.
Правительственные партии идут еще дальше, финансируя за государственный счет пропаганду в интересах своих министров и федерального канцлера. Они используют для этого фонды, выделенные на цели просвещения. Они отождествляют просвещение с рекламой. Эшенбург говорит о возрождении «лена». Что это значит? В Средние века вассал получал земельное владение одновременно для управления и использования. Современные монархи отделили, однако, государственную казну от дворцовой кассы. «Ныне партии, некоторые их министры, многие их депутаты, их управляющие, агенты и клиенты склоняются к тому, чтобы рассматривать высокие посты в политической жизни как свои ленные поместья». Конечно, лен можно было бы демократизировать, но он не соответствует нашей конституции.
Роль парламента как руководящей власти становится двусмысленной. То он претендует, скажем, на участие в решении вопросов, связанных с назначением на должности, а затем, как кажется, снова все больше отказывается от контроля.
В соответствии с конституцией канцлер должен назначать министров по собственному усмотрению, но в действительности он делает это после консультаций со своей партией и партнером по коалиции, а возможно даже, что еще перед избранием его на пост канцлера он берет на себя обязательство о соответствующем подборе министров. Согласно Основному закону, он мог бы назначить на посты министров людей, не принадлежащих ни к какой партии, и даже членов оппозиционной партии, лишь бы их деловые качества соответствовали занимаемому посту. Но практически он не может этого сделать, ибо партии хотят посадить на министерские кресла своих людей. Это – плата за работу партий, трофей победителя после предвыборной битвы.
Контроль со стороны парламента незначителен. Деятельность комитетов экспертов, имеющих право проводить расследования, неэффективна. Дела о причиненном ущербе, скандалы, важные деловые вопросы обсуждаются не таким образом, чтобы правительство находилось под постоянным контролем и получало указания. Такие обсуждения чаще всего принимают форму сокрытия ошибок правительства.
Это особенно проявлялось в деле уполномоченного по вопросам бундесвера. Случай с адмиралом Хейе[50] шокировал. Все рассказанное им было очень серьезно. Командующий бундесвера говорил даже о часе искушения. Но парламент не поддержал своего уполномоченного, фактически даже выступил против него. Верх взяло беспокойство о том, что может быть подорван авторитет руководства бундесвера. Никто не захотел разобраться в серьезном вопросе о том, какой дух царит в бундесвере. Хейе, который в течение многих лет наталкивался на безразличие парламента, на сей раз обратился к общественности, использовав средства массового воздействия, в частности один иллюстрированный журнал. Он коротко и убедительно изложил то, о чем писал в своих докладах парламенту, которые, впрочем, едва ли кто-нибудь читал. Но сам он, хотя и хорошо разбирался в существе вопроса и ясно сознавал поставленную перед собой цель, не проявил все же достаточной твердости для ее достижения и неуклонного продолжения политической борьбы. Никто не знает, что заставило его быстро отойти в тень после публично поднятого им шума. Возможно, его возмутило опубликование того, что он сказал в разговоре с председателем бундестага? Возможно, над ним довлеют традиционные связи, и он не выдержал изоляции среди своих собратьев по сословию? Ему вообще не нужно было ничего начинать. Получилась вдвойне печальная история. Где контролю становится серьезным, там инстинкт парламентариев, кажется, восстает против него. Борьба за его осуществление ведет к изоляции тех, кто пытается это делать.
В сознании политических деятелей с самого начала действовали антидемократические и антилиберальные силы. Прежде всего, отсутствовала общая платформа партий как инструментов единого народа в этом едином государстве, которые признают себя таковыми. Они боролись друг против друга, отрицая общую верность этому государству. Шумахер называл Аденауэра «канцлером союзников». Аденауэр[51] заявлял, что социал-демократы представляют опасность для существования государства.
В результате не могла развиться никакая политическая оппозиция в духе парламентской демократии. Оппозиция либо была только «против», либо пыталась приспособиться к другим партиям, чтобы таким образом завоевать голоса избирателей и прийти к власти. Народ же был абсолютно лишен политического воспитания посредством открытой идейной борьбы партий. Поэтому большинство склонялось к сохранению уже привычного, тем более что в экономическом отношении дела обстояли хорошо. Политика, как таковая, большая политика и общность судьбы на пути к свободе не проникли в сознание народа.
Смысл демократической оппозиции заключается в оживлении политической жизни посредством споров, контроля, готовности, несмотря на различные цели, самой взять на себя правительственную ответственность и показать себя в этом качестве с хорошей стороны. Правительство и оппозиция, хотя и борются между собой за власть, стоят на общей почве единых государственных интересов.
Если оппозицию не признают как творческую силу, необходимую для государства, то она является противником, которого оценивают отрицательно, как врага государства, и поэтому, собственно, считают недостойным. Если оппозиция не имеет собственных продуманных и увлекающих народ целей и путей, она уподобляется правящей партии. Для потерпевших поражение партийных деятелей речь идет уже не о важных политических делах, а только о том, чтобы самим войти в правительство, неважно благодаря чему и как.
С прекращением деятельности оппозиции как безусловно необходимого фактора формирования политической воли в государстве демократическая свобода перестает существовать, так как приостанавливается политическая борьба в сознании народа. Сомнительно, является ли демократическим парламентское государство, в котором еще не происходило законного перехода власти к оппозиции.
В результате того, что не сложилось ни творческой оппозиции, ни ансамбля борющихся на общей почве правительства и оппозиции, появилась тенденция к образованию большой коалиции, или всепартийного правительства. Если дело дойдет до этого, мнимая демократия полностью исчезнет в авторитарном правительстве олигархии партий, ответственность за которое отныне будут нести все, то есть никто. К чему это приведет, пожалуй, никто не предполагает. Те, кто действует, исходя из таких тенденций, не представляют себе последствий.
А последствия будут таковы. Партии интересуются только своими делами. У них общий интерес – господство. Как оно осуществляется и к чему ведет – все больше покрывается тайной. Отсутствует оппозиция и контроль. Внутренняя борьба – это интриги. Политической концепции нет, тем более что предпочтение отдается не государственным интересам народа, а интересам самой олигархии.
Выборы приносят лишь незначительные изменения в соотношение сил партий, вместе образующих олигархию. Каждые четыре года одно и то же: народ избрал, народ может уходить.
Как всегда в условиях парламентской демократии, существует широкая опека над учреждениями.
Она распространяется уже сейчас на неполитические должности, статистически установить невозможно. Но случается, что врач городской больницы, для того чтобы стать главным врачом, вступает в партию, возглавляющую муниципалитет. При многопартийном правительстве неполитические должности, если они находятся в ведении государства, земли, города или общины, распределялись бы по принципу, действующему сейчас порой, например, в отношении лиц разных вероисповеданий. При многопартийном правительстве представители многих профессий все больше нуждаются в партийном билете – все равно какой партии. Партия заботится о них. Кто не имеет партийного билета, того дискриминируют. Чем больше должностей будет зависеть от государства, тем большей будет численность правящих партий. Членство в партии становится необходимым средством обеспечения личной карьеры. В итоге все граждане государства стали бы членами партий.
Охарактеризуем олигархию партий. Прежде всего, она оберегает множество партий как от однопартийной системы диктатуры, так и от свободного образования партий в условиях живой демократии. Она создает авторитарное правительство с помощью меньшинства граждан, которые сами объявили себя политическими деятелями. Это сплоченное меньшинство господствует над подавляющим большинством народа.
Олигархия партий обращается непосредственно к массам. Она пользуется анонимностью большого числа против индивидуума. Она имеет дело с большинством главным образом во время выборов, когда решается вопрос не об уже явно существующей, хотя и скрытой, солидарности олигархии партий, а лишь о сравнительной доле партий в их фамильном владении – государстве. Господство олигархии партий характеризуется тем, как ведется предвыборная борьба, к каким инстинктам обращаются в этой борьбе.
Демократия означает самовоспитание и информирование народа. Он учится думать, он знает, что происходит, он выносит суждения. Демократия постоянно способствует процессу просвещения народа.
Олигархия партий, напротив, означает пренебрежение к народу. Она склоняется к тому, чтобы лишить народ информации. Пусть уж он лучше остается темным. Народу не нужно знать цели, которые ставит перед собой олигархия, если они вообще есть у нее. Вместо этого ему можно преподносить возбуждающие фразы, общие выражения, замысловатые требования морального характера и тому подобное. Народ постоянно находится в состоянии пассивности под влиянием своих привычек, эмоций, своих непроверенных случайных мнений.
Олигархия партий не сознает своей наглости. Больше того, она требует уважения к себе, к лицам, занимающим в данный момент посты канцлера, министров, президента. Ведь все мы, рассуждают они, – представители народа, мы же не можем быть наглыми. Мы стали святыми, потому что избраны народом. Кто оскорбит нас, тот оскорбит народ. Благодаря занимаемым постам мы пользуемся полагающимися нам властью и славой.
II. Второй опасный шаг: от олигархии партий к диктатуре
Со времени образования Федеративной Республики, пожалуй, самым большим желанием была безопасность. После поражения в войне хотели только безопасности и спокойствия для жизни в труде и обеспеченности, поэтому безопасности устойчивого государства и устойчивого правительства. Безопасность считается высшим политическим благом. Еще во время последних выборов лозунги гласили: «Безопасность есть безопасность!», «За безопасность!», «Никаких экспериментов!». Какое же значение имеет безопасность?
При составлении Основного закона перед глазами стояли события 1933 года. Надо было навсегда исключить возможность неожиданного установления тоталитарного господства. На первом плане стоял вопрос защиты от него.
Кое-кто считал, что причина случившегося в 1933 году заключалась в институтах, составлявших основу государства. Для того чтобы это не повторилось, необходимы, дескать, институты, которые сделают невозможным такое повторение.
Предпосылкой являлось то, что ответственность за все беды следует возложить не на людей, а на институты. Но в действительности все обстояло совсем не так. Главная причина была в людях. Лучшие институты ничего не сделают, если оказываются несостоятельными люди, которые пользуются ими.
Основной закон имеет поэтому недостатки, во-первых, вследствие ориентации на то, что привело к власти Гитлера; во-вторых, в результате образа мышления лиц, которые несут ответственность, но хотели бы снять ее с себя и переложить на институты; в-третьих, вследствие стремления к безопасности, при котором посредством законов хотели бы предотвратить то, чему в политике решающим образом могут помешать или способствовать только люди.
Анализировать события, происшедшие в 1933 году, как и вообще любые исторические события, можно до бесконечности. Предшествующие обстоятельства, предыстория столетия, особые условия, в которых происходили события, люди, которым удалось временно занять ключевые позиции, пока их самих не устранили, – все это неисчерпаемая тема для исследования.
Многое при этом зависит от подхода к теме. Одни считают, что поступь истории неотвратима, так должно было случиться, другие, – что поступь истории – единственное, что не является неотвратимым, так как на нее воздействуют люди, ибо свободные действия – это факторы, имеющие иное происхождение, нежели любая причинность. В объективном восприятии причинностей всякое конкретное событие во всей его полноте оказывается непознаваемым, поскольку оно бесконечно. Можно видеть имеющиеся возможности, ситуации в их изменении, причинности и случайности, но видеть все это в бесконечности.
Если применить все вышесказанное к проблеме захвата власти национал-социалистами, перед нами предстанет следующая картина: возникновение государства в государстве; энергия нацистских лидеров, которые были всегда готовы поставить все на карту; их превосходство во всех ситуациях над слабыми в идейном отношении, несобранными, якобы умными в своей хитрости, но оторвавшимися от действительности политиками; готовность широких масс (хотя до 1933 г. отнюдь не большинства) следовать за Гитлером, много обещавшим в условиях большой нужды, вызванной безработицей. Этому противостоит другой взгляд, к которому присоединяюсь и я: это не было неизбежным, хотя и вызывает удивление совокупность всех факторов и стечение многих случайностей. Образно говоря, если бы люди, занимавшие руководящее положение, открыли шлюзы, широкий поток не прорвал бы плотину. Больше того, поток мог бы прекратиться, ведь первые признаки этого были налицо.
Причиной тех событий была не их неизбежность, а комбинация большого числа случайностей и неспособность людей распорядиться своей свободой. В бесконечности условий, несомненно, имелись шансы. Однако кажущиеся огромнейшими реальности могут вдруг превратиться в ничто. Те, кто предсказывал победу Гитлера, в большинстве своем были склонны и после полного его краха считать, что победа все же была неизбежной. Те же, кто считал ее невозможной, склонны думать наоборот. Но все вместе могут объективно, с исторической точки зрения, понять, что можно, пожалуй, предпринять тянущийся в бесконечность анализ и по-различному оценивать значение отдельных причинных факторов, но в целом неизбежность столь же мало достижима, как и невозможность.
Неизбежностью, в сущности, можно пользоваться для истолкования многих сторон жизни: неизбежность становится оправданием для победителей: они делали лишь то, чему пришло время; и она же становится оправданием для побежденных: они не могли иметь успеха – хотя их действия обосновывались доброй волей, неизбежность была против них. Однако историческое узаконение или моральное оправдание делают невозможным независимое восприятие правды и ответственности человека.
Главное состоит в том, чтобы видеть побуждения непосредственных участников событий и всего народа, поскольку эти побуждения проистекают из свободы и одобряются или отрицаются свободой. Лишь в них мы усматриваем причину несчастья. Только таким образом мы можем понять смысл требуемого поворота в нашем образе мышления.
Безопасность для кого? Каждый хотел бы безопасности своей частной жизни, поэтому политику он оценивает в зависимости от безопасности, которую она ему обеспечивает.
Безопасность народа означает, таким образом, безопасность каждого гражданина в отдельности. И эта безопасность должна быть гарантирована безопасностью государства, данного государства, как оно есть, данной государственной структуры и тем самым всех тех интересов, которые связаны с государством.
Народ требует безопасности от угрозы извне, безопасности своего существования на этой территории, где господствует олигархия партий.
Взгляд на безопасность граждан и политических деятелей отнюдь не одинаков. Олигархия партий хочет обеспечить безопасность прежде всего для самой себя. Она отождествляет себя с государством, как таковым, и с народом, гарантирует себе безопасность посредством разного рода институтов и инструментов, начиная от Основного закона и кончая чрезвычайными законами, защита экономики от катастроф или спадов фактически отступает на второй план. Безопасность олигархии партий отождествляется с безопасностью Федеративной Республики.
«Безопасность» как лозунг представляется само собой разумеющимся. Но она имеет разный смысл. За призывом к безопасности большей частью скрываются определенные интересы.
Стремление к безопасности как требование несуществующей всеобщей безопасности вызывает то, чего нет в сознательном стремлении к безопасности. Последствия могут быть следующими:
Сохранение олигархии партий душит политическую жизнь западногерманского населения.
Стремление обеспечить безопасность Федеративной Республики посредством законных притязаний, которые не признаются таковыми другими государствами, и утверждения Федеративной Республики, будто мир окажется в опасности, если эти притязания не будут удовлетворены, сами создадут угрозу безопасности и станут причиной военного конфликта. Неясная оценка действительной международной обстановки обусловливает политику, которая усугубляет отсутствие безопасности утверждениями о ее укреплении.
Безопасность в условиях демократии имеет элементарные пределы. Она существует до тех пор, пока, если нет единства, действует принцип большинства. Насилие может быть исключено только в том случае, если меньшинство примирится с большинством в надежде путем последующего убеждения изменить последнее. Без принципа большинства нет активно функционирующей демократии.
Но что если при этом большинство само ликвидирует демократию, принцип большинства? Если большинство передает неограниченную власть меньшинству, называющему себя авангардом, элитой, партией? Если большинство ликвидирует основные права, которые, согласно нашей конституции, не подлежат никаким изменениям? Если посредством свободы голосования уничтожается сама свобода?
Если ликвидируется республиканский путь самоубеждения и развития событий в результате бесед и споров между силами, борющимися легальными методами, если политика в полном смысле этого слова прекращается, то остается самоотречение (закон о чрезвычайных полномочиях 1933 г.) или гражданская война.
Только насильственным путем можно помешать установлению абсолютной власти. Должно ли меньшинство отречься, если большинство хочет установить над ним свое абсолютное господство, уничтожить его? Народ, который в таком случае не предпочтет гражданскую войну отсутствию свободы, не является свободным народом. Только гражданская война может принести то или иное решение в такой ситуации.
А. Через авторитарное государство к диктатуре
Похоже на то, что плана установления диктатуры не существует. Нет и целеустремленного развития в этом направлении, нет соответствующей организации, нет второго Гитлера. Однако накапливаются силы, определяются взгляды, вырисовываются пути, которые могут привести к диктатуре.
Со времен веками существовавшего сословного государства у народа остались привычки, которые сильны еще и сегодня: уважение к правительству как таковому, каким бы оно ни было; потребность почитать государство в лице представительных политиков взамен кайзера; верноподданность по отношению к власти, кем бы она ни олицетворялась, вплоть до последнего чиновника государственного учреждения; готовность к слепому почитанию; вера в то, что правительство сделает все, что надо. Верноподданные рассуждают так: нам не стоит беспокоиться за правительство, оно позаботится о нашем благополучии и о нашей безопасности в мире; мы горды тем, что живем в могучем государстве и можем предъявлять загранице справедливые и солидные требования. Для верноподданных все находящиеся у власти окружены ореолом. Благодаря занимаемым ими постам, как бы безумно они себя не вели, они словно святые, и даже сами чувствуют себя таковыми. Стоящие у власти могут себе позволить все: питать друг к другу личную вражду, в жертву которой они приносят государственные интересы, плести интриги и демонстрировать свою подлость даже в политических речах. И все же их продолжают почитать. Короче говоря, общественное сознание у нас часто представляет собой сознание верноподданности, а не демократическое сознание свободного гражданина. Правда, в тех случаях, когда не следует бояться последствий, верноподданный ругается, но он остается послушным, уважительным и ничего не предпринимает.
Признаком такого сознания является выдвигаемое политиками требование особой юридической защиты от оскорблений и клеветы по адресу федерального президента, канцлера и министров. Требование это недемократично. Каждый гражданин пользуется одинаковой защитой от оскорблений и клеветы. Никому, даже самому федеральному президенту, не нужна другая защита. Деятелей, находящихся у кормила государства, отнюдь не должен окружать ореол. Напротив, желательно, чтобы они подвергались самой резкой критике. Кто отваживается занимать подобные посты, должен знать, что к нему предъявят высокие политические и моральные требования, что вся его деятельность будет на виду и что от него будут ожидать гораздо большего, чем от других.
Разве любой гражданин не имел права публично высказать самое резкое осуждение, когда, например, Аденауэр манипулировал постом президента, как любой другой официальной должностью: сначала он согласился занять этот пост, а затем отказался от него; когда тот же Аденауэр во время предвыборной кампании в 1965 году заявил в защиту министра Штрауса: «Какой парламентарий всегда говорит в парламенте только правду?»; когда Штраус был изобличен в лживых высказываниях перед парламентом; когда министр внутренних дел Хёхерль во время скандала с журналом «Шпигель» говорил о «мерах, несколько выходящих за рамки легальности», а во время скандала в связи с подслушиванием телефонных разговоров заявил, что его чиновники не могут «повсюду таскать с собой Основной закон»?.
Нынешнее положение в Федеративной Республике характеризуется тем, что крайне мало людей способны и готовы взять на себя ответственность в больших масштабах. Каждый стремится укрыться за чьей-либо спиной, не хочет ни за что отвечать, не отваживается поступать в соответствии с собственными принципами, со всей серьезностью принимать решения: таков уж я есть, иначе не могу и готов нести за это ответственность. Люди, занимающие руководящее положение в экономике и по праву пользующиеся авторитетом, в своей сфере делают все, что могут. Но все они надеются, что за ними кто-то стоит: правительство, государственные деятели. Они уклоняются от выполнения более высоких задач, имеющих жизненно важное значение, ведь с политической точки зрения это означало бы взять на себя руководство и ответственность. В результате вакуум заполняется людьми, которые думают, возможно даже не отдавая себе в этом отчета, что способны справиться с такой задачей. В этой непоколебимой, но фактически необоснованной самоуверенности их поддерживают беспомощные верноподданные. Когда совершенно отсутствует и не допускается личная ответственность граждан, они – признавая это или нет – хотят послушания. Таким образом прокладывается путь к авторитарному господству, а затем – к диктатуре.
Вследствие всего этого политическое мышление как населения, так и правящих кругов парализуется. Правящие круги пустили политику на самотек; ничего не предпринимая, они занимаются болтовней, терпят все, что сваливается на них, и не делают из этого никаких выводов. Они не действуют, поскольку имеют перед собой лишь мнимые цели, которые нереальны и не волнуют их. Внутри страны правительство превратилось в бюрократическую администрацию. Бюрократы же не могут осуществлять политику или изменить ее. Люди, находящиеся у власти, манипулируют постановлениями бундесрата и специально ассигнованными средствами, чтобы обеспечить себе голоса избирателей или деньги партиям. Во внешней политике правительство предъявляет нереальные правовые претензии. Политическое мышление заменяется юридическим. Стремление к власти ищет удовлетворения каким-то иллюзорным образом. У этой политики нет высоких принципов. Они заменяются догматическими заявлениями типа доктрины Хальштейна, которые представляют собой не политику, а препятствия политике. Во время так называемых коалиционных кризисов становится отчетливо видно, как политические деятели обращаются друг с другом. Главную роль при этом играют несущественные, непринципиальные разногласия, партийные интересы, личная вражда и зависть.
Одним из симптомов развития на пути к авторитарному государству является трусливое желание застраховаться при помощи запрета враждебных государству партий: в Федеративной Республике Федеральный конституционный суд запретил Коммунистическую партию, обосновав запрет как законную меру на основе конституции. С политической точки зрения это недемократично. Свободный народ хочет, чтобы все политические силы могли открыто проявлять себя (правда, лишь идейно, а не физически), ибо то, что не проявляется открыто, действует подспудно и превращается в яд для государства. В идейном отношении эти силы можно побороть и, вероятно, даже уничтожить. И только в том случае, если они прибегают к насилию или организационно подготавливают насилие, должна вмешаться государственная власть.
Уменьшается политический контроль. Оппозиционные партии приспосабливаются к обстановке. Они борются не за контроль над правительством, а за то, чтобы разделять власть. Следственные комитеты являются редкостью. Невозможно избавиться от впечатления, что они созданы скорее для оказания поддержки олигархии партий, чем для полного вскрытия неблаговидных фактов в интересах народа. Никто серьезно не относится к праву контроля, осуществляемого парламентом через уполномоченных по делам бундесвера. Настоящий контроль, как видно, исходит только из сферы свободного мышления, но он не производит на правительство и парламент никакого впечатления и от него при случае с презрением отмахиваются.
Усиливаются попытки все засекретить, тем самым ослабляется стремление к правде, надежность права. Жажда власти может неограниченно расти за ширмой секретности. Все чаще происходят акты произвола властей. Развивается чуждое свободе интриганство.
Примером может служить случай с чиновником федерального ведомства по защите конституции Печа, который за показания относительно подслушивания телефонных разговоров, что является явным нарушением конституции, был отдан под суд. В условиях демократии свободных людей должно быть закономерностью, чтобы все чиновники публично разоблачали всякие антиконституционные действия, если они немедленно не прекращаются, и чтобы это никоим образом не сказывалось на их положении.
На пути к диктатуре растет тенденция к «минимализации основных прав» (выражение депутата от СДПГ Арндта). Последние не только не являются неприкосновенными, но их действие ограничивается, они не претворяются максимально в жизнь; больше того, к основным правам относятся безразлично или даже нарушают их.
О приближении диктатуры свидетельствуют тенденции к дискредитации свободного духа. Встает вопрос, не замирают ли у нас вообще воспитание, просвещение, научно-исследовательская работа, духовная жизнь, не снижается ли инициатива. Нехватка творческих сил всячески скрывается. Люди достигают чего-то в жизни благодаря не столько своему уму и характеру, сколько посредством связей. У нас призывают к развитию личности, но делают все для того, чтобы она не развивалась и не могла проявить себя. Отсюда проистекают бессилие и отсутствие размаха жизни, энергия которой либо обращена в простой труд, либо впустую растрачивается на болтовню, требования, ругань, успокоения. Деятельность на предприятиях и преходящие, быстро забываемые акции проводятся без веры. В итоге массы людей подготавливаются к установлению государства диктатуры и даже стремятся к ней.
Усиливается тенденция к осуществлению цензуры в интересах авторитарной политической власти. Она уже проявляется в косвенных мерах.
С превращением Федеративной Республики в одну из крупнейших в экономическом отношении стран в мире, а бундесвера – в сильнейшую армию в Европе быстро растет стремление к достижению полного суверенитета. Этому стремлению непосредственно противостоит то, что западные державы, разместившие на немецкой земле свои дивизии, зарезервировали за собой в Общем договоре право вмешиваться в случае попыток восстания или путчей в Федеративной Республике.
Возникает вопрос: способны ли мы самостоятельно защититься внутри страны от сил, выступающих против свободы, и от, возможно, подспудно зреющего переворота посредством инструмента чрезвычайных законов? Слишком мало немцев, на свободолюбие которых можно было бы положиться, занимают ключевые позиции в стране. То, что говорят и делают ныне иные люди, – просто страшно. Здесь же следует упомянуть и о таком факте, как, например, огромное число подписчиков газеты «Националь-ундзольдатенцайтунг». Мы должны защищаться прежде всего от самих себя. Стремление к абсолютному суверенитету активнее всего проявляют силы, выступающие против свободы.
Защиту от такого зла можно обеспечить на длительное время только посредством воспитания, с помощью общественности и целесообразных учреждений. И она будет тем эффективнее, чем решительнее будет реакция на любой признак утраты свободы.
Путь авторитарного государства может развиваться в направлении диктатуры и в условиях многопартийного правительства, а тем более – большой коалиции.
Такая коалиция делает абсолютной власть олигархии партий. Эффективной оппозиции больше не существовало бы и тем более не было бы опасности свержения этой власти, которая при максимальной засекреченности фактически происходящего и без всякого контроля приняла бы законные формы. Всякая борьба внутри коалиции и партий происходит скрытно, остается государственной тайной; ее причиной является в основном личная зависть, и ведется она путем интриг.
Сравним вильгельмовское, веймарское и федеративное государства.
В империи Вильгельма не велось никакой серьезной борьбы против государственного строя. Правда, социал-демократы и центристы хотели парламентской демократии в условиях конституционной монархии. Мыслящие политики, подобно Максу Веберу, понимали слабость и даже смертельную опасность рейха, политика которого делалась назначенными чиновниками, а не людьми с задатками государственных руководителей; такие руководители вырастают только в реальной политической борьбе, но таковой не было. Макс Вебер жаловался на ужасающее превосходство западных государственных деятелей над немецкими чиновниками. Виной всему была якобы «система».
В Веймарской республике государство не пользовалось уважением. Значительная часть народа и рейхсвер были его врагами. Их влекло к другому государству – к антидемократическому германскому рейху и к кайзеровской монархии. Напряженность в самом государстве ослабила его, так как внутренние силы были против него. Ведь это государство воспринималось как следствие поражения 1918 года. Им нельзя было гордиться, его презирали. Демократические силы не выдвинули выдающихся деятелей и не проявили энтузиазма в отношении политической свободы и связанной с этим ответственности; больше того, они показали, что являются лишь представителями определенных интересов, и были мелочными в спорах о ничтожных вещах, не продемонстрировав никакого морально-политического достоинства. Такое положение привело к установлению господства национал-социализма.
В Федеративной Республике враждебность к государству почти не проявляется. Остатки нацизма практически не играют никакой роли. Подавляющее большинство народа с большой легкостью отвергает Гитлера, желая возложить на него всю вину за несчастья, в которых, по существу, повинны сами. Но само это государство имеет черты, делающие его авторитарным образованием, в котором, правда, нет уважаемого монарха, но которое само собой превращается в сословное с образом мышления верноподданных, в значительной мере похожим на образ мышления вильгельмовских времен. Сейчас в самом государстве заключена та же самая опасность, которая в Веймарской республике исходила от направленных против этого государства сил, намеревавшихся посредством переворота изменить его характер. Ему угрожают не направленные против него движения. Оно будет преобразовано само по себе; сейчас, как и тогда, идут осторожные поиски того же самого: сословного, авторитарного государства, диктатуры.
Сравнение трех государств можно резюмировать следующим образом.
Во время первой мировой войны образовались «отечественная партия» и «партия свободы». Отечественная партия победила, она предотвратила возможность своевременно заключить мир (который называли «отказом от мира») и привела к крупному поражению.
В веймарский период, после того как была предпринята инспирированная партией свободы попытка изменить характер государства, идеология отечественной партии превратилась в антигосударственную и привела к национал-социализму Гитлера.
В Федеративной Республике отечественная партия побеждает почти незаметно, преобразуя само государство.
То, что происходит на нашем пути к диктатуре, но что еще можно предотвратить, однажды, с введением чрезвычайных законов, станет свершившимся фактом. Как Гитлер в свое время понял, что он может прийти к власти в Германии только законным путем, а получив эту власть, ликвидировать всякую законность, точно так же с помощью чрезвычайных законов поступит и диктатура.
По образу мышления немецкий народ разделяет глубокая пропасть. Она образовалась давно и особенно ясно и ужасающе проявилась во время первой мировой войны. Немец может находиться только на одной из сторон этой пропасти – на стороне либо политической свободы, либо аполитичной жестокости тупого, безграничного своеволия, не будучи готовым выслушать причины и подумать, одолеваемый мнимым «патриотическим» стремлением к абсолютной власти. Кто не определяет своей позиции в этом «либо – либо», кто надеется найти компромиссное решение и кто не готов в самом крайнем случае к гражданской войне, в действительности, не ведая об этом и сам того не желая, уже давно покорился аполитичному безумию отечественной партии.
Противоположное этому представляется идеально типичным.
Сила жестокого, противоречащего свободе стремления к власти заключается в фанатизме и в магии экстремизма, в готовности поставить на карту все, в уверенности в победе, в недопустимом упрощении, парализации движения, как такового, в нехватке чувства меры и способности задумываться, в методе шантажа, в умении использовать слабость противника, в ненависти ко всему либеральному, гуманному, свободному, к человеку как человеку.
Слабость либерализма – в доверии к происходящему, к разуму, который, дескать, пробьет себе дорогу, в ожидании, в склонности к компромиссам даже там, где никакой компромисс уже невозможен, в нерешительности и медлительности, в отсутствии готовности действовать со всей энергией. У него нет постоянной готовности отстаивать политическую и личную свободу, которая находится под угрозой. Привычка к имеющейся свободе, которую, как таковую, уже не воспринимают разумом, порождает пассивность, ведет к ослаблению чувства ответственности за свободу. Сознание опасности притупляется.
Вина за все это лежит частично на демократическом обществе, члены которого предают сами себя, так как не понимают смысла республиканской свободы, не готовы на жертвы и не имеют смелости пойти на все ради свободы. Поэтому побеждают те, которые хотят все или ничего, хотят фанатически и готовы умереть за это.
Б. Планы чрезвычайных законов
Во внутренней политике наиболее важную проблему на ближайшие годы представляют планы чрезвычайного законодательства. С его помощью может быть создан инструмент, посредством которого в роковой момент одним-единственным актом будет установлена диктатура, ликвидирована конституция, возникнет необратимое состояние отсутствия политической свободы. Больше того: может создаться величайшая угроза миру, а на Западную Германию будет навлечена новая, на сей раз непоправимая беда.
Мне нет смысла излагать планы чрезвычайного законодательства, рассказывать о попытках изменить их и предотвратить возможное злоупотребление ими, о многолетних переговорах, о действиях правительства и уступках СДПГ. Планы и возражения против них известны. Опасность чрезвычайных законов уже обсуждалась, все наиболее существенные возражения высказаны. Но удивительно следующее: хотя в различных публикациях открыто указывалось на опасность чрезвычайных законов, широкая общественность об этом ничего не знает. Большая пресса недостаточно серьезно отнеслась к данной теме.
Наблюдается склонность игнорировать негативную критику, как бесполезную. И действительно, уже принятые чрезвычайные законы кажутся неопасными. Гражданское население в очень ограниченных масштабах знакомят с противовоздушной обороной. Опыт борьбы с наводнениями в Гамбурге показывает, что определенные чрезвычайные законы, возможно, целесообразны для таких локальных случаев.
Но когда говорят, что существует угроза со стороны коммунизма и что на этот случай надо принять меры предосторожности, это уже серьезнее. Такая угроза уже возникала однажды после 1945 года. Тогда нас защитили союзники. Сейчас же эта угроза призрачна.
Следовало ожидать, что в народе произойдет взрыв возмущения в связи с возможным лишением его свободы и что политики, сами введенные в заблуждение, ничтоже сумняшеся, присоединятся к насильникам, чтобы создать орудие для подавления свободы. Никто не вправе будет сказать, что не предвидел или не мог предвидеть последствий.
Правительство и партии обсуждают данный вопрос в более или менее секретной обстановке. Ничуть не заботясь о том, чтобы большие проблемы и серьезная опасность обсуждались публично, они рассматривают их так, словно речь идет, подобно другим случаям, о вопросах, интересующих только специалистов.
Различают внешнее и внутреннее чрезвычайное положение.
Внешнее чрезвычайное положение возникает в случае войны. Сейчас хотят создать законы, которые позволят в такой ситуации распоряжаться трудом, перемещением населения и таким образом обеспечить снабжение населения продовольствием, гарантировать упорядоченное единство необходимых действий. Для этого считают нужным отменить основные права, например право на забастовки, свободу информации и выражение мнений.
Соображения, которыми при этом руководствуются, относятся к периодам прошлых войн. Они имели бы, возможно, некоторое оправдание лишь на тот невероятный случай, если бы началась локальная европейская война (как в Корее или Вьетнаме) и если бы она велась без применения атомного оружия (но терпящий поражение при наличии у него атомного оружия непременно применил бы его). Однако, если европейская война, как следует ожидать, сразу же перерастет в мировую войну, возникнет ни с чем не сравнимая ситуация. Война в атомный век означает взаимное тотальное уничтожение. Чрезвычайное положение, которое наступило бы в результате такой войны, бессильны изменить какие бы то ни было меры. Такого чрезвычайного положения нельзя допустить. Поэтому необходимо безоговорочно делать все, чтобы сохранить мир, и не предпринимать ничего, что могло бы привести к войне. Внешнее чрезвычайное положение можно предотвратить только посредством честной, безусловной мирной политики. Что означает и какие последствия имеет тот факт, что война не может и не должна быть больше последним доводом, «продолжением политики иными средствами», – это, несмотря на марши протеста, еще недостаточно проникло в сознание населения, политических деятелей и военных в Федеративной Республике; во всяком случае, это никак не проявляется.
Чрезвычайные законы на случай подобной войны порождают ложную надежду на какую-то помощь. Успокоенность ослабляет стимул к тому, чтобы делать все возможное для предотвращения такой ситуации. В несколько ином значении, чем когда-либо прежде, ныне актуален лозунг: не допустить новой войны.
Прежние чрезвычайные военные меры в новых условиях не спасут ни отечество, ни население. Сейчас может спастись, и то только на некоторое время, лишь небольшая группа политических деятелей и военных.
Возникает вопрос: кто они, эти избранники, которые – надолго ли? – смогут у нас спастись? Чрезвычайные законы отдают население, обреченное на уничтожение, на милость этой маленькой группы.
Таким образом, в новой форме вновь возникнет ситуация, которая уже имела место в 1914 году: судьба народа и политика в руках военных. Если так случится, это будет иметь весьма важное значение, ибо сейчас речь идет о войне, не похожей на прежние войны, о действиях и событиях, происходящих в нашу эпоху – эпоху перехода человечества к новым, непредвиденным возможностям или к гибели.
То, что вошло в правила традиционных военных доктрин, больше недопустимо, так как соответствует характеру военной профессии, которая не изменила еще своей сущности в зависимости от новой ситуации и новых задач. Но как она должна измениться – пока еще отнюдь не ясно.
Руководство политикой, решение об осуществлении разработанных военными планов военных операций необходимо изъять из их компетенции. Всем этим должны заниматься государственные деятели, которые знают общую обстановку. И сделать это надо было уже давно. Одна из причин возникновения первой мировой войны и нашего поражения заключается в том, что преимущественное положение у нас занимали военные.
Хотим ли мы с помощью чрезвычайных законов сделать невозможным бунт населения против войны? Хотим ли мы посредством механизма террористического господства исключить какие бы то ни было волнения населения в случае внешнего чрезвычайного положения?
Такой бунт был бы грандиозной акцией, и он возможен. Когда пошли разговоры о плане установки атомных мин на восточной границе страны – они были опровергнуты, хотя никто в это опровержение не поверил, – крестьяне и полиция в приграничных районах единодушно решили: если это случится, мы тотчас же выкопаем мины. Здравый смысл разумного народа может восстать против безответственной военщины и правительства, полиции – против властей, солдат – против генералов.
На этот счет есть хороший пример. 28 октября 1918 г., когда война была окончательно проиграна, флот, насчитывавший 80 тыс. человек, должен был дать «решающий бой», чтобы спасти «честь» нации. Корабли, находившиеся в открытом море, получили сигнал к боевой готовности. Но кочегары загасили огонь в топках и вынудили таким образом командиров вернуть корабли в гавани. Когда команды сошли на берег, находившиеся в милитаристском угаре офицеры попытались восстановить свой потерянный авторитет, отдав под арест 600 матросов. Это явилось поводом к так называемой революции, быстро распространившейся по всей Германии. Данный пример демонстрирует торжество разума в результате отказа подчиниться приказу. Хочется надеяться, что если в будущем кто-либо проявит безумие, то втянутые в войну народы по обе стороны линии фронта поступят аналогичным образом. Даже если это кажется невероятным, абсолютно исключать такую возможность все же нельзя.
Хотим ли мы в случае войны доверить наше будущее военному аппарату и находящемуся у него на службе гражданскому правительству?
Хотим ли мы сразу же, не раздумывая, забить себе голову представлениями, мыслями и законами, которые вследствие их абсолютной несовместимости с новой действительностью окончательно погубят нас?
Не лучше ли нам в чрезвычайной ситуации, если она все же наступит, несмотря на все политические усилия сохранить мир, оставить себе свободу действий и свободу умереть, если уж придется, так, как мы хотим?
Если в случае войны планируемые чрезвычайные законы будут осуществлены, народ окончательно превратится в стадо, гонимое на бойню последними политиками с абсолютистским националистским образом мышления, столь же властолюбивыми, сколь и неразумными. Они сами повинны в том, что у них развилось сознание безысходности, неспособности что-либо изменить; они беспрекословно как подчиняются обычно отдаваемым приказам, терроризируют других, так и подвергаются терроризированию сами.
Разве для сильных мира сего последствия катастрофы должны быть иными, чем для простого люда? Или же все пока еще в равной мере свободные граждане должны в условиях катастрофы принимать собственные сепаратные решения?
Когда речь идет о личной судьбе в условиях катастрофы, право каждого человека на собственное решение нельзя передать правительству, особенно если это правительство хочет надеть на весь народ военные путы.
Тотальная милитаризация народа опустошает его душу. Человек, как таковой, хочет знать свою судьбу и смотреть ей открыто в глаза.
Внутреннего чрезвычайного положения, которое потребовало бы законов, ликвидирующих основные права, в Федеративной Республике не может быть. У народа, у какой-либо партии нет оружия. Нет частных армий, государства в государстве, как это было создано национал-социалистами. Полиция, пока она едина с правительством, в состоянии справиться с любым проявлением насилия со стороны населения. Если же единства нет, в этом повинно само правительство.
Внутреннее чрезвычайное положение существует только в воображении тех, кто либо хочет использовать его для учреждения абсолютной власти, для отмены права на забастовки в интересах предпринимателей, либо испытывает страх перед борьбой, которая необходима для того, чтобы в условиях постоянной неопределенности отстоять свободу вопреки мерам неразумного, не уважающего основные права и законность правительства. Такое правительство прибегает к насилию, чего народ не может терпеть. Поэтому народ должен иметь средства, чтобы защищаться, средства, при помощи которых можно без применения оружия противостоять насилию.
Народ должен иметь право на политические забастовки свое время капповский путч был подавлен с помощью политической забастовки, армия вначале стояла в стороне, затем часть ее поддержала путч (стреляла в немцев), а часть отказалась подчиниться законному правительству («немцы не стреляют в немцев»).
Поскольку Основной закон крайне ограничивает непосредственное участие народа в принятии политических решений и контроле, народ должен иметь возможность воспользоваться оставшимися у него правами, прежде всего правом на забастовку, в котором ему конституция не отказывает.
Знаменательно в этом отношении дело Шлютера в Гёттингене. Партии не могли договориться о кандидате на пост министра культов. Последний должен был быть членом партии. Но поскольку среди таковых не нашлось деятеля подходящего уровня, партии поступили не очень умно, остановившись на Шлютере, который был лишен права занимать пост руководителя школ и университетов. Случай был беспрецедентный. В Гёттингене забастовали студенты, заявили протест профессора, обычно не склонные к таким действиям. Они не могли допустить, чтобы ими руководил подобный министр. Партии были возмущены. Это незаконно, заявили они. Правительство избрано народом и представляет народ. Только оно может по поручению народа назначать министров. Против этого не может быть юридически обоснованных возражений. А профессора позволили себе выступить с такими возражениями, и их следует категорически отвергнуть.
Однако вскоре после того, как выяснилось, что министр совершенно неспособен руководить университетом, гёттингенцев поддержала вся образованная Германия. Правительственные партии вынуждены были снять своего министра. Затем они назначили на этот пост нового члена партии, который был превосходным человеком, но совершенно не был знаком с проблемами университета и не обладал достаточно широким кругозором. Во всяком случае, он сам быстро подал в отставку.
Народ должен сохранить свободу в изъявлении своей воли и своего протеста в прямых акциях. Чрезвычайные законы отнимают у народа оставшееся у него законное право сопротивления – право, которое потом станет уже незаконным. Чрезвычайные законы – орудие порабощения. Вместо чрезвычайных законов нам следовало бы совершенствовать законные средства, с помощью которых народ мог бы в течение четырех лет активно действовать, чтобы ослабить нынешнее чрезвычайное положение, граничащее фактически с отсутствием правительства.
Чрезвычайные законы обеспечивают безопасность не народу, а правящим кругам. Предусмотрительно составленные законы об объявлении внутреннего чрезвычайного положения и о мерах по борьбе с ним в действительности создают гарантии для олигархии партий, их правительственной власти и интересов, даже если последние корыстны и лишены здравого смысла.
Если правительство на основании чрезвычайных законов применит силу против безоружных масс, оказывающих лишь пассивное сопротивление, то насилие по отношению к правительству будет оправдано если не с юридической, то с морально-политической точки зрения. Когда наступит внутреннее чрезвычайное положение, как кое-кто называет волнения и забастовки, правительство должно спросить себя: что оно сделало неправильно? Акты насилия можно без труда прекращать и наказывать полицейскими мерами до тех пор, пока не образовалась армия из народа. Забастовки, массовые демонстрации, речи и статьи, выражения возмущения являются законными средствами, когда злоупотребление властью или отказ в минимуме возможной справедливости влекут за собой обстоятельства, которые народ не может ликвидировать только посредством соответствующего голосования на выборах в бундестаг.
Говорят о возможном злоупотреблении якобы объективно хорошими чрезвычайными законами. Господствующие силы могли бы вызвать и объявить чрезвычайное положение, чтобы ввести в государстве новый порядок, ликвидирующий основные права, а тем самым и Основной закон. Конечно, предсказать, как это все произойдет, невозможно, однако полагают, что можно принять меры против такого злоупотребления. Между тем нет никакой возможности предотвратить злоупотребление чрезвычайными законами, ибо в принципе они исключают всякий контроль. Ведь в самих этих законах за всякими ограничениями и оговорками в конце концов проступает наружу принцип тотального нажима. Без него невозможны диктаторские полномочия.
Как показывает опыт, немецкий народ всегда проявляет терпение, когда правительство делает что-то в законных формах, даже если эти законные формы ликвидируют саму законность (лучшим примером является закон 1933 г. о чрезвычайных полномочиях), пока до него не доходит смысл происходящего. При злоупотреблении чрезвычайными законами на первых порах вряд ли следует ожидать сопротивления. Террор предоставляемых ими полномочий чрезвычаен.
Злоупотреблений же следует ожидать наверняка, если у власти будут находиться политические деятели, которые в морально-политическом отношении не являются надежными свободными демократами, как ныне, к сожалению, многие. Опасность станет особенно большой, если к власти придут политики, которые не считают правдивость необходимой, легко относятся к нарушениям законности, принимают всякие интриги за политику, вероломны и не заслуживают поэтому никакого доверия. Надо считаться с возможностью того, что такие политики действительно окажутся на ключевых постах, если будут введены в действие чрезвычайные законы. В этом случае народ смирится и не станет больше сопротивляться. Когда применяется насилие, страх не позволяет индивидууму напрасно обрекать себя на самоубийство. Каждый делает свое дело или молчит. Мы пережили это в 1933 году. И когда наступает такой момент, то оказывается, что уже поздно что-либо предпринять.
История нашего недавнего прошлого учит, что злоупотребления не только возможны, но и вероятны. Если такие люди, как Штраус, Аденауэр, Хопф, в скандале с журналом «Шпигель» были в состоянии вызвать панику среди чиновников, следивших за этим скандалом, создав впечатление, будто само государство находится в опасности, если даже министр юстиции не был посвящен в дела, «несколько выходившие за рамки законности», то не-вольно возникает вопрос: разве эти люди не могли бы тогда, при наличии соответствующего закона, объявить чрезвычайное положение и делать все, что захочется? Население Федеративной Республики не должно забывать те события. Федеративная Республика дала трещину, которая еще не заделана, она получила рану, которая еще не зарубцевалась. Об этом следует помнить при обсуждении чрезвычайных законов. Предотвращение злоупотреблений требует отказа от чрезвычайных законов.
Наш государственный строй покоится на страхе перед народом, на недоверии к народу. Напротив, недоверие, которое испытывает народ к партиям, правительству и политическим деятелям, проявляется недостаточно эффективно. Похоже на то, что снова берет верх дух верноподданности, из которого проистекает уверенность, что правительство сделает все, как надо. Вина за это лежит на каждом отдельном члене общества. В этом причина наших несчастий перед 1914 и 1933 годами.
Таково скрытое противоречие, скрытое потому, что оно никак не проявляется, словно его и не существует. Народ, которому не доверяют, в свою очередь, лишь от случая к случаю высказывает осторожное недоверие к олигархии партий. Но реакция его не принципиальна, он не проявляет стремления взять контроль в свои руки. Верноподданный, хотя и ропщет, находится целиком под влиянием власти. Обе стороны, проявляющие взаимное недоверие, не сознаются в этом друг другу и даже утверждают обратное. Они требуют доверия как чего-то само собой разумеющегося, порядочного, нравственно чистого.
Какое же доверие можно питать к государству и олицетворяющим его деятелям, пока имеют место действия, вызывающие крайнее недоверие, хотя они и удивительно быстро забываются!
Чрезвычайные законы стали бы инструментом военной диктатуры. На земном шаре тенденция к установлению военной диктатуры проявляется ныне там, где народы не обладают способностью обеспечить свободу демократии или где еще не царит тоталитарный режим. Чисто военной диктатуры не существует. Армия используется лишь для захвата власти и ее удержания.
Так было поначалу и у де Голля. Он пришел к власти с помощью армии, находившейся в Алжире, дав ей пустые обещания. Предпосылкой явилось отсутствие сопротивления со стороны парламентской демократии и ее партийных политиков, запущенной, разъеденной коррупцией, бессмысленно расколотой, политически ограниченной, несмотря на интеллект каждого политического деятеля в отдельности. Те немногие, кто правильно оценивает ситуацию, в решающий момент оказываются во власти интересов партийных политиков, во власти случая. Когда де Голль придал своей власти законную форму и, нарушив обещания, превратил армию в Алжире в своего смертельного врага, последняя уже ничего не могла сделать, если не считать того, что в ту знаменитую ночь нагнала страх на де Голля, собираясь сбросить воздушный десант у Парижа, захватить столицу, сместить де Голля и взять власть в свои руки. По своему происхождению его режим представляет собой узаконенную военную диктатуру, которая в состоянии какое-то время удерживаться без помощи военной силы, тем более что де Голль не совершает преступлений против человечности, не ликвидирует демократические свободы, вызывает симпатии как олицетворение француза своим высоким интеллектом, достоинством, блестящими речами.
Как республиканцы (в духе Канта), отстаивающие политическую свободу, мы отвергаем также военные диктатуры типа Франко и Салазара. Правда, в принципе они отличаются от тоталитарных диктатур. Они не предъявляют никаких претензий на господство – военное или идеологическое – за пределами своих границ. Тоталитарные диктатуры претендуют на то, что их образ жизни отвечает человеческому достоинству, они стремятся к мировому господству и хотят всем навязать свой жизненный уклад.
Военные диктатуры в Азии, Южной Америке и Африке – это уже нечто другое. Народы, которые не испытали еще на себе политической свободы, не ведают, что это такое, а следовательно, и не стремятся к ней, не знают, что с ней делать, когда им хотят ее навязать. Поэтому они прибегают к военной диктатуре, причины возникновения и развитие которой весьма различны.
В Федеративной Республике военная диктатура приняла бы иную, особую форму. Она проявилась бы, по-видимому, не как прямая военная диктатура. Она, вероятно, была бы создана для защиты олигархии партий, которая могла бы опираться на армию и выполняла бы все желания последней. Олигархия партий подчинилась бы твердому правительству, способствовала бы военизации всей жизни при сохранении прав государства в отношении большинства дел частного характера, но не в отношении действий политического характера и свободы духа.
Чрезвычайные законы нельзя рассматривать как дополнение к Основному закону. Они означают скорее узаконение отмены основных прав, зафиксированных в основном законе. Поэтому их принятие требует изменения конституции, которое возможно только двумя третями голосов членов бундестага. Это большинство не приняло бы, конечно, решения, аналогичного закону о чрезвычайных полномочиях 1933 года, которое уничтожило бы само это большинство, то есть означало бы политическое самоубийство, но оно утвердило бы закон, который в какой-то момент имел бы такие же последствия.
Бреннер, председатель крупного профсоюза, со всей решительностью высказался против всяких чрезвычайных законов. Говорят, что СДПГ, которая уже готова была согласиться на чрезвычайные законы при условии гарантий против злоупотребления ими, отступила перед этой решительной позицией представителя профсоюзов. Интересны высказывания, содержащиеся в интервью Бреннера журналу «Шпигель» (1965 г., № 24). Бреннер говорил: когда Шредер был министром внутренних дел, ему задали вопрос: «Для чего, собственно, нужны чрезвычайные законы?». «На случай, если Бреннер и впредь будет произносить такие речи…», – ответил Шредер (имея в виду высказывания Бреннера о том, что еще продолжает существовать классовое общество и что происходит все большее слияние могущественных хозяйственных групп с государственным аппаратом). Представитель предпринимателей Паульссен, отвечая в 1962 году на вопрос, почему предприниматели столь легко уступают требованиям профсоюзов, заявил: «Мы вынуждены делать это, пока нет чрезвычайных законов. При нынешней ситуации на рынке рабочей силы мы бессильны перед профсоюзами».
Но далее Бреннер сказал: «Если проводить последовательную политику мира, нет необходимости держать народ в постоянном страхе перед возможной агрессией». Какое заблуждение! Напротив, ныне на политику и на жизнь должна накладывать свой отпечаток забота, которая не обязательно должна быть только страхом, но из страха еще глубже проникает в сознание людей, определяющее их судьбу. Страхом могут злоупотребить в интересах чрезвычайного законодательства, которое не обеспечит вовсе никакой безопасности или же обеспечит только мнимую безопасность. Страх необходим для того, чтобы прийти к подлинной политике мира. Избавление от страха усиливает беззаботность и создает препятствия на пути большой политики, направленной на обеспечение мира. Бреннер принижает самосознание людей. Он поощряет лживость по отношению к фактическому насилию в мире. Необходимо усиливать страх, правильно раскрывая реальное положение вещей, чтобы находить пути к миру и быть готовыми к жертвам, которые потребуются на этом пути.
Сознание того, что мы движемся навстречу катастрофе, является ныне мрачным фоном ощущения жизни. Что нас ждет? «Нужно все изменить», чтобы предотвратить катастрофу. Нынешнее положение можно сравнить с ситуацией в двадцатые годы, накануне захвата власти Гитлером.
Однако существуют и большие различия: тогда – нужда и безработица, ныне – благосостояние; в то время – рост государства в государстве за счет партийных организаций и вооруженных банд, сейчас ничего этого нет: тогда – сбивающее с толку беспокойство в связи с постоянной сменой бессильных правительств, ныне – стабильное правительство (несмотря на шум партийной борьбы); в то время переворот произошел в пользу единственной организованной, тоталитарной партии, одного фюрера; сейчас бы он произошел в интересах диктатуры олигархии партий.
Совершенно иным был также метод переворота. Все, что происходило в то время, направлялось нацистами из единого центра, то, что произошло бы ныне, явилось бы на первых порах едва заметной переменой, причем не в соответствии с каким-либо планом, разработанным одной организацией или хотя бы коллективным умом.
Похожей была бы, однако, военизация всей жизни. Все было бы построено на приказах и повиновении. Сначала расширилась бы гражданская служба для подготовки защиты от бомбардировок, и она стала бы в сознании всех военно-патриотической необходимостью.
Я резюмирую: Последствия введения чрезвычайных законов имеет смысл разбирать только в связи с реально возможной опасностью в будущем.
Эту опасность можно предотвратить лишь с помощью правдивости народов и правдивости политических деятелей.
Защита населения от атомной войны невозможна. Утверждать обратное – значит порождать ложное успокоение, которое опасно, поскольку вообще ослабляет предотвращение войны. Возможно спасение небольшого числа людей в подземных, чрезвычайно дорогих укрытиях, сооружаемых на средства налогоплательщиков.
Вера в сохранение мира означает ложное успокоение. Просто страх перед войной парализует. Для предотвращения этого несчастья ложное успокоение и просто страх могут иметь одинаково роковые последствия.
Возникают следующие вопросы.
Должен ли народ в случае войны погибнуть от атомного оружия, находясь в тисках законов, которые могут быть претворены в жизнь только посредством террора, или же будучи свободным, не обманутым, сознающим, что происходит?
Стоит ли в мирное время ограничивать свободу, если это так или иначе не поможет в случае катастрофы?
Следует ли в конце концов все отдать в руки военной организации и находящейся с ней в союзе олигархии партий, если они все равно ничего не смогут спасти?
В то время как характер войны сейчас полностью изменился, меры безопасности, предусматриваемые чрезвычайными законами, основываются на устаревших военных доктринах.
Мы не должны заблуждаться относительно масштабов всеобщего разрушения, особенно насчет жертв среди гражданского населения; это не входит ни в какое сравнение с тем, что было в прошлые войны.
Существуют два основных вида политики: политика, основывающаяся на пренебрежении к народу и на страхе перед ним, и политика, которая со всей серьезностью, а не только на словах, привлекает народ к участию в ней, исходит от народа и пронизана мыслью о народе. Иными словами: политика, которая отнюдь не стремится к свободе, не доверяет ей, не доверяет человеку как человеку, а поэтому подчиняет его другим людям, которые якобы призваны господствовать, притом в качестве помазанников божьих или в качестве авангарда будущего, и политика, которая добивается свободы для всех и подчиняет всякое действие, любое мероприятие, каждый закон необходимости способствовать свободе.
Для тех, кто жаждет власти, все чересчур сложные учреждения, полномочия, компетенции, призванные предотвращать всевозможные злоупотребления, становятся оковами. Поэтому в их планах наряду с безмерным желанием обеспечить безопасность порой проскальзывает заинтересованность в чрезвычайных законах. Если бы те, кто рвется к власти, могли одним ударом покончить со сложными для них правами, в том числе правами человека (основными правами), они получили бы в свои руки все средства насилия.
Кое-кто, однако, полагает, что посредством чрезвычайных законов государство гарантирует им свободу. Такова опасная для нашей политической жизни диалектика, ведущая от обеспечения свободы к ее ликвидации. Народ вначале не замечает этого. Все происходит «законно», как в 1933 году. Решения принимает демократический парламент.
Чрезвычайное положение становится средством для того, чтобы сделать его же господствующим положением на длительный срок, хотя в проектах чрезвычайных законов говорится о фактическом, ограниченном времени.
Поскольку все партии и правительства действуют через людей и поскольку власть, как таковая, портит последних, необходимо ограничение власти. Власть стремится к еще большей, к абсолютной власти. Она становится злой, если не находится на службе идеи, которая дает ей содержание, у которой она заимствует смысл.
Поэтому любая гарантия, делающая власть абсолютной, является уже не гарантией, а силой, разрушающей как раз то, что должно быть гарантировано.
Мы представляем себе следующий путь: от олигархии партий к авторитарному государству; от авторитарного государства к диктатуре; от диктатуры к войне. Но мы никоим образом не предвещаем ее. Напротив, возможность войны должна побудить мыслящих людей сделать все, чтобы дело до нее не дошло.
К чему приведет нынешнее развитие, конкретно никто не может знать. Возможности безграничны, изменения в международной обстановке предвидеть нельзя, равно как нельзя предсказать, чем будут руководствоваться другие державы в своем отношении к нам.
Я считаю, что в партиях ныне развиваются сильнейшие тенденции, могущие привести к утрате нами свободы; я знаю также, что этого нельзя допустить. Мы можем положить конец этим тенденциям, если своевременно обнаружим их и со всей ясностью заявим о своем’ отрицательном отношении к ним.
Почти непостижимо, что большинство политиков и население не замечают, что происходит; этого не видит даже значительная часть тех, кто сам участвует в происходящем (как перед 1933 г.).
Можно понять, почему союзники намерены отказаться от своих прав на вмешательство в случае чрезвычайного положения: они доверяют немецкому народу в Федеративной Республике и его политикам. Они забыли 1933 год, хотя не забыли более поздние преступления нацистского государства.
III. Как сложилась нынешняя политическая ситуация в Федеративной Республике
Федеративная Республика существует по воле западных союзников, подобно тому как ГДР – по воле России. Мы обрели свою свободу не в результате самостоятельного, сознательного, связанного с большими жертвами акта самоутверждения, а в виде подарка, который мы столь же мало заслужили, как и восточные немцы свою противоположную нашей судьбу. Оба государства возникли не по своей воле, а по воле других. Этого мы не должны забывать, если хотим, что, кстати, является нашей задачей, освободиться от своего происхождения.
По воле союзников в Федеративной Республике вновь заняли руководящее положение прежние политики, которые несут ответственность за то, что немцы оказались под властью гитлеровского режима. Эти политические деятели и те, кто к ним примкнул, сформировали правительство и с самого начала придали определенный характер Федеративной Республике. Они не вышли из народа в результате свободного развития новой политической жизни, а фактически были навязаны нам, утверждены посредством голосования, при котором не было другого выбора.
Основной закон является тщательно продуманным, превосходным творением мыслящих специалистов в области государственного права и политических деятелей. Он содержит традиционные основные идеи парламентской демократии, признание основных прав человека, которые закрепляет как неприкосновенные, не подлежащие никаким изменениям в результате решения будущего парламентского большинства. На Основной закон наложило отпечаток воспоминание о несчастьях времен нацизма, он учитывает обстоятельства, приведшие к 1933 году, возлагает вину на Веймарскую конституцию и предусматривает меры к неповторению этого. Поэтому его основной принцип – гарантии, ведущая идея – недоверие к народу. Отсутствует понимание существа большой политики, неопределенности свободы в урагане истории. Процветание свободы связано с риском, с правдивостью по отношению к самому себе, с моральной ответственностью.
Этот Основной закон не обсуждался и не утверждался народом, который не знал и не мог понять его, а был принят только парламентом.
В 1945 году перед нами стояла нравственно-политическая задача основать новое государство. Эта задача до сих пор не выполнена. Федеративная Республика Германии создана хотя и немцами, но по заданию союзников. Некоторые из этих немцев были уполномочены на то ими, а не немецким народом. Ибо голосование непосвященных людей в политически запутанных условиях не дает полномочий.
Задача, стоявшая в 1945 году, остается в повестке дня и поныне. Ее можно выполнить только в тех организационных формах, которые составляют в настоящее время основу нашего государства. Сейчас эта задача труднее, нежели она была в 1945 году, вследствие давления упрочившейся реальной действительности, в условиях которой мы вступили на путь, могущий стать роковым для нашего внутреннего политического строя и нашей будущей политической судьбы в мире.
Восстановления материальных предпосылок жизни было гораздо легче добиться, чем свободы политического мышления и политического волеизъявления.
Когда в Парламентском совете обсуждался, формулировался и принимался Основной закон, люди, которым принадлежит большая заслуга в его создании, переживали совсем иное внутреннее состояние и были совсем иначе настроены, чем ныне правящие политики.
Германия была бессильна. Она находилась в очень бедственном положении. Экономического чуда еще не было, да и никто его не ожидал. О перевооружении не было и речи. «Никогда больше!» – таково было требование не только союзников, но и самих немцев. Стремление к власти и военный дух исчезли. Преобладало желание с помощью собственной республиканской (республиканской в духе Канта) и чистой в нравственно-политическом отношении формы правления обрести политическую свободу, аналогичную западной.
К счастью, наш народ имеет ныне именно этот Основной закон (несмотря на его недостатки, которые вследствие недоверия к народу привели к отстранению последнего от участия в принятии решений), ибо в нем ясно сформулированы неприкосновенные основные права. Это обеспечивает условия, в которых мы имеем шанс для развития нашей свободы. Руководители и чиновники должны всегда помнить об Основном законе. Нарушение основных прав ввергнет нас в анархию, выход из которой может быть обеспечен только с помощью насилия и диктатуры.
Нынешнему злополучному положению способствует то, что нет постоянного серьезного отношения к основным правам. Народ почти не знаком с Основным законом. Отсутствует сознание того, что нарушение Основного закона является величайшим политическим преступлением, так как оно ставит под вопрос наше государственно-политическое существование. Ликвидация основных прав ведет к ликвидации свободы. Поэтому там, где это возможно, необходимо изменить или дополнить Основной закон, проявлять величайшую осторожность, проводить публичные дискуссии, обеспечить участие народа в принятии решений, пока решения не приняты большинством в две трети.
В основе нашей нынешней политической жизни лежит ложь, поскольку предаются забвению фактическое происхождение нашего государства, наша еще невыполненная задача и Основной закон. Раскрытие этой лжи – предпосылка любого плодотворного развития. Ложь пронизывает сейчас всю нашу жизнь. Ложь представляет собой, по существу, яд для государства. Но у нас ложь проникла гораздо глубже, мы сталкиваемся с ней на каждом шагу. Ее, пожалуй, можно резюмировать так: немцы, собственно, никогда не были национал-социалистами. Они стали жертвами необъяснимой роковой случайности. Террор, возможно, изменил их образ мышления. Но, в сущности, они всегда оставались порядочными, правдолюбивыми и миролюбивыми; такими они были прежде, такие они и сейчас.
Кое-кто говорил о вакууме нашего политического сознания. В действительности у нас еще нет кровной политической цели, нет сознания того, что мы стоим на созданной нами самими почве, нет окрыленности стремлением к свободе. Мы не сознаем даже всего величия Основного закона, без которого установились бы анархия и диктатура. Народ мирится с нарушениями основных прав, смысл которых как условия нашего человеческого достоинства и гражданской чести он не понял. Наш народ еще не имеет демократических убеждений. У нас есть парламентская форма правления, которую называют демократией, но которая стала настолько изощренной, что скорее затуманивает демократическое сознание, нежели способствует его развитию, и не только не апеллирует к чувству ответственности граждан, но даже парализует его. Она мешает становиться «гражданами».
Вакуум невозможно заполнить национальным сознанием. Последнее либо отсутствует вообще, либо искусственно. Кроме того, оно сковывает прошлое окончательно потерянного германского рейха, который тщетно хотели бы восстановить. Национальное сознание концентрируется на требовании воссоединения. Но оно практически не играет никакой иной роли, кроме как препятствия к установлению мира со странами Восточной Европы. Оно не развивает никакой собственной творческой политической активности, которая приближала бы к цели. В данном случае чувства растрачиваются впустую и лишь навлекают беду.
Вакуум проявляется в неуверенности и неопределенности политического сознания населения и парламентариев. Народ не получает удовлетворения ни от правительства, ни от бундестага. Впечатление таково, что он не представлен ни в том, ни в другом. Правительство и парламент втайне презирают, а некоторые публицисты заявляют об этом открыто. С другой стороны, однако, их чтят в духе верноподданности вильгельмовских времен, как правящую силу. Неуверенность проявляется в смене напускной гордости и недостатка доверия к самим себе и своему государству.
У нас все еще нет политического идеала, сознания цели, нет почти ничего, кроме стремления к благосостоянию и безопасности.
Пути к преодолению вакуума имеются: во-первых, искоренение всякой лжи из нашего политического сознания; во-вторых, стремление к свободе на основе свобод, которые имелись в нашей истории, но погибли; в-третьих, осуществление нашей задачи в современной международной обстановке.
Нынешнее положение в Федеративной Республике объясняется частично подбором руководящих политических деятелей. По-видимому, они не лучшие.
При образовании Федеративной Республики немцы, не запятнавшие себя преступлениями в прошлом и оставшиеся политически благонадежными (их было примерно 500 тыс.), не пришли или не могли прийти к руководству.
А разве это была неразрешимая задача? Народ, который в большинстве своем, хотя и в различной степени и различным образом, был повинен в тяжелых преступлениях, должен был образовать государство, отрицающее предыдущее, как преступное. На первых порах народ оставался тем же самым. Большинство сумело утвердиться, меньшинство не проявляло активности и молчало. Это меньшинство в лице отдельных деятелей вначале представлялось желанным, ибо оно выступало перед победителями в качестве представителей новой Германии и защитников большинства. Великодушие или оппортунизм этих незапятнанных пошли на пользу лицам, запятнавшим себя преступлениями. Сами незапятнанные не поняли необходимости радикальных перемен, проводили либеральную, удобную политику, занимали свои высокие посты с одобрения запятнавших себя, поскольку, собственно, их требования о действительно свободном государстве были не серьезными, а скорее риторическими. Они были желанными до тех пор, пока внешне новое, но по своему характеру старое государство обрело самостоятельную власть и все менее стало проявлять себя как новое государство. И вот тогда они стали лишними.
Те же примерно 500 тысяч, которые всегда сохраняли трезвость суждений и остались незапятнанными, были в результате всего этого оттеснены в сторону или же вынуждены смириться с тем, что их идея свободы не только не была претворена в жизнь, но и потихоньку загублена.
Решающее значение для строительства нового государства имело первоначально то, какие люди заняли руководящие посты и кто оказывал влияние на дальнейшую политику кадров. Фактическое положение – некогда видные национал-социалисты вновь обрели влияние – нельзя отрицать, хотя трудно выразить статистически и со всей наглядностью. Они не хотели довольствоваться добросовестной работой в негосударственных учреждениях. Больше того, со свойственной им беззастенчивостью они стали предъявлять претензии и постоянно повышать их. Возникла негласная солидарность, направленная против незапятнанных, свободных людей, которые были для них живым упреком.
Существует фактическая, хотя организационно и не оформленная, общность интересов тех, кто чувствует себя виновными и в некотором отношении уязвимыми, поскольку есть кое-что в их прошлом, что они хотели бы предать забвению.
Особый и важный случай – это бундесвер. Его создали и командуют им офицеры, которые служили в нацистской армии, следовали за Гитлером, поддерживали дух этой армии и осудили покушение на Гитлера 20 июля 1944 г. Других офицеров не было. Поскольку хотели создать армию, то вынуждены были воспользоваться услугами этих людей, обладавших необходимыми знаниями. То же самое происходило с судьями, профессорами, служащими полиции и т. д.
Продолжение деятельности старых нацистов представляет собой очень большой недостаток внутренней жизни Федеративной Республики. Все они проклинают Гитлера, все утверждают, что никогда не были настоящими национал-социалистами. В 1945 году американцы шутили: во всей Германии невозможно найти ни одного нациста. Настолько притихли они в 1945 году! В свое оправдание старые нацисты говорили, что их обманули. Скромны и осторожны они были еще и в 1948 году! Но с тех пор они со все большей самоуверенностью стали проявлять себя в экономике и политике как соруководители якобы вновь выдвигающейся на передний план в мире великой державы.
В союзе с ними были те, кто пребывал в неведении и не оказывал никакого влияния на этот важный для Федеративной Республики вопрос. Не понимая необходимости поворота, разговоры о нем они считали пустой болтовней. Они уклонялись от принципиального решения, которое должно было бы предшествовать конкретным решениям в условиях нового государства.
Аденауэр подал роковой пример, когда он, будучи незапятнанным, своим авторитетом поддерживал Глобке. Тот факт, что Глобке и после разоблачения остался на высоком посту в качестве полезного орудия в руках Аденауэра, зарекомендовав себя своей усердностью и зависимостью от канцлера, послужил кое для кого стимулом к аналогичному поведению.
Однако новое государство не может процветать, если пребывание на высоких постах в нацистском государстве не исключает ныне возможности политического, нравственного и духовного участия в жизни нового государства. Нацистскими действиями следует считать, например, содействие определенным противозаконным действиям, скажем, в качестве судей или прокуроров при вынесении смертных приговоров, путем обоснования или оправдания в печати нацистских принципов, расовой теории, преследования евреев и даже положения о том, что «воля фюрера – высочайший закон». В данном случае речь идет не об уголовных преступлениях, а о действиях, которые выявляют характер соответствующих людей и должны исключать возможность пребывания их на видных постах в новом государстве, строящемся на принципах свободы. Методы проведения денацификации оказались неправильными. Лица, подвергшиеся денацификаций, сколь бы тяжелыми ни были совершенные ими преступления, получали документ, который освобождал их от всяких дальнейших допросов и расследований. Власти при приеме на работу чиновников могли ссылаться на этот документ и чувствовали себя – с полным убеждением – свободными от личной ответственности.
В основе фактического подбора нынешних руководящих деятелей лежит сопротивление свободному образованию нашего государства. Импульсы, толкавшие к этому сопротивлению, парализованы. Чуждый стоящей перед нами задаче дух, подобно плесени, разъедает вновь построенное, и, если его не уничтожить, он разрушит все.
Отвечая на вопрос относительно причин политических бед, ссылаются на якобы неизменяющийся характер немцев. Говорят, что они, дескать, аполитичны, в политическом отношении глупы, не видят реального положения вещей, находятся во власти иллюзий и грез, помешаны на теориях. Немцы якобы склонны к бездумному послушанию, великодушны и жестоки одновременно. Свободный мир считает (порой заявляя об этом публично), что немцы, поскольку они сами не способны к политической свободе, не подходят на роль надежных союзников в сообществе свободных государств. Мир боится нас, так как он думает о возможности новой вспышки безумия, он испытывает страх перед Германией.
Немцы также ссылаются на свой неизменяющийся характер. Там, где это делается, теряется всякая надежда. Тут уж не помогут никакие объяснения, воспитание, теории и опыт. Отдельному человеку, который может сказать: «таков уж я есть» и тем самым оправдать себя и даже вызвать сочувствие со стороны себе подобных, уподобляются те немцы, которые говорят своему народу и, возможно, самим себе: «таковы уж мы, немцы». Удивительное в изображении характера народов проистекает из подтверждаемого фактами обобщения настроений. Но другие факты опровергают эти отдельные аспекты, которые никогда не бывают действительными для общего. Характер народа – это нечто непостижимое, не определяющее политическую судьбу.
Все же следующее могло бы дать повод задуматься: Спиноза, чей великий политический ум стремился к свободе, видел различие народов. Он жил с голландцами, к которым причислял себя, и познал там успешною борьбу за свободу. Спиноза считал, что некоторые народы, например турки, неспособны к политической свободе. Мы не согласны с таким взглядом. То, что кажется раз и навсегда данным характером бытия народов, является, в зависимости от обстоятельств, временным результатом их исторического становления. Поэтому они не могут вдруг стать демократическими, политически свободными и либерально настроенными. Большинство людей на земле еще не знает, что такое свобода. Глупо обращаться с ними так, словно они уже свободны.
У нас, немцев, однако, общие с Западом традиции. Нельзя сказать, чтобы немцы не имели представления о свободе, поскольку они ее так грубо предали. Мы не осуждены жить без свободы. Нам не нужно столько времени, как азиатским и африканским народам. Мы можем обрести свободу немедленно.
Сегодня нельзя отрицать, что в Федеративной Республике еще очень незначительна тенденция к активному участию в политической жизни, что нет желания приносить жертвы ради политики в виде участия, денег и риска, что зачастую отсутствует сознание того, что судьба всех зависит от политики.
На вопрос относительно нашего характера нельзя дать ответ с помощью знания истории и психологии. Ответ дает сам народ Федеративной Республики. Наша надежда заключается в том, что народ выдвинет политических деятелей, которым он сможет по праву доверять и которые разъяснят ему его волю. Если настоящие политические деятели не найдут последователей, если народ не прислушается к их доводам и не вберет в себя их разум, он пойдет по пути к гибели.
Можно привести множество фактов, которые способны лишить надежды, если принять их как таковые, и которые подтвердят или опровергнут кое-какие окончательные выводы. Например, Себастьян Хафнер в журнале «Штерн» 24 октября 1965 г. писал о том, что в Германии при всех обстоятельствах, даже после катастроф, голосуют за представителей буржуазии, или «правых». В 1912 году Социал-демократическая партия впервые стала сильнейшей партией, но ее 110 депутатам противостояли 287 буржуазных депутатов. После катастрофы 1918 года, явившейся следствием буржуазной военной политики, социалисты получили на выборах 187 мандатов, а буржуазные партии – 236 мандатов. В условиях экономической катастрофы, разразившейся после 19.19 года, СДПГ получила на выборах в ноябре 1932 года 121 мандат, буржуазные партии – 167 мандатов (если отнести к левым коммунистов, а к правым – НСДАП, то соотношение составит 221:361). После разгрома 1945 года в результате первых выборов в бундестаг 131 депутату от СДПГ противостоял 261 буржуазный депутат (если причислить коммунистов к левым, а Немецкую имперскую партию – к правым, соотношение будет 146:266). Так писал Хафнер, который не уверен, что число голосов, отдаваемых за СДПГ, может увеличиться и достигнуть 51 процента. Этот осторожный вывод не исключает, однако, подобной возможности вообще.
Мы основываем свою надежду на другом, на том, что было характерно для наших предков на протяжении тысячелетия и что мы не считаем утраченным до тех пор, пока оно ясно проявляется, хотя в настоящий момент весьма незначительно. Без этой надежды были бы бессмысленны политические произведения, подобные моему.
Немцы несут ответственность за свое правительство. Несправедливо сваливать вину за все несчастья на политиков, партии и правительство. Этого правительства не было бы, если бы немцы категорически не хотели его. Говорят, что каждый народ имеет то правительство, которого он заслуживает. Все немцы несут ответственность за то, что Гитлер господствовал в Германии, и каждый виновен в том, что он раньше не сделал всего возможного, чтобы помешать этому. Мы, народ, ответственны за политических деятелей, даже если мы отвергаем их. Мы не имеем права снимать с себя ответственность, заявляя, что такие уж мы, немцы, есть.
Если кто-либо станет утверждать, что весь немецкий народ политически незрелый и не подготовлен к свободной парламентской демократии, то это ничем не подтверждаемый тезис. Если бы дело обстояло действительно так, чего нельзя доказать, то оставалось бы лишь без-ропотное смирение, а для тех немногих, кто достаточно самонадеян, чтобы считать, что они знали это, – это явилось бы поводом презирать дураков и обиженных богом, определяющих политические пути, им осталось бы уда-литься в свою узкую сферу, пока рок не уничтожит и их. Однако кто познает ответственность за свободу, тот не отступит, пока ему встречаются люди, не теряющие мужества на том же пути.
IV. Что можно сделать во внутриполитическом отношении
Мы не можем ответить на этот вопрос выдвижением программы, которую следовало бы разработать в целом и затем механически осуществить. Но, очевидно, можно показать, в каких направлениях могла бы развиваться немецкая политика, направленная на достижение свободы и мира и на сохранение достоинства немцев. Сначала о внутренней политике.
Критикуя существующее положение и тенденции, можно в отчаянии дать ответ, который убил бы всякую надежду. Внушает опасение тот факт, что некоторые люди, может быть, лучшие, эмигрируют. В Америке лучше всего видны и надежды человечества, и угрожающие ему опасности. Для Америки не характерен дух бюрократического государства, авторитарного образа мышления, ей не свойственна иерархическая система власти и подчинения, например в университетах, весь тот провинциализм, против которого должен бороться каждый гражданин Федеративной Республики, потому что этот провинциализм грозит удушить его. Я не осмелился бы порицать или одобрять действия какого-либо немца, намеревающегося эмигрировать. Достаточно сказать, как обстоит дело и какое значение может иметь для эмигранта избранный им путь, чего он лишается и что приобретает, достаточно указать, что он при любых обстоятельствах должен оставаться немцем. Считать невыносимыми нынешнюю обстановку в Федеративной Республике и ее развитие – это не измена немецкой нации. Для того чтобы Федеративная Республика не лишилась своих лучших сил, как это уже иногда случалось в немецкой истории, она должна вступить на политический путь истины и нравственного величия во всемирном масштабе.
Что касается большинства людей, остающихся в стране, то для них критика должна носить иной характер. Возможно, получит распространение плохая критика, смысл которой состоит в заявлении: этого государства не должно быть. Она исчерпывается простыми отрицаниями, довольствуется разоблачениями, как таковыми, выражением возмущения, бранью и находит в этом удовлетворение. Подобная критика становится самоцелью, и поэтому она – зло. Поскольку она во многом правильна, она порождает безответственность и фактически сводится к нулю.
Необходимо сознательное и принципиальное решение. Федеративная Республика существует. Нужно исходить из факта ее существования. Если я считаю ее в принципе абсолютно негодной, а ее существование ошибочным, то вывод таков: необходима подготовка к насильственной революции для уничтожения этого государства. Такое отрицание серьезно лишь в том случае, если за ним стоит какая-то цель, то есть если известно, что последует за насильственным государственным переворотом. Я не вижу никаких признаков такого положения и ничего, что вообще свидетельствовало бы о возможности насильственного переворота в Федеративной Республике. Поэтому предпосылкой к разумному политическому мышлению являются утвердительное отношение к Федеративной Республике и готовность изменить ее изнутри, то есть осуществить революцию во внутреннем поведении граждан, а затем в государстве легальными и законными средствами демократии. Я отрицаю не государство, а пути, по которым идет правительство.
В насильственной революции я вижу зло. Имеется в виду в первую очередь революция сверху, до сих пор единственная опасная революция у нас – такая, какая произошла в 1933 году в конце Веймарской республики и к какой может вновь привести чрезвычайное законодательство. Революция снизу, которой у нас никогда не было, – для нас жупел, нагоняющий страх на всех тех, кто хочет спокойствия и сохранения существующего положения, кто боится за свою собственность и за свою жизнь. Так воспитывается покорность революции или насилию сверху. У нас часто бывало так после освободи-тельных войн, особенно после 1848 года, и даже в 1918–1919 годах. Однако предпосылкой свободы государства и его граждан является возможность «законной революции» снизу, без насилия: она может произойти в форме политической забастовки, массовых протестов, отказа большинства избирателей участвовать в выборах, путем непосредственных легальных акций народа.
Настоящая революция – это революция в образе мышления, цель которой – не насилие, а убеждение. Насилие государства ей необходимо для защиты легальных и законных политических перемен, а не как самоцель. Она действует не против государства, а его именем против правительства.
Мы не хотим, чтобы Федеративная Республика, новое государство, растворялось в поверхностном и временном образовании по поддержанию порядка, беспомощном в морально-политическом отношении, осуществляющем насилие через правительство, которое ошибочно отождествляет себя с государством. Оно могло бы возникнуть лишь случайно и случайно продолжало бы существовать, пока не исчезло бы по воле случая.
Для нового государства необходимо коренное изменение в образе мышления. Одна из величайших опасностей кроется в терпении верноподданных, довольных своим бытием, пока они получают свою долю благосостояния. Они не сознают своей ответственности за политику, они покорны. Вначале они мирятся с едва заметными оковами, а в конце концов оказываются в застенке, из которого уже нет выхода. Всегда найдутся жестокие, энергичные интеллигентные люди, а также те, кто охотно пойдет за ними. Народ становится для них жертвой подобно тому, как это было при национал-социализме в самых широких масштабах, а в других случаях – в иных формах. Стоит дать волю фантазии, пытаясь уже в настоящем увидеть грядущее, как угроза становится вполне ощутимой.
Нам нужно сейчас, во-первых, с одной стороны, понять существующие реальности, и, с другой – осознать прошлое, из которого мы вышли. Почему стал возможен 1933 год? Это был не результат какого-то естественного процесса, не мнимая историческая необходимость, а дело рук самих немцев. Потому со всей определенностью возникает вопрос: в чем же заблуждение, несостоятельность, злая воля, трусость, ложь, зло, одним словом – в чем же заключается вина? Кто виноват, а не что виновато, и в каком смысле?
Нам нужна, во-вторых, готовность сделать выводы. Осознание порождает претензии, которые нелегко осуществить. О них не имеют ясного представления, им противятся, их отвергают, когда кто-нибудь высказывает их, говорят о табу и покоряются ему.
Новое государство возникло из такого состояния, которое не могло дать основы для будущего: сначала, с 1933 года, – из состояния абсолютной морально-политической катастрофы, затем – из тотального военного поражения и безоговорочной капитуляции, наконец, из состояния экономической разрухи. Отсюда жизненно важная проблема – найти новую правильную основу.
В экономике основа найдена. Благодаря трудолюбию квалифицированных и способных рабочих и служащих, деловым качествам предпринимателей, принципам свободного рыночного хозяйства удалось удивительно быстро создать процветающую экономику. Однако экономическая основа неопределенна, недостаточна и лишена нравственной силы, поэтому она слаба. Напряженными усилиями рабочих и предпринимателей удалось добиться экономического процветания, и вот уже хотят меньше работать, больше зарабатывать, иметь больше свободного времени, больше потреблять и наслаждаться. Экономику может постичь саморазрушение, если в ней отсутствуют нравственные импульсы, на которых зиждется вся жизнь, и в первую очередь жизнь предпринимателей, своим примером задающих тон на предприятии, а затем и жизнь рабочих.
Основа государства пока что существует лишь в форме возможного; ею еще не является народ, который своим политическим образом мышления создает опору для государства. Еще нет авторитетных государственных деятелей, воспитывающих личным примером, в которых нашла бы свое выражение эта основа. Еще нет основы в морально-политическом состоянии общественного духа. Если не в материальном, то во всяком случае в морально-политическом отношении повторяется ситуация 1945 года.
Немцы в Федеративной Республике, перед которыми развертывается эта картина, с тревогой сознают: сделав основой якобы восстановленную из прошлого, но в действительности шаткую почву, мы ввергнем себя в новую катастрофу. Если мы возвратимся к так называемому нормальному «политическому положению» («послевоенный период закончился»), не осознаем существующей ситуации, требующей создания в государстве, основанном внешними силами, своего собственного маленького внутренне свободного государства, если мы будем считать национал-социализм исключением, с которым уже покончено, то мы заполним ничтожными пустяками переходный период, куда более решающий для грядущей катастрофы, чем те, которые приводили к катастрофам в прошлом. Подобное «нормальное положение» – это всего лишь свидетельство бесцельности, несерьезности, внутренней беспомощности. Единственная альтернатива, которая может спасти нас, – это не мнимое нормальное положение, а политическое возрождение.
Общая задача состоит в том, чтобы привлекать народ к участию в политической жизни – будь то участие в обдумывании и вынесении суждений или другие предоставленные ему возможности участия. Поэтому для демократии, которой мы хотим стать, главное – это вопрос о народе. Он должен знать государственные институты и сам пользоваться ими, а последние, в свою очередь, должны быть такими, чтобы давать ему максимально широкое поле деятельности. В результате воспитательной деятельности народ должен стать самим собой – это отдельные люди, общающиеся между собой и достигающие максимального уровня развития. Внутренняя политика важна лишь в той мере, в какой она служит народу так, чтобы каждый человек стал понимающим, знающим, мужественным и разумным, и чтобы он сознательно и активно участвовал в определении судьбы. Однако нельзя обманываться. Против всего, что дает народу законную возможность участия и активности, инстинктивно выступают олигархия партий, доброжелательные, но глупые обыватели с их стародедовским патриархальным образом мышления, циничные карьеристы, презирающие людей, хитрые и склонные к интригам. То, что народ учится развивать активность, в настоящее время является гарантией от смертельной опасности, от олигархии партий.
Остановимся сначала на значении государственных институтов, а затем – на значении воспитания.
А. Государственные институты
Государственные институты должны регулировать политическую жизнь, быть гарантией от хаоса и произвола. Для того чтобы политика была живым, ответственным делом, необходимо отказаться от железных гарантий, максимально расширить гласность, ограничить ведомственную тайну, осуществить нравственно-политическую цензуру в кадровой политике, поощрять инициативу народа. Вот некоторые предложения.
Парламент в партии, секретность, государственная измена, виды контроля. Во-первых, отмена оговорки о пяти процентах, конструктивного вотума недоверия, финансирования партий из государственных средств.
Это необходимо для того, чтобы покончить с олигархией партий. Не существует опасности, что олигархия партий приведет к повторению гитлеровской диктатуры. Однако, пожалуй, есть опасность того, что олигархия партий может привести к возникновению авторитарного государства, которое породит диктатуру. Эта опасность возрастет, если укоренится страх перед несуществующей другой опасностью.
Во-вторых, внедрение традиции, в соответствии с которой федеральный канцлер, имеющий по конституции право выбирать себе министров, может по своему усмотрению назначать министрами также и выдающихся бес-партийных или даже людей из оппозиционной партии.
Это позволит включать в правительство самых лучших людей, прорвав и здесь фронт олигархии партий.
В-третьих, предпосылкой существования свободного государства является максимум гласности. Только она гарантирует максимум правды и достоверности. Не должно быть никакой значительной и длительной секретности. Граждане лишь в том случае могут участвовать в решении политических проблем, если их всегда информируют и они, участвуя в публичных дискуссиях, тренируют свою рассудительность.
Поэтому во имя свободы народа необходимо, чтобы секретность деятельности правительства и администрации была сведена до минимума. Правительство Федеративной Республики, бюрократия, партии, организации, напротив, стремятся к максимальной секретности.
Конечно, секретность пока что нужна, например во время переговоров, в ходе которых планируется изменение обменного курса, в военных вопросах, на определенных стадиях судебного расследования. Однако все зависит от того, хотят ли максимально ограничить секретность или, наоборот, добиваются еще большей секретности, ибо так удобнее бесконтрольно обделывать свои дела, нарушать закон и лгать.
Низко выбалтывать в частном разговоре тайну, нарушать секретность, давать пищу слухам. Кто занимает пост, требующий соблюдения секретности, должен соблюдать ее или уйти с этого поста. Но было бы превосходно, если бы закон разрешил или даже обязывал всех должностных лиц в ответах на вопросы представителей печати или в публичных дискуссиях сообщать факты, гласность которых – в интересах свободы самого государства. Однажды в Гейдельберге я предложил разрешить профессорам предавать гласности то, что они узнают, общаясь с правительством. Я, в частности, указал, что правительство доводит до сведения парламента только то, что хочет; профессор, который хотел бы дать ответ, связан служебной тайной.
Уголовный кодекс должен содержать ясные положения о государственной измене и разглашении тайны. Предписания для всех чиновников, касающиеся секретности, должны быть сформулированы таким образом, чтобы тайне отводилось минимальное место и чтобы бы-ли ясно определены рамки секретности. При наличии доброй воли к гласности в политической жизни создаются все условия для нее. Принцип, в соответствии с которым всякая секретность – сама по себе зло, ведет к урегулированию, ограничивающему тайну пределами необходимого.
В-четвертых, расширение и укрепление всех видов контроля:
Правительство – контроль со стороны парламента. Эффективный контроль при помощи комиссий по расследованию, имеющих право и обязанных привлекать также и беспартийных экспертов, видных, надежных в моральном и политическом отношениях людей, не являющихся членами парламента. Полученные результаты – факты, обоснования и предложения – должны публиковаться.
Парламент – контроль со стороны народа, печати, отдельных лиц, а не только путем выборов, то есть раз в четыре года. Право на петиции из народа, требующие разъяснения определенных вопросов.
Партии – прежде всего самоконтроль, контроль в соответствии с принципами внутренней демократии. Далее – контроль в форме удовлетворения уже сейчас требования информировать общественность в ежегодных отчетах об источниках всех денежных поступлений. Необходим уголовный закон, по которому партия, держащая в секрете свои финансовые дела или ловко уклоняющаяся от информирования относительно поступающих в ее распоряжение средств, приговаривается к очень высокому денежному штрафу.
Правительство на службе – контроль при назначениях на посты при отборе кадров, проверке мотивов, по которым отдается предпочтение. Это необходимо для того, чтобы не допускать предпочтения единоверцам, партийным коллегам, а не тем, кто обладает нужными качествами. Четкое разъяснение и обоснование предпочтения как целесообразного и справедливого.
Свобода выражения мнения – контроль с целью выявления случаев, когда открыто выражающие свое мнение ставятся в невыгодное положение.
Защита каждого гражданина от нарушения основных прав была бы значительно более действенной, если бы назначалось лицо по аналогии со шведским омбудсменом. Нужно самым решительным образом поддерживать в Федеративной Республике тенденции в этом направлении. Мне представляется это следующим образом.
У нас есть сейчас только уполномоченный бундестага по вопросам бундесвера. Но ведь те же самые задачи стоят и в деле защиты всех граждан, а не только солдат.
Омбудсмен имел бы право контролировать любой административный акт, просматривать документы, вступать в переговоры с любым чиновником, вплоть до министра, если он подозревает нарушение с его стороны основных прав. Он сам решает, когда провести проверку. К нему может обратиться любой гражданин.
Омбудсмену понадобился бы большой аппарат. Он финансируется государством и сам выбирает себе чиновников.
У него иммунитет, то есть он неприкосновенен и по истечении срока деятельности не может быть привлечен к ответственности за свои действия. Иммунитет может быть отменен только в случае совершения преступления, предусмотренного уголовным кодексом, решением большинства в три четверти голосов депутатов бундестага.
Каким образом он назначается? Судя по опыту с уполномоченным бундестага по вопросам бундесвера, он не может быть избран ни партиями, ни парламентом, ни правительством, а должен избираться непосредственно из народа, как избирались народные трибуны в свободной Римской республике. Только тогда он пользовался бы авторитетом и мог бы осуществлять действительный контроль.
Федеральный президент. В соответствии с нынешним Основным законом перед федеральным президентом не ставится определенных политических задач, и он не наделен определенными политическими правами. Он стоит над партиями. Федеральный президент не может вмешиваться в политику, отстаивая определенную точку зрения, потому что политический курс определяет только канцлер. Существуют две принципиально различные точки зрения на пост федерального президента. В любом случае он стоит над партиями. Однако в остальном он либо, будучи избран народом, представляет собой самостоятельную политическую власть, либо, если он не избирается народом, не является независимой властью. Основной закон имеет в виду второй вариант. В данном случае достоинство президентского поста основано на политическом нейтралитете. Если владелец президентского мандата проявляет политическую самостоятельность, то он сам наносит ущерб своему достоинству, не обретая при этом сколько-нибудь значительной фактической политической власти. В данном случае он не отвечает требованиям занимаемого поста, потому что, давая втянуть себя в борьбу политических сил, теряет свой неприкосновенный престиж, создаваемый нейтральным положением. Подобные действия назначенного в соответствии с Основным законом федерального президента были бы признаком растерянности, недостаточной способности к политическим суждениям и неумения ориентироваться. Они причинили бы Федеративной Республике величайший вред, ибо потеря официального престижа означала бы ликвидацию рассудительного надпартийного элемента в государстве.
Обязанность федерального президента – назначать канцлера, министров и чиновников. Ему не подобает выражать свое мнение об их политических взглядах и деловых качествах. Однако вполне совместимо с принципом его политической беспартийности и даже необходимо, чтобы он выносил свое морально-политическое суждение о предлагаемой ему кандидатуре. Он может отказать в назначении, если доказано, что данное лицо не подходит в моральном отношении. Он не может и не имеет права во второй раз вручать грамоту о назначении человеку, который, будучи министром, лгал парламенту (даже если партии заявляют, что дело предано забвению). В случае нападок, он может публично объяснять свое решение. Федеральный президент должен быть крайне неудобным для государства цензором. В условиях демократии он обязан следить за тем, чтобы на руководящие посты назначались только люди с высокой моралью, во всех отношениях безупречные. Тогда вряд ли осмелятся предлагать ему кандидатуры людей, скомпрометировавших себя. Он должен уметь давать спокойную и объективную моральную оценку. И самого его нужно избирать только в том случае, если он обладает такими же чертами.
Активность организаций из народа. Как сделать действительно представительной парламентскую демократию, которая у нас сейчас представительна лишь формально? Можно ли сделать так, чтобы непосредственная активность населения проявлялась не только при голосовании в день выборов, вызывающем сейчас у всех мыслящих людей чувство растерянности?
Можно ли, например, добиться участия населения в выдвижении кандидатов? Или это можно делать только через партии, охватывающие ничтожную часть населения? Не вступить ли всем гражданам в партии?
Здесь все зависит от активности населения. Рассчитывать только на государство или на широкую организацию, объединяющую партии и интересы, – это идеал верноподданных. Свободный гражданин для того, чтобы участвовать в политической деятельности, должен сам проявлять активность.
Такая активность ничего не стоит, если ее проявляет один человек. Он должен немедленно и в первую очередь создать группу, добиться чего-нибудь в организационном отношении. И если это бывает у нас во многих других областях, то в политической сфере – крайне редко.
Желательно, чтобы по частной инициативе создавались политические организации, не попадающие под влияние партий и сами не являющиеся партиями, но свободно и открыто сообщающие результаты своих исследований и выводы, консультирующие, если об этом просят, правительство, парламентариев, партии. В США есть «Национальный комитет за эффективный конгресс». Эта организованная свободная группа влиятельных людей не поддерживает какую-либо определенную партию. На выборах она обращает внимание на личные качества отдельных политических деятелей из обеих партий, поддерживает лучших, независимо от того, к какой партии они принадлежат. Своими решительными действиями она завоевала себе большой авторитет, а своими суждениями во время выборов – признание. В знак признательности за добрую волю, направленную на общее благо американских граждан, частные лица предоставляют в ее распоряжение значительные денежные средства. Создается атмосфера сотрудничества вне партий. Такой деловой подход производит убедительное впечатление. Взаимопонимание достигается на соответствующем его духу языке. Он не определяется агрессивными импульсами и остроумными выдумками в ущерб противнику.
В Федеративной Республике нелегко создать такого рода организацию (хотя бы потому, что конституция, партии, избирательная система у нас иные, нежели в США). Большая трудность заключается в том, что в Федеративной Республике проявляют очень мало склонности к созданию организаций, которые руководствуются только интересами общего блага (политики свободных людей) и никакими другими скрытыми интересами. Такие организации представляются нереальными, и в их действенность не верят.
Хотя у нас есть подобные группы, например созданные в соответствии с учением Артура Марауна (земляческое движение) и имеющие достойный орган «Руф унд эхо», на их независимости все же лежит отпечаток определенного мировоззрения. Я не хочу недооценивать их. Они производят хорошее впечатление своей добросовестностью, доброй волей, материальной независимостью. Хорошо, что они есть. Факт их существования, с одной стороны, подтверждает, что такая инициатива возможна в Федеративной Республике, но, с другой стороны, показывает, как велики наша склонность к принципиальным мировоззрениям радикального характера, наше увлечение оздоровительными программами, как мал интерес к личности. Мы можем измениться. Все зависит от воспитания народа в целом.
Идея заключается в следующем: нужны регулярные встречи и совещания местного характера. В Базеле основу всех партий составляют местные организации. Их восемь – по числу городских районов. Они регулярно собираются, избирают своих председателей. Председатели и представители местных организаций образуют центральное правление, высшую партийную инстанцию, в которой обсуждаются точки зрения и решения местных организаций. Кандидаты для выборов, выдвигаемые местными организациями, представляются в центральное управление для окончательного выдвижения в качестве кандидатов от партии. Политические деятели, занимающие самые высокие посты, приходят в местную организацию, в которой они состоят. Реальной основой партии является демократия снизу, из среды самого народа, а не бюрократический партийный аппарат.
Б. Воспитание
Какими будут люди – определяется воспитанием в семье и в школе, а также самовоспитанием. Судьба народа зависит от того, каковы учителя, выходящие из его среды, в какой мере он уважает своих учителей, в какой атмосфере, в какой естественной обстановке проходит повседневная жизнь. Я могу остановиться лишь на некоторых вопросах, имеющих также политическое значение.
Нас призывают заботиться о просвещении молодежи. Политические деятели хотят привлечь молодежь к участию в политической жизни. На школы ассигнуются денежные средства – большие, но недостаточные.
Перед учителями всех ступеней – от учителей народных школ до преподавателей университетов – стоит задача привести передаваемые знания в порядок и определенную систему, с тем чтобы они вызывали интерес, давали духовную пищу, формировали облик человека. Тогда систематическая работа приобретает смысл для учеников, а не будет лишь бременем. Эти духовные факторы, если их отразить в книгах и осуществить на практике, важнее, чем все чисто материальное. У нас есть отличные специальные учебники по математике, по грамматике, по естественным наукам. Однако сомнительны книги по истории, нет современных книг для философского, то есть духовного и нравственного, воспитания в целом.
История. Она необходима как фактор воспитания. История помогает ориентироваться в вопросах собственного происхождения, жизни народов и всего человечества, помогает нам понять сделанное, познанное, увиденное и созданное людьми. Но приобретение знаний может пойти по ложному пути, и это сыграет решающую роль и в формировании политического мировоззрения.
Немецкая история. После великих поворотов судьбы мы должны в изучении своей, немецкой истории руководствоваться новыми принципами. Изменяются не сами факты, а их оценка. В интересах чистоты нашего самосознания и политического образа мышления нужно по-новому отделять существенное от несущественного. Решающей становится ясность нового познания истории.
Сейчас нам нужна, прежде всего, история свободы на немецкой земле в рамках истории Запада, звеном которой является наша история.
Положение у нас в стране, на первый взгляд неразрешимое, поскольку мы узнали о нем в ложном свете, таково, что необходимы, прежде всего, верность фактам и правильная опенка нашего недавнего прошлого.
Виноват не Гитлер, а немцы, которые пошли за ним. Если бы его судили, то, конечно, не отрицалось бы, что он ничем не был ограничен в принятии решений, но, видимо, было бы признано, на основании психиатрического заключения о его органической болезни, переходящей в болезнь Паркинсона, что он «не совсем в своем уме».
Сейчас нам не грозит ни Гитлер, ни Освенцим и ни вообще что-либо подобное. Однако немцы, видимо, так и не избавились от образа мышления времен гитлеризма. До каких же пор мы будем мириться с тем, что есть, будем закрывать глаза на факты, будем безответственны и лживы, пользуясь благоприятной ситуацией в нашем производственно-потребительском обществе? Ведь если так будет продолжаться, нам вновь придется пережить трагедию, правда иного рода, чем при Гитлере, и мы опять не осознаем своей ответственности за эту трагедию, точно так же, как не сознавали ответственности за гитлеровское государство и как не сознает ее большинство немцев до сих пор. Чтобы понять наше нравственно-политическое положение, нам необходимо знание истории, основанное на фактах. И сейчас кажется возможным повторение безумств прошлого. История проливает свет на современность, показывая не только то, что было и бесповоротно прошло, но и то, что было и есть до сих пор.
Политическое воспитание. Уже в детях, по мере их повзросления, необходимо воспитывать способность к политическому мышлению. Их нужно знакомить с государственными проблемами, с положением в государстве. Им следует давать общественные поручения, проводить дискуссионные встречи, консультировать; они должны уметь принимать решение в вопросах, с которыми сталкиваются в школе и которые являются их делом.
Политическое воспитание должно быть непрерывным. Граждане государства должны максимально информироваться и в максимальной степени участвовать в политической жизни, потому что решающее значение для политического воспитания имеет практика, элементы которой есть даже в самом малом кругу совместно выполняемых задач.
В процессе политического воспитания должны затрагиваться злободневные вопросы. Только в них содержатся конкретные элементы современности, то интересное, увлекательное, познанию которого служит изучение книг.
В ходе политического воспитания необходимо также анализировать речи и поступки современных политиков. Молодежь должна быть в курсе всех событий. Но самое главное – необходимо воспитывать чувство уважения к человеку, к занимаемому им положению, причем без преклонения, потому что и к самым великим нужен критический подход, нужно познание предела каждой человеческой натуры.
V. Бундесвер
Бундесвер – самый большой, самый могущественный и самый монолитный инструмент в Федеративной Республике. Благодаря всеобщей воинской повинности гражданин соприкасается в его лице с государством больше, чем где-либо еще. Он обязан приносить жертвы, представляющие собой нечто иное, нежели простая уплата налогов.
Бундесвер необходим. Он нужен для союза с Америкой, которая защищает нас, если мы сами участвуем в этой защите. Решение Аденауэра, противоречившее всему, что он говорил ранее, – о перевооружении в пользу предоставления сравнительно широкого суверенитета – мне кажется теперь необходимым, хотя и жестоким. Идея нейтрализации всей Германии, лишенной армии, была иллюзией. Каждый, конечно, хотел бы такого райского состояния покоя и процветания в условиях безопасности и гарантированного мира. Возможно, это состояние и могло бы сохраняться некоторое время, но только в обстановке величайшей неустойчивости. Если бы другие страны вступили в военный конфликт между собой, мы были бы беззащитны перед их вмешательством. Бундесвер должен существовать, ибо и нейтралитет возможен лишь в том случае, если его можно защитить от военного нападения.
Что такое бундесвер и каким он должен быть – это, может быть, важнейший вопрос для Федеративной Республики, поскольку он чреват самыми серьезными последствиями. Не может быть и речи не только о решении этого вопроса, но и о том, чтобы разработать убедительный план на этот счет. Пока можно лишь обсуждать эту проблему. Ее не отодвинешь в сторону и не прикроешь мнимым решением в духе традиций, ставших нереальными. Нельзя довольствоваться одной лишь практической деятельностью бундесвера, задачи и цели которой неясны и которая лишена духа, определяющего ее смысл и единство.
Проблема бундесвера существует не только сама по себе, она стоит и перед каждым гражданином, и перед государством. Случай с адмиралом Хейе на мгновение проясняет обстановку. Он был воспринят с недовольством и вскоре забыт. Но ведь эта проблема должна касаться каждого гражданина Федеративной Республики. Он должен! следить за происходящим в действительности и самому себе отдавать отчет в том, чего он хочет.
Дело в том, что бундесвер становится проблемой, определяющей судьбу всего народа, и эта судьба будет трагической, если бундесвер начнет играть решающую роль в жизни народа и в политике. Он имеет в равной степени важное значение как с внутриполитической, так и с внешнеполитической точки зрения. С внутриполитической точки зрения бундесвер может привести к диктатуре и лишить нас свободы; во внешнеполитическом отношении – может вызвать войну и тем самым уничтожить всех нас. Бундесвер будет иметь важное значение лишь в том случае, если он, учитывая уровень развития современной военной техники и международную обстановку, приобщится к великим целям Европы, Запада, всего человечества, стремясь к свободе и миру.
В наше время человек – гражданское лицо или солдат – живет в совершенно новой обстановке. Технический век, атомные бомбы и ракеты, космические полеты изменили мир. Современный солдат – технический специалист. Идея этого солдата как нравственной фигуры пока неясна и недостаточно проявляется.
Военная техника изменяется настолько быстро, что сразу же лишает всякого смысла только что принятые планы. За самолетами-бомбардировщиками последовали межконтинентальные ракеты. Похоже на то, что в скором времени бомбы могут сбрасывать с искусственных спутников Земли.
Развитие военной техники, глобальной сети станций слежения идет так быстро, что все сделанное и запланированное малыми государствами для достижения их целей оказывается давно устаревшим. Если вспыхнет война, все это окажется непригодным. Если бы, например, Франция направила бомбы против России, то они, по всей вероятности, не достигли бы цели, потому что у России есть средства защиты от них. С другой стороны, наверняка Франция за несколько часов была бы превращена в безлюдную пустыню. США и Россия достигли такого уровня, что все другие государства все больше отстают и не могут догнать их. Сейчас у этих держав нет конкурентов в космосе. До сих пор никто не может последовать за ними в космические просторы. Но, возможно, что именно там будет решаться исход мировой войны, хотя сейчас все и заявляют, что не намерены использовать космос в военных целях.
Отрыв обеих великих держав от всех остальных государств, ставший возможным благодаря их силе и техническому превосходству, основанному на экономической мощи, в настоящее время не только велик, но становится все больше. Только они конкурируют друг с другом и, соревнуясь, шагают вперед. Другие не в состоянии участвовать в этой гонке. В случае войны они погибнут, если только одна из великих держав не защитит их с участием их собственных слабых вооруженных сил.
Великие державы мыслят категориями безграничных пространств, так как радиус действия их военной техники выходит за пределы земного шара. Стратегия становится мировой стратегией. При этом стратегическая обстановка в мире постоянно изменяется. Всем прочим странам в этой мировой стратегии отводится роль второстепенных фигур в большой игре. В какой мере они примут в ней участие или в какой степени некоторые из них останутся вне игры – это решат великие державы.
И все же в настоящее время нет непосредственной угрозы мировой войны. Мировая война разразилась бы лишь в том случае, если бы в военный конфликт друг с другом вступили США и Советский Союз. Это не исключено, но становится все более невероятным. «Равновесие страха» приняло такие чудовищные масштабы, что такая война, видимо, стала почти невозможной. Если бы не атомная бомба, то, вероятно, уже сейчас в Европе опять была бы война. Такое положение приводит к согласию между обеими великими державами, которые в мирное время иногда кажутся смертельными врагами.
Иное дело – локальные войны. Они не только возможны, но и ведутся постоянно. Их ведут отвратительными методами, более жестоко, чем когда-либо раньше, но без применения атомных бомб.
Для бундесвера решающее значение имеют вопросы: возможна ли локальная европейская война или же она сразу приведет к мировой войне? К чему должен быть готов бундесвер: к локальной европейской войне, к мировой войне или к той и другой?
Какую роль может сыграть бундесвер в мировой войне? Во всяком случае, не роль активного участника в мировой стратегии, поскольку у него нет для этого никаких предпосылок, а роль участника в рамках стратегии, определяемой США и Россией. Он может быть привлечен к участию в ней великими державами не в соответствии с собственными планами.
Что бы ни продумывал и ни взвешивал Пентагон, учитывая бесконечное количество возможностей и постоянное изменение ситуации, какие бы новые решения им ни принимались, бундесвер, по-видимому, не будет принимать в этом существенного участия.
Бундесвер должен поставить себе вопросы: что излишне, бесполезно, тщетно? В чем упущения? Кто по-дилетантски черпает информацию из получаемых сообщений, тот не получит ясного представления – он будет лишь в курсе простых фактов. Он не узнает, какие концепции наиболее важны для бундесвера и разработаны ли там вообще единые концепции. Мыслят ли там реалистически и разумно с учетом внутренней и внешней обстановки? Все это остается для него неизвестным, и ему придется довольствоваться лишь предположениями. У граждан Федеративной Республики нет ни малейшего представления обо всем этом. Все держится в секрете, даже если в этом нет необходимости.
В новой ситуации выдвигается требование, которого не существовало во всей истории в той форме, как сейчас. Раньше война считалась неизбежной, а мир – идеей, осуществления которой страстно желали измученные народы, но которая была бесконечно далека. В наше время война – мировая война держав, владеющих атомной бомбой, – носила бы такой характер, что все мыслящие люди убеждены: в атомный век война не должна считаться неизбежной.
Раньше говорили: если хочешь мира, готовься к войне. Это было более чем нечестно. Сейчас же честна, но почти неосуществима следующая мысль: вооружайся самыми лучшими средствами, не жалей сил, развивая максимальное умение в обращении с оружием разрушения, но столь же серьезно будь готов никогда не применять его. Но если дело не дойдет до крайности, разве может это быть основной жизненной проблемой? Однако в этом сейчас и заключается смысл вооружения.
Профессиональному офицеру свойственна склонность испробовать свою профессию в войне. Но то, что от него требует современная обстановка, противоречит здравому смыслу. И все же сейчас имеет важное значение требование самым решительным образом и в корне ликвидировать существующие настроения в бундесвере, которые могут привести к войне. Поэтому генерала, который заявил бы: «Мы возвратим свои границы на Востоке – будь то мирным путем или путем войны», следовало бы немедленно уволить.
Необходимость изменений в образе мышления военных в Федеративной Республике диктуется новыми задачами армии в соответствии с внутренней сущностью свободного демократического гражданина.
Повиновение и форма жизни. Бундесверу необходим авторитет, который находит свое выражение в принуждении к повиновению на службе. Это естественно и допустимо, если ограничено определенной целью и не вторгается во внутреннюю жизнь человека. Поэтому нужно решительно противодействовать тенденции распространять этот авторитет на внеслужебную сферу. Вне службы следует разрешить ношение гражданской одежды. Нельзя контролировать образ жизни, убеждения, мнения, нельзя спрашивать о вероисповедании и партийной принадлежности. Каждый солдат – это свободный гражданин, подчиняющийся на военной службе необходимости нести эту службу. Перенесение обязанности повиноваться на внеслужебную сферу означает милитаризацию жизни.
Сосредоточение силы народа в руках военных и подчинение этой силы военным целям не должно вырождаться в тенденцию рассматривать народ как орудие в руках военных и не должно перевоспитывать его в духе милитаризма.
Когда военная сила сама по себе становится абсолютной, утрачивается то, защита чего является единственным смыслом наличия этой силы, – существование в условиях самоутверждения свободы.
Свобода в армии. Свобода возможна лишь в том случае, если она соблюдается и остается важным фактором и в армии. Повиновение имеет пределы. Офицеры и солдаты вне службы равны во всем материальном. Являясь сообществом свободных людей, они ведут себя как равные. Когда люди обретают самосознание, лишь участвуя в отдаче приказов, свобода уничтожается. Требование свободы солдату находит свое выражение в общеизвестном выражении Баудиссина: «граждане в военной форме». Однако существуют тенденции рассматривать такие высказывания как преходящие, имеющие лишь временное значение.
Офицеры не являются привилегированным классом. Формирование армии – это профессиональная задача – задача офицеров и унтер-офицеров. Военная профессия нужна, но тенденция рассматривать эту профессию как привилегированную, ставить ее над другими, чтобы придать ей особый блеск, необоснованна. Жалобы на то, что в настоящее время профессия офицера принижается, – целиком в духе тех офицеров, которые с сожалением вспоминают о прежнем пагубном в этическом и политическом отношениях общественном взгляде на офицеров кайзеровских и гитлеровских времен. Их возвели тогда в особый, стоящий над другими класс. Тогда больше любили носить мундир, чем гражданское платье. Гражданин чувствовал себя полноценным человеком, только будучи офицером запаса. Эти времена прошли и не должны возвращаться в свободном демократическом государстве.
Когда-то офицерам придавало блеск то обстоятельство, что они рисковали жизнью. Жизни гражданского населения опасность не угрожала. В этом, действительно, было качественное различие. Сейчас все наоборот. В случае войны сравнительно безопасным становится положение офицеров. Доля потерь гражданского населения в общем числе погибших будет значительно большей, чем доля потерь армии, может быть в несколько раз большей. Начиная со второй мировой войны потери среди гражданского населения постоянно росли. Теперь оно уже не находится под защитой.
Можно указать на три опасности, угрожающие духу и моральному состоянию бундесвера (тому, что сейчас называют «внутренним руководством»).
Создание бундесвера было возможным только при участии офицеров, которые верно служили в армии Гитлера и в своем подавляющем большинстве были противниками покушения на Гитлера 20 июля 1944 г. Других специалистов не было. Без них было невозможно создать бундесвер.
До сих пор остается открытым вопрос: живы ли еще в бундесвере с его поистине совершенно иными и новыми задачами прежние представления, прежнее отношение к проблеме приказа и подчинения, прежний дух, словом, все, что препятствует выполнению новых задач и несовместимо с сознательным достоинством гражданина? Этот принципиальный вопрос был поставлен адмиралом Хейе, но так и остался без ответа.
Речь идет о традициях. Стремление подражать образцам и примерам вполне понятно. Но ответ на вопрос должен быть таким: нужно решительно покончить с традициями времен гитлеровской армии, укоренившимися после 1933 года.
Нет больше необходимости доказывать, как нравственно пала немецкая армия во времена Гитлера после слабого сопротивления на первом этапе. Этому вопросу посвящено множество опубликованного фактического материала. Хочу остановиться только на описании одной характерной сцены. В своей книге «Дозор» барон Кунрат фон Хаммерштейн пишет: 25 января 1944 г. Гиммлер и Геббельс вызвали в Познань со всех фронтов многих генералов и адмиралов. Гиммлер сообщил им, что все евреи, в том числе женщины и дети, подлежат уничтожению. «Величайшему за всю войну собранию генералов поведали об «окончательном решении» еврейского вопроса. Часть генералов уже с 1942 года знала, что в оккупированных восточных районах проводятся массовые расстрелы еврейского населения. Поле речи Гиммлера генерал Рейнике поднялся на трибуну и подобострастно поблагодарил… Один генерал, сидевший в последнем ряду зала, сосчитал: не аплодировало пять человек».
Опираясь на свою осведомленность, которая, собственно, могла бы теперь стать достоянием всех, Кунрат фон Хаммерштейн писал, отвечая на статью военного обозревателя А. Вайнштейна в газете «Франкфуртер альгемайне» от 13 декабря 1955 г.: «Опасность того, что создание новой армии может привести к забвению прошлого и может возникнуть легенда о Гитлере, мне кажется, сравнительно невелика. И все же думается, что вы хотите создать миф о фельдмаршалах третьего рейха для тех, кто сейчас создает новую армию. Я считаю, что следует самым решительным образом противодействовать этому. Вы неправильно ставите вопрос о том, какой оборот приняла бы война, если бы Гитлер не вмешался в нее. Войны тогда вообще не было бы, потому что ни одно демократическое правительство не начало бы ее, как это сделал Гитлер. Большинству военачальников второй мировой войны было очень хорошо известно это, и они – одни раньше, другие позже – поняли, что войну… не выиграть. Но, несмотря на это, они, за некоторым известным исключением, может быть иногда и против своей воли, руководствовались при проведении операций указаниями Гитлера. Господа фельдмаршалы, тоже за некоторым исключением, так и не осмелились устранить Гитлера и тем самым попытаться спасти свой народ. Военачальники второй мировой войны, в большинстве своем не национал-социалисты, в силу глубокого понимания обстановки, в силу своего воспитания и положения, несут весьма серьезную ответственность за судьбу народа, и они не могут свалить эту ответственность на Гитлера. Поэтому нельзя создавать миф о полководцах, причем в интересах создания нового вермахта».
Повторяю: традиции гитлеровских времен в корне подрывают дух бундесвера. Следует решительно покончить с ними. Нужно создать новые традиции. Предпосылкой к этому служит искоренение духа, которым генералы и офицеры руководствовались во времена нацизма. Возникновению новых традиций может этически способствовать дух великих военных деятелей: Гнейзенау, Шарнхорста, Клаузевица, Мольтке-старшего. Фактически возникает нечто совершенно новое, и его, в сущности, еще нужно создать: учитывая нынешний уровень военной техники, современную мировую стратегию и международную обстановку, надо стать армией, руководствующейся новой идеей.
Вводящая в заблуждение тенденция ставить генералов на одну доску с солдатами вызывает недоумение. Офицер приказывает или передает приказы; солдат не приказывает, а повинуется. Я вспоминаю своих знакомых. Один старый филолог, который во время первой мировой войны был офицером запаса, добровольно вступил в армию, когда разразилась гитлеровская война; он заявил, что хочет разделить судьбу всех немцев, но просил сделать его не офицером, а солдатом. Он считал невозможным приказывать или передавать приказы в условиях нынешней Германии. Утверждение, будто генералов использовали для неправого дела, неверно. Они сами приказывали, были соучастниками происходящего и поэтому несли ответственность. Только о солдатах можно действительно сказать, что их мужеством, доходившим до самопожертвования, злоупотребляли в несбыточных целях. Что можно сказать о многих немцах, того никак не скажешь о генералах. Они были трусами по натуре, не могли служить примером и не имеют никакого права быть носителями традиций. Понять это – значит создать основу для коренного поворота и тем самым для новых традиций.
Быстрое развитие бундесвера является угрозой миру. Некоторые немцы недовольны положением Федеративной Республики, считая, что, в конечном счете, она как производитель товаров и как обладательница вооруженных сил служит чужим интересам. Их гордость страдает от того, как обращаются с Федеративной Республикой. Они хотят, чтобы она вновь пользовалась в глазах мира престижем великой самостоятельной державы. Они не мирятся с умалением ее значения и хотят чего-то большего. Но откуда взять это «большее»? Оно возможно, только если стать составной частью всемирной истории свободы, участвовать в развитии и самоутверждении этой свободы. Смысл и цель существования Федеративной Республики могут быть ясны лишь в том случае, если не руководствоваться больше национально-политическими соображениями и мотивами государственного суверенитета, а быть этой составной частью истории свободы. Только так Федеративная Республика может подняться на достойный уровень. Стремление к «большему» иным путем может повлечь за собой потерю и того, что есть, привести к диктатуре, милитаризму, к притязанию на абсолютный суверенитет, а в конечном счете – к краху.
Уже одно стремление оказывать давление военной силой и экономической мощью, даже если не хотят войны, представляет собой угрозу миру.
Пока бундесвер входит в НАТО, он не может действовать самостоятельно, даже если бы хотел этого. Но уже сейчас есть люди, которые носятся с мыслью вывести его из НАТО и сделать самостоятельным, подобно тому, как поступил де Голль с французской армией. Если это случится, бундесвер станет еще большей угрозой и для Федеративной Республики, и для всего мира.
Далее, бундесвер ни в коем случае не должен использоваться против самих немцев, даже как средство давления. Революционные движения и преобразования необходимы для сохранения свободы. Речь идет не о лжереволюциях в форме путча. Имеется в виду революция легальным путем – вплоть до всеобщей политической забастовки. Чтобы ликвидировать путч, достаточно полиции. Но если она сама примет участие в народном движении и станет неблагонадежной, то неправильно функционирующая государственная организация утратит свои права. И тогда самое важное будет заключаться в том, чтобы бундесвер ни в коем случае не был использован для восстановления «порядка». Использование бундесвера против народа или против движений в его среде, которые полиция не может или не хочет подавить силой, означает конец свободы. Где гарантия, что так не случится? Солдаты, которые проникнуты духом свободы и демократии, откажутся повиноваться, если их попытаются использовать против своих же соотечественников.
Мы не настолько еще осуществили поворот к лучшему, чтобы чувствовать себя обновленными, быть уверенными в самих себе, в своем свободолюбии и в своем разуме. Мы все еще в значительной мере те же, что и до 1933 года, и в годы нацистского господства. Поэтому мы должны быть готовы к крайностям. Помня о прошлом, мы сами перед собой испытываем страх. Мы боимся дремлющих в нашем народе сил, породивших такие ужасы. Прошлое может повториться, хотя и не в прежней форме, а по-иному. Правительство и армия могут вновь впасть в безумие. Мы уже пережили однажды все это – нежелание считаться с фактами и действительностью; повальное лишение разума; тягу к крайностям; одурманивание, порождающее слепую готовность идти на любые жертвы; наконец, доведенный до совершенства технический рационализм в сочетании с таким же совершенным политическим тупоумием, рвущимся к победе, мыслящим без всякой цели, чисто военными категориями, творящим произвол над народом, которому это вначале даже нравится и который потом идет покорно навстречу своей гибели.
Нам говорят: нельзя ущемлять гордость нации, нельзя подавлять народ постоянными напоминаниями о печальных фактах. Нет, нужна только полная правда – никакого самообмана и двусмысленности. Только тогда мы сможем вновь обрести свою законную гордость и отбросить гордость ложную. Говорят, будто дозволено лгать в интересах общего дела, ибо без этого не проживешь при нынешнем положении вещей. Нет, только сохраняя абсолютную правдивость, мы сможем добиться поворота к лучшему и избежать окончательной гибели.
Люди, занимающиеся планированием в бундесвере, пожалуй, могут растеряться перед лицом безграничных возможностей, возникающих в постоянно изменяющейся совокупности сложных вопросов. Они не могут найти ответа на вопросы, касающиеся военного планирования в целом. Что делать? Что допустимо? Что и в каком случае целесообразно? Что излишне или бесполезно? Что может иметь важное значение в случае войны?
Ни одна из этих проблем не решена. Во всяком случае, сначала нужно до конца осознать их. Каждый солдат, каждый офицер и каждый гражданин должны интересоваться международной обстановкой и знать, в чем смысл бундесвера в этой обстановке, потому что, зная это, они смогут сделать соответствующие выводы, а это, в свою очередь, сыграет определенную роль в решении проблем войны и мира. Они обязаны участвовать во всем, что способствует укреплению мира, и противодействовать всему, что может привести к войне.
Тем самым ставится вопрос о духе бундесвера, о «внутреннем руководстве». Бундесвер обязан не только выполнять поставленные государством военные задачи, но и с помощью учебы и воспитания повседневно практиковать демократический и либеральный дух в соответствии с требованиями государства.
Говорят, армия не может быть лучше той демократии, которой она служит. Если иметь в виду сущность демократии, то это печальный вывод. В действительности бундесвер и правительство только совместными усилиями могут добиться всего, что необходимо для обеспечения свободы граждан. Только действуя вместе, они могут добиться поворота к лучшему и встать на путь, ведущий к возрождению.
В интересах армии необходимо, чтобы сущность ее «внутреннего руководства» определялась политическими деятелями, которые считают задачей армии укрепление свободы во всем мире, а не защиту узких национальных интересов.
К числу самых серьезных задач парламента относится контроль над бундесвером, генералами и офицерским корпусом. Один из самых печальных симптомов существующем обстановки в нашем государстве заключается в том, что у нас до сих пор не осознали серьезности данной задачи, а в одном конкретном случае (дело Хейе) даже продемонстрировали беспомощность.
Когда бундесвер назвали государством в государстве, это вызвало всеобщий протест. Пусть в данный момент это и не так. Но правда то, что потенциально бундесвер – самая сильная, щедро финансируемая государством организация, единственная прочно стоящая на ногах. Если не бояться, что он может стать государством в государстве, если не учитывать уроков немецкой истории, которая знает такие примеры, то будет трудно помешать этому.
VI. Внешняя политика
Человечество существует пятьсот тысяч лет, а может быть, и больше. История насчитывает всего лишь шесть тысяч лет высокоинтеллектуальных творений и непрерывной традиции. И вот, миновав подготовительную стадию последних пятидесяти лет, мы вступили в период бурных – благодаря веку техники – перемен. Такой период переживает все человечество. Дух захватывает, когда думаешь о происходящих событиях и видишь самого себя в этом водовороте истории. Куда идем мы? К гибели или к еще неясному пока новому состоянию человечества и человеческого бытия, к развитию, которое невозможно предвидеть? Мы не знаем этого. Перспектива будущего представляется в виде картины, закрытой покрывалом. В наше время нет ничего прочного. От всего этого становится не по себе.
История учит нас, что люди почти никогда всерьез не задумывались об ответственности за человечество в целом или хотя бы о самоутверждении какой-либо определенной области культуры.
История не внушает оптимизма. Она демонстрирует скорее образцы неразумного, случайного и абсолютных неудач.
Напрашивается вывод: мы повторим прошлое, волею глупости и страстей уничтожим самих себя – не определенный строй и культуру, а всю культуру и само бытие.
Наше стремление воплотить в своей жизни на земле идею необозримых возможностей, наше желание, чтобы мир существовал, подсказывают нам: человечество должно уничтожать себя. Иисус и некоторые древние индийские философы были равнодушны к земному бытию либо относились к нему как к мучению, к чему-то ничтожному и дурному. Они жили в иных сферах и не нуждались ни в мире, ни в земной жизни. Устои нашего бытия – это на практике доказывает наша реальная жизнь – совершенно иного рода. К проблеме гибели мы относимся иначе.
Первый неопределенный элемент нового заключается в следующем: атомная бомба, по-видимому, сделала невозможной войну между государствами, владеющими ею. Высокий уровень развития военной техники принуждает не к новой войне, а скорее к миру. Но если то, что вначале кажется вынужденным, впоследствии станет естественным для народов, то человеческое бытие претерпит изменения. Кто в наше время занимается проблемами внешней политики, должен действовать в этом направлении, иначе он станет соучастником бездумных деяний, ведущих к гибели.
Рассмотрим сначала международную обстановку в целом, а затем – вопросы внешней политики Федеративной Республики.
А. Международная обстановка
В существующей международной обстановке перед свободными трезвомыслящими народами стоят две цели: мир во всем мире – ввиду атомной угрозы и свобода – перед лицом угрозы тоталитарного господства.
Большинство людей всегда жаждало мира – хотя и с оговорками. В наше время, в отличие от прошлого, следует стремиться к миру без всяких оговорок. Иначе думают люди, которые готовы не только поставить на карту собственную жизнь, но и ввергнуть за собой в пучину гибели свой народ и все человечество. Война теперь не является, как это было раньше, целесообразным средством на крайний случай, она приведет к полному разрушению и поэтому стала бессмысленной.
Свобода утверждается, прежде всего, в пределах каждого государства. За политическую свободу несут ответственность все граждане. Ее условиями являются убежденность и надежность в нравственно-политическом отношении. Она не терпит насилия и постоянно подкрепляется взаимопониманием. Вступать в союз с другими свободными народами способны только те народы, которые утвердили свободу у самих себя, ибо они готовы решать все проблемы путем договоров, а не насилием.
Однако в связи с тем, что пока лишь немногие народы идут по пути свободы и в мире существуют насилие и тоталитарное господство, становится актуальным вопрос: как в действительности выглядит мировая политика?
В наше время интересы каждого народа, каждого государства неотделимы от интересов всего человечества, так как угроза существованию человечества означает угрозу для каждого. В условиях, когда глобальные средства сообщения человечества так же совершенны, как раньше на отрезке в сто километров, когда ежедневная информация столь действенна, что устанавливает взаимосвязь между всеми событиями, когда руководящие политические деятели могут вступать в непосредственные переговоры так быстро, словно они живут в одном городе, когда военная стратегия стала мировой стратегией, – в этих условиях каждый народ, каждое государство в своих действиях должны принимать во внимание все проблемы в их совокупности. Перед каждым, кто занимается политикой, стоит вопрос: какая международная обстановка имеет для нас жизненно важное значение?
Не следует мыслить категориями временных успехов и преимуществ. Всякий раз, перед тем как что-либо сделать, необходимо спросить себя: в интересах ли это мира или, может быть, данное действие чревато угрозой миру? Способствует ли оно политической свободе или в нем есть элемент произвола?
Однако в настоящее время все государства, если могут, вооружаются, как никогда. Кто не делает этого, тому угрожает опасность стать добычей других. И в наши дни слишком часто тайком, с помощью интриг и хитрости действуют против свободы. Издаются законы, создаются учреждения, закрывающие пути к политической свободе.
Прямыми требованиями, обращенными к человечеству, ничего не добьешься. Пока что оно неподходящий объект для таких требований. Наиболее приемлемо объединение групп государств, живущих в условиях свободы и считающих составной частью своего самоутверждения благо всего человечества, то есть сохранение его существования.
Идея единства всего человечества пока еще не является движущей силой. Некоторые народы считают, что человечество – это они сами, а других рассматривают как объект, который хотят подчинить себе, либо видят в их существовании угрозу, которую необходимо предотвратить, уничтожив или подчинив себе эти народы. Правда, при этом утверждается противоположное.
На земном шаре существуют лишь две великих державы – США и Россия. Быть великой державой – значит фактически обладать полным суверенитетом, суть которого состоит в том, что только от этих держав зависит, быть или не быть мировой войне. Все остальные государства могут вести только локальные войны. Лишь у великих держав есть атомные бомбы, причем разрыв между ними и теми, у кого тоже есть немного сравнительно маленьких бомб, увеличивается.
У европейских государств нет такого суверенитета. Они уже не великие державы. В этом и заключаются всемирно-исторические перемены – результат первой мировой войны, братоубийственной европейской войны, в которой Европа, в то время властвовавшая над миром, стоявшая в центре мировой истории, окончательно отступила на второй план. Европейские державы теперь уже не могут решать – идти или не идти на риск мировой войны. Они не могут устанавливать мир на земном шаре – это дело негласного союза между США и Россией. Европейские государства могли бы вести только локальные войны под эгидой великих держав и с их разрешения. Конечно, это были бы убийственные и бессмысленные для них самих войны, но они вовсе не представляли бы собой угрозу человечеству. Европейские государства благодаря развитию своей внутренней свободы могли бы служить хорошим или, если говорить о промахах их великого прошлого, плохим примером.
Объединенная Европа не смогла бы также стать третьей великой державой. Но Европа в союзе с Америкой обеспечила бы Западу перевес в мировой истории, если бы этому великому союзу удалось проводить совместную внешнюю политику в отношениях со всем остальным миром.
Что сближает народы и что отталкивает их друг от друга, поскольку еще не существует идеи, которая объединила бы человечество?
Пожалуй, самые распространенные связи, на которых основывается взаимная симпатия, – это культура и религия. Запад все еще связывает общая библейская и античная основы, азиатские районы – индуизм и буддизм, мусульманские страны в Азии и Африке – ислам. Общность происхождения культуры и морали сближает народы.
На арену выходят великие расы белых, желтых, черных пародов. Хотя этого стремятся избежать или даже в принципе оспаривают, расовые инстинкты становятся сильнее, чем корни непримиримой вражды. Россия убеждается в этом на опыте отношений с неграми, которых она пригласила на учебу в Москву, и еще более поразительно – на примере отношений с китайцами. В США негритянская проблема зашла почти в безнадежный тупик в результате переплетения экономических и социальных вопросов. Решение ее – жизненно важная проблема, и оно имело бы определяющее значение для всего мира. Но решающим фактором является стремление к политической свободе. Здесь не может быть середины. Тоталитарные государства могут в значительной мере «либерализоваться», но в принципе, как государства, остаются тем, для чего рождены, разве только когда-нибудь в корне изменится в сторону политической свободы их политический принцип. Напротив, свободные государства будут по-прежнему идти по пути к свободе, так и не достигнутой. Им самим угрожает опасность того, что в один прекрасный день произойдет такой же поворот к тоталитарному развитию, какой пережила Германия в 1933 году.
Было бы ошибкой полагать, что в наше время можно во всем мире проводить политику на одном уровне, так, словно все государства однородны. Им никак не приходится иметь дело с себе подобными.
Союзы западных государств тоже абсолютно различны по характеру; прежде всего, не носят ясно выраженного характера факторы, делающие союзы монолитными или слабыми, длительными или временными. Так, национальная держава с ее оппортунизмом стремится использовать существующую в данный момент ситуацию, руководствуясь при этом исключительно тщеславным националистическим честолюбием, пренебрегая общими интересами, даже если эти интересы имеют жизненно важное значение для нее самой.
Признаком радикальных перемен в международной обстановке является изменение характера дипломатии с появлением большевизма. Манеры, образ действия, пропаганда таковы, что они препятствуют достижению согласия, свойственного дипломатии прошлого. Формы старой дипломатии теперь стали всего лишь фасадом, призванным вводить в заблуждение.
Основными задачами дальновидной политики не являются более увеличение на данный момент материальных благ, счастье бытия потребителей, казалось бы застрахованных на все случаи жизни.
Конечную цель можно сформулировать в форме следующей идеи: мирное единство человечества, основанное на множестве договоров, в конечном счете охватывающих все человечество и сформулированных в различных вариантах. Желательно, чтобы было как можно больше малых государств, для которых, учитывая их размеры, в интересах экономики должен существовать определенный минимум, а в интересах свободы – ограниченный максимум. Как это будет выглядеть в каждом отдельном случае, можно определить лишь в общих чертах, в зависимости от географических данных, исторических условий, действующих и сейчас, от технических возможностей. Желаемое в политическом отношении можно выразить лишь в негативной форме. И никакого всемирного государства и всемирного парламента: это неизбежно привело бы к диктатуре и тоталитарному господству; никакой всемирной полиции: это создало бы централизованную силу, которая в случае ликвидации армий сосредоточила бы в своих руках фактическую власть и воспользовалась бы этой властью. Возможное и желаемое заключается в создании сети множества договоров, которая соединила бы все человечество в одно целое на мирной основе, хотя положение и оставалось бы неустойчивым.
Окончательной цели в виде неизменного положения не существует. Человек живет во времени, и он существует, только изменяя себя и окружающий мир.
Предварительная цель – объединение политически еще свободных государств во имя самоутверждения, для проведения совместной внешней политики в отношениях с другими государствами. К ним могут свободно присоединиться новые государства, которые целиком отвечают необходимым условиях, то есть безоговорочно верны демократии, конституции и законности – дорогим сердцу их граждан принципам.
Другая предварительная цель – согласие между США и Россией в вопросе о запрещении всем другим государствам владеть атомной бомбой. Почему? В настоящий момент существуют две великие державы – США и Россия, третьей потенциально великой державой является Китай. Китай уже может производить атомную бомбу, но он еще не стал атомной державой. Запрет со стороны США и России существовал бы не в форме договорного акта с участием всех народов, а как акт насилия в интересах сохранения жизни и свободы. Сейчас он возможен – во имя всеобщего блага. В соответствии с принципами китайской политической философии, существовавшей две тысячи лет назад, вся политическая мудрость заключается в познании начал. Если эти начала порождают зло, они должны быть взяты под контроль уже в самой первой стадии, необходимо воспрепятствовать их дальнейшему развитию или ликвидировать их.
Цена, которую приходится платить за спасение человечества, высока: обе великие державы практически становятся хозяевами мира. Два обстоятельства гарантируют то, что это мировое господство не будет использовано для угнетения других стран: во-первых, этих держав две, и ни одна не допустит захватнических действий другой; во-вторых, обе они в какой-то мере насыщены и не нуждаются в завоеваниях. Напротив, им еще предстоит огромная работа на своих собственных неосвоенных гигантских территориях.
Но абсолютного спокойствия не может быть. Оно противопоказано человеку. Если бы оно наступило, то это поставило бы предел возможностям человека, который, оказавшись в состоянии неподвижности, собственно, перестал бы быть человеком. Любая цель, даже та, которая кажется окончательной, в общем-то временна.
В международной обстановке, когда суверенны лишь две великие державы, когда фактически до сих пор только от них зависело обеспечение мира и, вероятно, хотя и не абсолютно, будет зависеть и в будущем, возникает вопрос: какова должна быть внешняя политика малых держав, чтобы способствовать обеспечению мира и свободы и тем самым собственного существования? Ответить следует так: малые державы должны присоединиться к одной из двух великих держав. Только тогда они будут находиться под защитой; их отношения с державой-гарантом должны быть отношениями союзников. Великая держава и подзащитные державы должны завоевать доверие друг друга, ибо только тогда они смогут положиться друг на друга; нет больше никакого нейтралитета, потому что ни одно нейтральное государство не может в настоящее время защитить свой суверенитет иначе, как силой оружия; вопросы войны и мира решаются внешними силами без участия малых держав. Если они сами ведут войну, то только потому, что этому способствуют или с этим мирятся великие державы, причем они могут вести только локальные войны и только обычными видами оружия; для европейских малых держав весьма важен вопрос: может ли быть локализована война в Европе, как это было до сих пор с другими войнами на земном шаре? От ответа на этот вопрос зависит их вооружение и другие военные приготовления. Возможность локальной войны в Европе невероятна, поскольку в данном случае в войну немедленно вступили бы США и Россия, которые в других случаях воздержались бы от такого шага. Ни одна из этих держав не уступит Европу другой.
Однако нет никакой уверенности в том, что в Европе сохранится спокойная обстановка. Если в Федеративной Республике возобладают военные тенденции, то с ее стороны не исключены насильственные действия с целью захвата бывших германских территорий на Востоке. Почти невозможно, чтобы такие действия остались локальными. В этом деле настолько замешаны интересы США и России, что либо они положат конец войне, либо разразится мировая война.
Малые европейские государства не имеют права вести войну. В нынешней международной обстановке такая война была бы безумием, даже если бы она велась обычными видами оружия. Война привела бы к гибели воюющих сторон и, вероятно, переросла бы в мировую.
Европейцы во всех государствах все еще питают иллюзии, связанные с попытками возвратить прежние навсегда потерянные позиции. В этой международной обстановке староевропейский государственный национализм противоречит задаче европейских народов.
Б. Внешняя политика Федеративной Республики
Федеративная Республика, как и все другие европейские государства, может лишь в том случае обладать политическим самосознанием и достоинством, если она как активный член сообщества свободных государств действует в общих интересах. Смысл ее существования – в единстве Запада, составной частью которого она совершенно сознательно является. Это единство в случае конфликта сохраняет приоритет.
Печать должны постоянно информировать народ о действительной обстановке в мире. Если этого не делается и даже утаивается правда, народ оказывается во власти стихии иллюзий и желаний – разве только он внемлет голосу своих публицистов, что сомнительно, поскольку влияние публицистов распространяется лишь на весьма ограниченные круги.
В Федеративной Республике, отчасти вследствие роста производства потребительских товаров, наблюдаются тенденции к «нормализации» политики. Это сводится к тому, что забывают о существующей обстановке в мире. Политическая деятельность в период затишья объявляется «нормальной», кратковременные и поверхностные явления принимают за саму действительность. Затем эти поверхностные явления используют в партийных интересах, в интересах карьеры отдельных политических деятелей. Политика становится сплетением интриг и шантажа, причем теряется сама суть дела. Внешняя политика становится негибкой, она безнадежно заходит в тупик, выдвигает невыполнимые притязания, теряет всякое содержание. Так происходит потому, что, когда утрачивается чувство меры, большая политика, ставящая перед собой высокие цели, не может иметь успеха.
1. Что Федеративная Республика в состоянии сделать в области внешней политики? До сих пор, как показывает история, вслед за поражением и территориальными потерями при первой же возможности возникало стремление взять реванш – вернуть потерянное. В век атомной бомбы считавшееся до сих пор нормальным стало в определенном смысле преступным. В наше время результаты прежней политической истории, выражающиеся в форме новых государственных границ, представляют собой нечто окончательное. Земной шар поделен. Народы, владеющие огромными территориями, целыми континентами, находятся в привилегированном положении. Малым государствам с их крохотными территориями приходится довольствоваться тем, что они имеют. Единственная альтернатива – это мировая война, атомная война, уничтожение человечества.
Следует принять и признать как свершившийся факт результаты развязанной гитлеровской Германией войны – установление новых границ. Это не наказание, а насилие, порожденное насилием. Насильнику, побежденному насилием, приходится вкушать плоды своих насильственных действий.
2. Кто сам уничтожает всякое право, тот не может потом выдвигать правовые притязания, ссылаясь на прошлое, к которому нет возврата. Поскольку милостью победителя ему сохранена жизнь, и победитель не ответил на его Освенцим новым Освенцимом, он должен строить свое новое бытие на том, что есть.
За правовыми притязаниями, направленными против новых границ, насильственно установленных победителем, кроется стремление к новым насильственным действиям. Права, утраченные в результате применения насилия, – это уже не права. Миру угрожает не тот, кто удерживает завоеванное, а тот, кто требует восстановления потерянного. Кто хочет мира, тот должен признать факты, потому что их не изменишь насильственным путем.
Из ответственности всех граждан за действия государства, в том числе и преступного государства, вытекает необходимость примириться с реальными результатами и рассматривать свое будущее с учетом этих результатов. Если и можно что-либо изменить в «условиях мира и свободы», то это следует открыто обосновать, причем без правовых притязаний, обсудить на разумной основе, не выдвигая односторонних требований.
У Федеративной Республики, поскольку она является частью бывшей Германии, которая была расколота волею оккупационных держав, и поскольку она является преемницей безоговорочно капитулировавшей Германии, не может быть правовых притязаний. Потсдамское соглашение – это соглашение между победителями, а не обязательство перед побежденным. Рассчитывать на будущую мирную конференцию, которая выработала бы мирный договор, – значит тешить себя пустыми надеждами. Если уж его не заключали за прошедшие двадцать лет, то теперь его вообще не заключат. Мир установили и без него.
Война создала новые правовые предпосылки, и они установлены не договором, а исходом войны. Эти результаты не обосновать правом – они сами стали основой для новых прав.
Есть только одна альтернатива этому: по сути дела изменения территориальных границ, которого сейчас хотят добиться в «условиях мира и свободы», можно достичь, как только представится возможность, насильственным путем. Притязания, выдвигаемые там, где они неуместны, представляют собой воинственные акты, прикрывающие стремление к насилию во имя «права», поскольку требующий пока бессилен.
Требования выдвигаются прямо-таки с неудержимой энергией: они, как утверждают, основываются на «непреложном» праве. Но не может быть законных притязаний там, где политическая ситуация основывается на военном насилии. Восстающий против такой ситуации ссылается на право, вытекающее из прошлого, с которым война покончила, а победитель узаконивает свою победу своим собственным правом. Однако юридическая аргументация здесь неуместна. Дело не в узаконении и обвинениях. Есть лишь одна альтернатива тому, что стало свершившимся фактом: либо стремление к новому насилию, либо примирение с существующим.
Ложные притязания становятся препятствием любой возможности установления действительного мира. В Федеративной Республике заявляют, будто сохранение линии Одер-Нейсе и отказ в воссоединении создают угрозу миру. Но ведь настоящая угроза миру возникает исключительно в связи с тем, что Федеративная Республика не желает признавать того, что является результатом действий гитлеровской Германии, а также ответственности всех немцев за эти действия. Потенциальная угроза войны заключается в стремлении к территориальным изменениям, в то время как владеющие территориями хотят сохранения существующих границ. Угроза войны исходит не от тех, кто желает сохранить существующие границы, а от тех, кто хочет изменить их.
Необходимо осознать следующее: тот факт, что руководящие политики требуют восстановления границ Гер-мании 1937 года (один министр открыто выдвигает притязания на Судеты, и его не смещают за это с должности; организации переселенцев при участии и с согласия правительства требуют возвращения своей родины), не толь-ко является провокацией против государств Востока, но и усиливает их недоверие, их основывающиеся на опыте прошлого самые серьезные опасения в отношении Германии. Они, разумеется, не могут забыть зло, причиненное им Германией, и знают, на что она способна.
Утверждение, будто отсутствие воссоединения означает угрозу миру, может означать лишь следующее: Федеративная Республика угрожает миру. Она проводит политику «с позиции силы», с тем чтобы когда-нибудь достичь своей цели насильственным путем: с помощью военного нажима, который может, в конечном счете, привести к войне.
Требование воссоединения тревожит все европейские государства (США оно не тревожит). На Западе успокаивают себя, формально поддерживая это требование и зная, что оно не будет осуществлено. Востоку, а также Франции воссоединение, которое возродило бы могущество Германии, представляется кошмаром.
Правовое требование основывается на общепризнанном принципе «самоопределения народов».
В первоначальном понимании самоопределение означает право, которое свободные люди приобретают, жертвуя в борьбе против насилия извне жизнью и имуществом, добиваясь свободы и создавая политическое общество, основанное на принципе свободы граждан. Самоопределение, утверждающееся в борьбе против насилия, черпает свои силы в этой внутренней политической свободе.
В настоящее же время самоопределение рассматривается как человеческое право само по себе, которое должно быть предоставлено каждому народу. С одной стороны, это «право» обременительно. Оно требует, чтобы народы, не имеющие сейчас ни малейшего понятия о политической свободе и не умеющие осуществить ее, были свободны. Это так же жестоко, как, например, в частной жизни требовать, чтобы человек был свободен, хотя он не способен к этому и, в сущности, нуждается в том, чтобы ему подали руку и бережно повели по пути к свободе. С другой стороны, право на самоопределение – это подарок несвободным людям, которые не знают, что делать с таким подарком (подобно людям, выигравшим в лотерею целое состояние, а потом, когда опьянение прошло, оставшимся прежними бедняками, да к тому же еще испорченными). Подарок не только не делает их свободными, но, напротив, они попадают под власть диктатуры и терзают друг друга. Они угрожают всякой свободе в мире. Подарок в виде такого «права» на самоопределение оборачивается фарсом доверия к человеку. Забывают, что свобода может быть завоевана только свободой, что ее нужно добиваться снова и снова. Истина в том, что свобода – это цель человека, а ложь – считать эту цель уже достигнутой.
Между этими двумя крайностями существует масса возможностей. Так, определенная группа населения может путем голосования решить, к какому государству ей принадлежать, или, например, решить стать независимым государством. Подобные голосования изредка оправдывали себя, так как способствовали укреплению мира; так бывало, когда голосование проходило под контролем нейтральных государств, потому что без контроля результаты голосования обычно фальсифицируются. Целесообразным и успешным оказалось голосование в Саарской области, после того как Франция дала согласие на него. Подавляющему большинству противостояло незначительное число голосовавших против. Впоследствии это меньшинство не доставило никаких хлопот. Отказ в проведении народного голосования может иметь тяжелые последствия, как это было, например, после запрещения Бисмарком голосования в Эльзас-Лотарингии и отказа Индии допустить референдум в Кашмире. Многое зависит от того, имеет ли четкие границы территория, на которой проходит голосование. Уже сами границы определяют многое. Если границы так же отчетливы, как границы Саарской области, то проблема не сложна. Если границы определяются военными и политическими, а не национальными или языковыми факторами, то надолго сохранится враждебный элемент – сильные меньшинства, потерпевшие поражение при референдуме. Если проведение границ вообще невозможно ввиду смешения языков и народов, то возникают источники постоянного беспокойства, враждебность, угроза войны, как было, например, с восточными государствами, возникшими после первой мировой войны на основе принципа самоопределения. В таких случаях не удается гарантировать защиту меньшинства, поскольку отсутствует идея политической свободы, составляющая основу государства, подобная той, которая, например, в Швейцарии сплачивает в единое государство народы, говорящие на четырех языках.
Какое место принцип самоопределения занимает в выдвигаемом Федеративной Республикой требовании воссоединения? Прежде всего, нужно отметить, что здесь не может быть и речи о каком-то героическом самоопределении в духе основополагающей государственной идеи свободы. Ни Западная, ни Восточная Германия не являются плодом акта свободного самоопределения. Они были созданы иностранными державами в соответствии с весьма различными государственными принципами, свойственными Западу и России.
Самоопределение как выбор государственной принадлежности возможно лишь в том случае, если оба государства, между которыми делается выбор, согласны признать результаты голосования. В противном случае это не правовой вопрос, а политический вопрос силы.
Мы за референдум в Восточной Германии (было бы неправильно проводить общий референдум в Западной и Восточной Германии, так как итоги голосования неизбежно были бы восприняты как подавление со стороны Западной Германии). Но поскольку отношение к «праву» такого референдума – это вопрос силы, он не может быть решен как правовой вопрос. Так что если великие державы, в данном случае Россия и США, не достигнут согласия о референдуме под контролем нейтральной стороны, то нам, в сущности, остается помалкивать. Учитывая реальную обстановку, мы должны помочь восточным немцам достигнуть максимальной личной свободы и как можно более высокого уровня жизни. Претендовать на большее значит уповать на силу, прикрываясь односторонними правовыми требованиями.
Преодоление прошлого» находит свое выражение не в забвении, не в чувстве «стыда» за прошлое, прикрывающем тайное прощение, а только в решительном повороте, в частности в безоговорочном признании результатов войны. Это означает признание границ, которые хотя и являются результатом насилия, но такого, которое было ответом на другое насилие, ничем не оправданное, опирающееся на подавляющую мощь Германии. Это исключает то, что заявил в конце первой мировой войны один видный немец. Когда его спросили, что делать, если мы потерпим поражение, он ответил: с первого же дня готовиться к новой войне. Если Федеративная Республика хочет мира, она, определяя свои политические цели, неизбежно признает следующие факторы:
а) линия Одер-Нейсе – окончательна. Территории на Востоке населены поляками, половина которых родилась там. Поэтому для них эти территории являются родиной;
b) особое положение советской оккупационной зоны окончательно, пока этого хочет Россия.
Попытки сделать обе эти существующие реальности предметом переговоров, отказ признать их под предлогом, будто они являются «уступкой», попытка категорически отвергнуть их – все это не только не признается Россией и ее союзниками, но расценивается как угроза миру. Если мы хотим мира в отношениях с восточными соседями, а также, насколько это возможно, дружбы с ними, то мы не должны говорить о правовых требованиях. Партнер не признает и не может признать такого права, потому что его не существует.
5. Переселенцам с земель по ту сторону линии Одер-Нейсе выпал трудный жребий. Потеря родины – это трагедия. Мне приходилось слышать это не только от немцев, но и от многих евреев немецкого происхождения, изгнанных из Германии в районы с населением, говорящим на другом языке. Они не забывают, что потеряли родину и, собственно, до сих пор не чувствуют себя на новом месте как дома. И только у следующего поколения иные чувства. У детей переселенцев новая родина.
6. Вместо того, чтобы напрасно выдвигать требование воссоединения, западные немцы должны помочь восточным немцам, подумав, как это сделать.
Переговоры по методу прожженных дипломатов, умалчивание об уступках, которые в конечном счете все же можно было бы сделать, предъявление уже с самого начала максимальных требований – все это ни к чему не приведет, не решит основных вопросов. Как же в таком случае действовать?
Необходимо в соответствии с новой политической обстановкой изменить ситуацию, создав при этом выгодные для всех заинтересованных предпосылки.
Нынешняя политика Федеративной Республики отрицательно влияет на жизненный уровень восточных немцев и препятствует возможной либерализации обстановки в Восточной Германии. Политика, предназначенная, в сущности, для тех немцев, которые существуют только в воображении, лишь причиняет вред реально существующим, живым немцам.
Мы должны оказать экономическую помощь Восточной Германии, чтобы она достигла максимального уровня благосостояния. Нынешняя политика, направленная на то, чтобы использовать экономические связи с восточной зоной в качестве средства нажима, ничего не даст. Она наносит ущерб немцам на Востоке. Политика Федеративной Республики, преследующая недостижимую цель – воссоединение, иллюзорна. Она не ставит своей задачей оказание восточным немцам действительной помощи.
От воссоединения, или, как сейчас говорят, от восстановления единства, следует отказаться. Нам достаточно по возможности высокой степени свободы и личной жизни и благосостояния.
Однако мы не имеем права прямо вмешиваться во внутренние дела ГДР, не имеем права требовать от других проведения политики свободы. Они сами должны сделать это. Запад не должен ничего требовать и не должен ни во что вмешиваться.
Мы должны видеть разницу между тоталитарным государством и коммунистическим государственным строем и образом жизни – образом жизни восточных государств, который мы должны уважать как существующий факт. Нам не следует оказывать помощи в целях переворота, мы не имеем права даже способствовать этому.
Нужно отказаться от доктрины Хальштейна. Эта доктрина – оковы, которые мы сами наложили на свою политику, препятствуя развитию ее активности. Такая доктрина является результатом абстрактного образа мышления в области права, с помощью которого все равно не изменишь существующих реальностей и лишь воспрепятствуешь возможным и желательным переменам.
Должны ли мы признать ГДР? Мне кажется, это зависит от момента, когда ставится данный вопрос. Пока на границе в Берлине стоит стена и проволочные заграждения, мы не можем признать ГДР. Но если бы благодаря нашей политике они были ликвидированы и был бы введен свободный переход через границу, то признание ГДР соответствовало бы существующей ситуации. Немцы в обоих государствах тогда могли бы свободно общаться и вовсе не обязательно было бы принадлежать к одному государству – этой иллюзии, сводящей на нет фактические политические возможности.
Далее, нужно внушить восточноевропейским государствам и ГДР уверенность, что им не угрожает никакая опасность с Запада. Эти государства хотят сохранить у себя коммунистическую форму экономики; пусть каждое по-своему, но они не станут союзниками капитализма против России.
Нынешние разговоры о «малых шагах» к сближению (с восточноевропейскими странами), за которыми якобы последуют «средние шаги», – пустое дело. Такой болтовней хотят показать, что уже вступили на этот путь. На самом деле это не так. Важно принять принципиальное решение, за которым последуют успешные действия.
При наличии доброй воли мы могли бы установить дружественные отношения с государствами Востока. Пройдет время, и, если мы будем проводить иную, убедительную политику, они проникнутся доверием к нам.
7. Неразрешимой остается пока лишь одна проблема. Западный Берлин и Федеративная Республика никогда не признают берлинской стены. Она может исчезнуть лишь в том случае, если станет ненужной.
8. Шансы на укрепление мира необычайно возрастут, если мы признаем существующие факты и сделаем соответствующие выводы, причем не остановимся на полдороге, а сделаем это принципиально и до конца. Наши теперешние притязания и требования могут оказаться роковыми для дела мира. Они внушают растущие опасения, учитывая одержимость немцев и их военную мощь. Кто не довольствуется тем, что у него есть, тот предстает перед всеми как враг мира, и он действительно является врагом мира. Если же несомненным реальным фактом станет иная Германия, то мы сами будем более свободными, исчезнут причины враждебности к нам, и в Европе будет обеспечен мир.
Говорят, что стремление к воссоединению – это факт, что весь народ хочет его. Но если проявить благоразумие, то можно изменить и то, что рассматривается как желание народа, и мнение политиков. Одного лишь благоразумия недостаточно в другом – для изменения таких реальностей, как географическое положение, владение большими территориями, наличие полезных ископаемых, численность населения, фактическое обладание атомным оружием.
Говорят также, что и реальность стремления русских не допустить воссоединения и изменения границы по Одеру-Нейсе – дескать, всего лишь фактор стремления.
Его-де можно изменить, если русские проявят то, чего требуют от нас, то есть благоразумие. Нужно лишь проявить настойчивость: русские станут благоразумны, если мы настоим на своем. Но ведь коренное различие состоит как раз в том, что русские хотят сохранить существующие границы, а мы – изменить их. Одни хотят сохранить за собой то, что имеют, а другие – получить то, чего у них нет. В нынешней международной обстановке условием сохранения мира является признание статус-кво. Не признавать его – значит угрожать миру.
Утверждая, что мир в Европе может быть обеспечен лишь при условии воссоединения, в сущности, выдвигают требование, создающее угрозу миру. В прежние времена можно было в любой момент прибегнуть к войне. Ныне война стала невозможной по морально-политическим соображениям. Это в корне меняет дело.
Политики, выступающие за воссоединение Германии, рассчитывают на помощь союзных западных держав, хотя такая помощь бессмысленна, и западные союзники в действительности не могут оказать ее. Если союзники до сих пор, казалось, и признавали боннское требование восстановления границ 1907 года, то это был жест вежливости, поскольку союзники понимают, что такая цель абсолютно недостижима. Рассчитывать на формулу «только на основе мирного договора» – значит делать ставку на невозможное и пестующее дело. Однако в последнее время союзники начинают проявлять недовольство. Судя по всему, на нас будет оказан нажим, и Федеративной Республике придется в один прекрасный день уступить, иначе она будет полностью изолирована, и ее сочтут опасным нарушителем мира, препятствующим разрядке напряженности и миру во всем мире.
Министр иностранных дел Шредер недавно сделал характерное заявление: «Идея мира оттеснила на второй план проблему воссоединении. Становится все труднее проводить политику воссоединении…». На это можно ответить: а разве воссоединение важнее, чем мир во всем мире? Когда обеспечение мира ставится в зависимость от воссоединения, стремление к воссоединению становится угрозой миру. «Воссоединение в условиях мира и свободы» – это всего лишь слова. Они таят в себе угрозу миру. Мы не должны заниматься самообманом: требование воссоединения – враждебный акт в глазах Востока. Можно ли ожидать или требовать от Востока, чтобы, несмотря на события прошлого и на голоса, раздающиеся сейчас у нас, он не испытывал чувства опасения перед Федеративной Республикой, которая к тому же не изменяет коренным образом своей политики в отношении государств Востока? Если я устроил завал на своей дороге, то мне придется и убрать его – иначе я не смогу идти.
Политика, в основе которой лежит требование одновременно мира и воссоединения, напоминает поведение ребенка в магазине: ему хочется и пряник получить, и пятак не истратить.
9. Упорно не признавая линию Одер-Нейсе и не отказываясь от воссоединения, мы зашли в такой политический тупик, что наша внешняя политика не только не движется с места, но ей грозит жестокое поражение, нежелательное и чреватое тяжелыми последствиями.
Ныне, после стольких упущений, люди, всегда молчавшие и поэтому не пользующиеся большим авторитетом, высказываются за признание границы по Одеру-Нейсе. Это происходит под давлением обстоятельств. Нельзя пройти мимо таких высказываний, поскольку обстановка явно обостряется и неизбежно ведет нас к политическому поражению.
Видимо, еще не все потеряно, не нужно только обставлять принятое решение оговорками. Оно должно быть исчерпывающим и ясным. Это решение будет действенно в моральном и политическом отношении лишь в том случае, если будет абсолютно свободным, и тогда оно будет также радикальным образом способствовать и решению проблемы воссоединения. Только приняв такое решение, мы станем внутренне свободными. Лишь в этом случае мы добьемся дружественных отношений с восточноевропейскими государствами. Наши союзники вздохнут с облегчением, и исчезнет причина их растущего внутреннего раздражения нашими действиями. Установив отношения дружбы со своими соседями на Востоке, мы закрепим за собой то, что у нас есть, и усилим свои позиции. Мы просто обязаны признать результаты развязанной Германией войны, ибо за действия государства несут ответственность все немцы, даже невиновные, потому что они граждане этого государства.
Только свободно принятое решение совместимо с чувством достоинства, только оно порождает дружественные отношения. Напротив, решение, принятое против воли и под нажимом, унизительно, оно не будет политически действенным, потому что не устранит недоверия к Федеративной Республике и страха перед ней.
10. Все граждане Федеративной Республики хотят обеспечения безопасности. Это обещают им все партии и каждое правительство.
Понятие безопасности имеет различный смысл, в зависимости от того, имеются в виду внешнеполитические или внутриполитические аспекты. Когда речь идет (во внутриполитическом отношении) о политической и личной свободе, об основных правах, то идея безопасности, если она используется в целях ущемления основных прав, лишается всякого смысла. Меры по обеспечению безопасности, если они ликвидируют то, что призваны охранять, становятся абсурдными. Когда идет речь (во внешнеполитическом отношении) о военной безопасности, то это значит: недопустимы действия и требования, наносящие ущерб безопасности малого государства и тем самым миру. Наша безопасность может быть гарантирована не военной организацией, созданной еще в мирное время, а только в рамках всего западного мира и его политики. Тайное стремление к применению силы под предлогом организации обороны подрывает эту политику обеспечения безопасности. Неправильна тенденция к независимости от системы безопасности Запада. В наше время не существует принципа, будто можно полагаться только на самого себя. Хотим мы этого или нет, но нам приходится полагаться на других так же, как им на нас.
11. Федеративная Республика не может одна защитить себя, одна обеспечить свою безопасность. Она не в состоянии сделать это и в том случае, если бы ей оказали помощь Франция и Англия. В обеспечении безопасности в той мере, в какой она вообще возможна в нынешних условиях, Федеративная Республика может рассчитывать только на (ПИЛ. Из этого нужно сделать соответствующие выводы. Хотя мы и должны участвовать в решении внешнеполитических вопросов, нам необходимо признать гегемонию США. Международно-политические интересы Америки – это и наши интересы.
Мы можем сколько угодно ужасаться действиям Америки и тому, что там происходит, но нет другой державы, которая могла бы защитить нас.
В Америке есть политические силы свободы, которые, несмотря на угрозы, сохраняют свое влияние со времен революционного основания государства в XVIII веке и существуют сейчас в видоизмененной форме, в соответствии с условиями современного массового общества. Среди американцев, пожалуй, чаще всего можно встретить таких людей – хотя они и в меньшинстве, – с которыми можно разумно говорить. Там больше, чем где-либо, независимых людей.
В Америке сознательно ставятся и решаются в борьбе великие современные проблемы человечества – расовая проблема, проблема второй промышленной революции (до автоматизации). Никто не знает, к чему это приведет и как решать эти проблемы. Но Америке присуща энергия разума, свойственная этой стране наряду с существующими там мощными темными импульсами, действующими, между прочим, не только там, но почти повсюду в мире.
В Федеративной Республике стремление к абсолютному суверенитету порождает противоречие. Ввиду существующей международной обстановки такая национальная политика, возводящая свою нацию в абсолют, выглядит как самоубийство. Ей не свойственно то величие, которое было характерно для нее когда-то, в период освободительных войн. Она тщеславна и неправдоподобна, основана на методах и представлениях общества, ушедшего в прошлое. То, что когда-то было элементом общественного сознания, теперь должно быть отброшено.
12. Отношения с Америкой имеют абсолютный приоритет перед отношениями с Францией. Аденауэр заблуждался, заявляя: в вопросе об Атлантическом пакте нет разногласий, но для нас необходимо, чтобы договор о дружбе с Францией был не пустой бумажкой, чтобы он претворялся в жизнь, потому что Франция наш сосед, и поэтому у нас общие интересы в вопросах обороны. Так может говорить только политический деятель, который рассматривает государства в духе XIX века, как фигуры на шахматной доске. Это вызывает всеобщее недоверие. Америка отвергает политику де Голля, как проникнутую духом националистической романтики, суетного тщеславия, опирающуюся на ничтожную фактическую силу. В результате, когда речь идет о разумных мерах, имеющих жизненно важное значение для Запада, возникают постоянные трудности. Невозможно идти в ногу с де Голлем и одновременно поддерживать отношения взаимного доверия с Америкой. Атлантический пакт – это союз европейских государств с Америкой, признающих ее фактический приоритет. Невозможно ставить на одну доску союз с Америкой и союз с Францией. При любых разногласиях Америка должна иметь для нас приоритет. Только при таком условии она будет доверять нам. Но речь идет не о французском народе, а о политике де Голля, стоящего в настоящий момент у власти. Точно так же и Аденауэр, пока он находился на своем посту, не выражал волю немецкого народа, якобы известную ему, а проводил свою собственную политику. Речь идет не о воле французского или немецкого народа, а о внешней политике, с которой им приходится мириться, даже если политика де Голля наносит внешнеполитический ущерб Франции, а политика Аденауэра, с тех пор как он отвернулся от США, – Федеративной Республике.
Блеф де Голля, делающего вид, будто он может защитить нас своей маленькой бомбой, смешон. Можем ли мы отказаться от гегемонии США, единственной гарантирующей нам действительную защиту, в пользу гегемонии де Голля, считающего ошибкой то, что Германии разрешили вновь вооружиться?
Мы существуем благодаря США, которые многое сделали для нас и поэтому заслуживают, чтобы мы были верны им. Мы не можем допускать двойственности в своих действиях и не должны мириться ни с чем враждебным США. Мы не можем одинаково относиться к США и Франции: прежде всего – США, а затем уже, в рамках американской гегемонии, – дружба и союз с Францией. Неизбежная альтернатива такова: либо безусловная гегемония и защита со стороны США, либо нет. Мы можем либо завоевать доверие, либо, проводя непоследовательный курс, потерять всякое доверие и оказаться изолированными.
Аденауэр, который, как и многие другие старые политические деятели, не только мыслил категориями кайзеровских времен, но и был искусен в уловках, необходимых для прихода к власти в парламентском государстве, и который судил о вещах с позиций тех времен, говорил об «окружении Германии». В чем тут дело? До 1914 года это окружение было порождено тревогой в связи с действиями мощной военной державы, чье заносчивое правительство допускало оскорбительные выпады в отношении всех других держав. Теперь же оно является естественным результатом невозможности принимать всерьез иллюзорную внешнюю политику федерального правительства – никто не хочет связывать себе ею руки. Федеративная Республика сама изолирует себя, ее никто не окружает. Поэтому, хотя западные державы и признают вежливо – это им ничего не стоит – мнимые законные притязания немцев, дальше этого дело не идет. Они ничего не хотят предпринять для воссоединения и восстановления старых границ, так как не могут здесь ничего поделать, а любые действия в этом направлении представляли бы собой угрозу миру, сохранение которого важнее всего прочего.
13. Повторяю, западный мир лишь в том случае сможет постоять за себя, если в своей внешней политике будет един перед лицом всего остального мира. Самоутверждение возможно под фактической гегемонией Америки при участии всех союзников в решении вопросов. Только Америка может защитить Федеративную Республику.
Сейчас западные державы возвращаются к своим старым принципам национального суверенитета. Какая глупая политическая близорукость! Они хотят быть независимыми от Америки. В отношениях с остальным миром каждая из них руководствуется своими собственными интересами, а не интересами всего Запада. Они ведут борьбу – подчас друг с другом – за влияние, во имя выгоды – точь-в-точь, как в колониальный век.
В международной политике США стоят на распутье. Они, видимо, не смогут долго удерживать свои позиции во Вьетнаме, а значит и в Восточной Азии. Вопрос лишь в том, как и куда они отойдут, причем не с позиции слабости, а по собственной инициативе и как держава, продемонстрировавшая свою силу. В США распространяется мнение, что Америка не может и не должна быть «мировым жандармом». Каким образом должны уйти США с территорий несвободных стран, в сущности не одобряющих их присутствия, – это вопрос метода и каждого шага в отдельности, причем все зависит от обстановки.
Как я уже говорил, в интересах самой Федеративной Республики связать свои внешнеполитические интересы с интересами США. Если бы США и Россия запретили всем другим государствам владеть атомной бомбой, то в интересах Федеративной Республики было бы согласиться с этим. Согласие между Америкой и Россией достигается не за ее спиной, а помимо всех государств. Существующие между США и Россией противоречия во всех вопросах политической свободы, необходимость их сосуществования гарантируют то, что мы остаемся свободными в своей внутренней политике, в вопросах воспитания, культуры, в своих обычаях и образе жизни, и все это зависит от нас самих.
Необходимо со всей ясностью подчеркнуть следующее: союз западных государств под гегемонией США необходим во имя сохранения свободы. Однако этот союз существует только во внешней политике, в отношении других государств. В области внутренней политики каждое государство, каждый народ свободен. Существует еще и общая «внутренняя политика» западных государств, прежде всего в экономических проблемах. Здесь нет никакой гегемонии. Здесь возможна борьба, которая, как и в рамках отдельных государств, может быть урегулирована путем разумных переговоров и в которой в случае разногласий не исключены односторонние акты даже самых малых государств. Правда, подобные акты крайне нежелательны. В системе внешнеполитического гегемониального союза целесообразны консультации и договоры в той сфере, где имеется общность интересов.
Возвращаюсь к теме. Военная политика Федеративной Республики и ее стратегические концепции могут иметь смысл лишь при условии единства с Америкой в форме принятия общей концепции, в создании которой участвовали бы и мы. Руководствоваться только собственными желаниями и собственной политикой – значит угрожать миру.
Однако в настоящее время, в обстановке быстрого, не объяснимого никакими разумными доводами опасного распада Запада на соперничающие, проникнутые духом национализма части, высказывается множество идей об Атлантическом союзе и о НАТО. Их члены не хотят оставаться в прежнем положении. Они требуют большей самостоятельности и выступают против США.
Мы пока еще не можем быть гражданами мира. Однако мы можем чувствовать себя как бы гражданами Сообщества свободных государств. Тогда общие интересы самоутверждения свободы будут превалировать над собственными интересами отдельных государств.
Одной из форм попытки достижения независимости от США является стремление к созданию единой Европы, которая была бы суверенна по отношению к США и стала бы третьей великой державой, наряду с США и Россией.
Все истинные европейцы хотят интеграции Европы, экономической и политической, противопоставляемой национализму. Ее хотят также и США, потому что объединенная Европа была бы их более надежным партнером по союзу, чем малые европейские государства, живущие в атмосфере постоянных разногласий друг с другом. Независимой третьей великой державой, которая сама могла бы постоять за себя, Европа не стала бы. Гарантия существования единой Европы – тоже в союзе с США.
14. Следует проводить различие между двумя великими атомными державами, с одной стороны, и всеми остальными государствами – с другой. Для последних характерна тенденция не признавать такого различия.
Разногласия западных держав между собой и с США начались еще тогда, когда было замечено, что США в случае нападения русских на Берлин теперь уже не толь-ко не думают сразу пускать в ход атомную бомбу, но и устанавливают срок, в течение которого атомная война должна быть предотвращена, хотя обычными видами оружия, имеющимися в распоряжении Федеративной Республики и размещенных в Германии войск союзников, было бы невозможно справиться с превосходящими силами русских. С увеличением численности бундесвера положение, по-видимому, изменилось. Поскольку во многих районах земного шара ведутся ужасные войны обычным оружием без применения атомных бомб, Федеративная Республика тоже может быть втянута в разрушительную локальную войну, в которой русские не применят атомной бомбы, а Америка воздержится от активного вмешательства.
Отсюда понятно, что Федеративная Республика хочет участвовать в решении вопроса о применении атомной бомбы, чтобы самой осуществить устрашение, которое служит защитой и от опустошительной войны обычными средствами. Аналогичная проблема стоит перед всеми государствами, не имеющими атомного оружия.
Проблема кажется неразрешимой. Невозможно совместить ограничение числа владеющих атомным оружием двумя державами (избавляющее человечество от атомной войны) с участием в автономной гарантии безопасности, которую может обеспечить великая атомная держава. Различие в положении двух держав, единственно суверенных в полном смысле слова, и других государств непреодолимо.
Лишь частичное решение дает американское предложение предоставить союзникам право участия в обсуждении вопроса о применении атомного оружия. Но право участия в обсуждении не означает права участия в принятии решения. В конечном счете это делает только сама атомная держава. Если бы Федеративная Республика подверглась с Востока нападению армии, оснащенной обычным оружием, и была уничтожена, то США могли бы отвергнуть ее требование о применении атомного оружия, потому что война для них равносильна самоубийству. Судьба всех неатомных держав – подвергаться риску развязывания обычных войн. Атомные державы не имеют права и не хотят вести войну друг против друга. Они предпочитают безопасность. Против других они могут действовать только обычными видами оружия.
Стремление государств самим владеть атомным оружием можно объяснить. Они считают, что только это оружие гарантирует им безопасность, потому что тогда и они смогут устрашать, если их атомная мощь действительно будет достаточной для устрашения гигантов. Однако удовлетворение такого желания нанесло бы еще больший ущерб безопасности в мире, потому что на многие государства нельзя положиться. Обезумев и имея у власти человека, подобного Гитлеру, они способны на бессмысленные действия и в случае своей гибели увлекут за собой всех. Памятуя об уроках времен Гитлера, мы не можем так быстро проникнуться доверием к германскому государству и быть уверенными, что прошлое не повторится.
Сравнительно наибольшую безопасность для всех обеспечивают ограничение распространения атомного оружия двумя державами и союз во имя существования свободного мира.
Отрицательный момент, который нельзя исключить, заключается в невозможности предотвратить войны с применением обычных видов оружия. Против этого имеется только одно средство – собственная мощь на базе обычного оружия, которая отбила бы у потенциального противника желание напасть, а также твердая уверенность в том, что и соответствующее государство ни при каких обстоятельствах не выступит первым, даже при благоприятной обстановке и если военные будут настаивать на этом.
15. Обстановка в мире вызывает содрогание. Но в этой обстановке мы живем. Делать вид, будто ее не существует, – значит проявлять близорукость. Гибельные последствия такой позиции неизбежны. Нужно оценивать обстановку с точки зрения ее способности изменяться, нужно уметь видеть скрытые в ней возможности – это вселяет надежду и побуждает к активному вмешательству.
Повторяю основные положения.
Война была развязана по нашей вине, и мы проиграли ее, причем в такой период мировой истории, когда война, как никогда, чревата угрозой всемирной катастрофы. Войны не должно больше быть.
Мы должны морально и политически примириться с результатами развязанной нами войны. В противном случае мы – враги мира.
У нас маленькая территория, и этот факт будет все более чувствительным для нас по мере прогресса в техническом развитии и освоения в результате такого развития все новых природных богатств больших континентов. Нынешнее экономическое положение Федеративной Республики, занимающей третье, после двух великих держав, место в мире, является временным и не может служить исходным пунктом для политики, рассчитанной на далекое будущее.
У нас нет и не будет атомного оружия, как у США и России. Самое большее, на что мы, видимо, можем рассчитывать, – это предоставление его нам под постоянным контролем США и с таким условием, что вопрос о его применении могут решить только США. Возможно, мы получим право участвовать в решении атомных проблем, в их обсуждении, но нам никогда не будет дано право самостоятельного решения.
Только США могут защитить нас. Но с тех пор, как у русских есть межконтинентальные ракеты и они могут уничтожить американские города, Америка не намерена применять атомное оружие, если только ей самой ничто не угрожает. Она не пойдет на риск подвергнуться атомному уничтожению ради защиты Федеративной Республики или Европы. Отсюда теория «гибкого ответа» на случай захвата русскими Западного Берлина, нападения на Федеративную Республику, Европу. Основная идея – создать перерыв, выждать, попытаться политическими средствами воспрепятствовать продвижению вперед. Бесспорен тот факт, что мы беззащитны, поскольку США не рискуют ради нас своей жизнью. И мы не защитим себя, если будем готовиться применить силу. Такая подготовка имеет смысл только в рамках всего американского планирования в целом.
Наше стремление защитить себя от возможного нападения понятно. У нас говорят, что невыносимо зависеть от защиты со стороны тех, на кого нельзя положиться; нужно, чтобы мы сами могли защитить себя; поскольку-де у нас нет атомных бомб, нам нужно получить право распоряжаться этими бомбами; мы обречены, если не получим такого права.
Но реальное положение вещей таково, что мы не можем защитить свою жизнь, действуя в одиночку. В этом мы по-прежнему зависим от США, которые будут иметь право окончательного решения и в том случае, если у нас будет право участвовать в обсуждении вопросов.
В случае войны в Европе Федеративная Республика окажется на карте западного мира в положении окраинного района, подобном положению Восточной Пруссии по отношению ко всей Германии в 1914 году. От Восточной Пруссии пришлось вначале отказаться, и она стала полем битвы. То же самое, но только намного страшнее, вероятно, произойдет и с Федеративной Республикой. Став прифронтовым районом и полем битвы, она, видимо, будет полностью уничтожена.
Что мы можем сделать для обеспечения своей безопасности?
Во-первых, мы должны не на словах, а на конкретных делах искренне проводить безоговорочную политику мира.
Во-вторых, нам необходимо быть в союзе с США в самом широком смысле этого слова. Своими действиями в той мере, в какой это зависит от нас, мы должны завоевать абсолютное доверие США. По сравнению с этим союзом, единственным, имеющим для нас решающее значение, всякий другой союз должен играть подчиненную роль. Доверие со временем может превратиться в дружбу. Конечно, нам не следует ожидать, что ради нашего спасения друзья пойдут на самоубийство, но мы все же сможем рассчитывать на такую политику с их стороны, при которой они будут стремиться предотвратить худшее и не забудут о нас в своих планах. Мы должны обратить внимание США на то, что наша безопасность не обеспечена и мы не защищены, с тем чтобы они при нашем участии оказали нам всяческую помощь своими военными планами и политическими советами.
Нужно быть слепцом, чтобы не видеть всех этих факторов, безумцем – чтобы не учесть их в своих планах и действиях.
В этой обстановке в мире, которую мы не в состоянии изменить, мы должны найти форму своего существования.
Если мы будем упорствовать в своих невыполнимых и враждебных делу мира требованиях, объявлять свои требования к Востоку «непременными», то это будет иметь для нас роковые, гибельные последствия.
Нужно уметь довольствоваться возможным, имея в виду свободу в нашем государстве – она в наших руках – и мир, во имя которого мы можем многое сделать. Мы откажемся от наращивания своей мощи, ибо она не изменила бы принципиально нашего положения. Мы никогда больше не станем великой державой.
Нужно стать частью единого целого. Поскольку суверенитет в прежнем смысле этого слова потерян окончательно, мы должны вполне сознательно отказаться от него. Довольствоваться тем, что есть, – вот в чем достоинство, а необоснованные притязания лживы и смешны. Восставать против того, что есть, и ставить своей целью нечто иное просто потому, что так хочется, – недостойное дело.
Необходимо сознавать факт существования всеобщей угрозы, которую мы не в силах ликвидировать. Не следует предаваться ни настроениям банального счастья, ни чувству беспочвенного страха. Немецкий народ хочет жить в мире истины, а не в мире иллюзий и не хочет терять чувства меры, возвышающего человека.
Мы хотим постичь смысл своей судьбы. В условиях исторической действительности величие человека – в его умеренности.
VII. Резюме и перспективы
Коренной поворот в политике Федеративной Республики— как внешней, так и внутренней – не может произойти в форме изменения ее в той или иной отдельной области. Успех может принести только ее изменение в целом. Нельзя изолировать отдельные составные части, потому что тогда они теряют свой смысл.
В интересах нашей политики, проводимой на основе принципов свободы и с целью завоевания свободы, необходимо создание демократического государства свободных граждан. Такая политика требует полного контроля и гласности и несовместима с самовластием и диктатурой, а поэтому и с законами, принимаемыми на случай «внутреннего чрезвычайного положения»: она не допускает милитаризации жизни. Эта политика имеет определяющее значение для духовного развития активных граждан и независимой, но облеченной ответственностью личности. Она учит мыслить и требует способности выносить суждения.
В международной сфере ее целью должен быть мир на основе признания результатов гитлеровской войны. Она должна пользоваться полным доверием. Свобода и мир могут существовать только во взаимосвязи друг с другом и лишь при условии правдивости.
Политическая концепция, которая может существовать только как одно целое, в отдельных вопросах сама находится в состоянии движения, изменяясь вместе с развитием обстановки в мире. В связи с техническим, индустриальным, общественным развитием нужно, не изменяя общих принципов, видеть элементы нового в частном. По мере углубления в народе и его руководителях разумного начала и стремлений все более ясными становятся и принципы.
Федеративная Республика живет в мире фантастических представлений. Она ссылается на правовые требования. Федеративная Республика безнадежно зашла в тупик, из которого она может выйти только в том случае, если совершит коренной поворот, осознает действительное положение вещей и поставит свою политику на прочную, а не фиктивную основу.
Нынешнего министра иностранных дел следует упрекать не за то, что он придает первостепенное значение Америке, а за то, напротив, что он делает это нерешительно и не меняет коренным образом политического курса. Он сам не чувствует твердой уверенности и поэтому не может и немецкий народ убедить в простой истине. Его внешняя политика отличается от политики его противников лишь в отдельных нюансах и второстепенных вопросах.
Кажется, сейчас ни один политик в Федеративной Республике не понимает этого. Кто догадывается, тот не решается сказать об этом, предпочитая ничего не видеть. Другие державы видят это, но предпочитают молчать. Федеративная Республика сама изолирует себя в том смысле, что никто не может поддерживать ее политику, и она остается в одиночестве. Так что речь идет не об окружении Федеративной Республики (как было с Германией перед 1914 г.), а о самоокружении эгоистического образа мышления, проявляющегося во внешней политике. Его не может разделять ни одно государство. Не может быть никакого доверия к Федеративной Республике.
Политики Федеративной Республики действуют от случая к случаю, не руководствуясь никакой идеей: ставят ложные цели, пытаются хитрить, поддаются шантажу, терпят и быстро забывают одно унижение за другим. Не имея ни принципиального представления о политической обстановке в мире, ни концепции республиканского государства, они не учитывают существующей реальности и не стремятся к свободе. Не проявляя инициативу, они лишь реагируют на чужие действия, подчиняются воле случая, вместо того чтобы использовать случайности для достижения высоких политических целей. Такие действия бездарны и политически бессмысленны.
Сказанное мною я считаю, с точки зрения существующей реальности и принципов свободы и мира, логически необходимым, хотя на фоне существующих сейчас в Федеративной Республике мнений это может показаться абсурдным. Но стоит многим задуматься над этим – и вещи, вначале отвергавшиеся как абсурд, могут предстать как нечто само собой разумеющееся. Я знаю, что не сказал ничего нового. Немцы не так уж глупы, чтобы не видеть элементарных вещей, хотя и не говорят о них открыто. Так было во времена кайзера, так было и в 1918 году – тогда один лишь Макс Вебер говорил о так называемой революции как о «кровавом карнавале» и его не хотели печатать в газете «Франкфуртер цайтунг». Так было и в период Веймарской республики, и во времена национал-социализма (тогда это объяснялось террором и смертельной опасностью). Так обстоят дела и сейчас.
В политической истории не господствует разумное начало. У Гёте были все основания презирать историю. Весьма возможно, что все простое и последовательное с фактической и логической точки зрения правильно. Но до тех пор, пока приходится иметь дело с «иррациональным», противоречащим действительности фанатизмом национального или идеологического толка, разумную политику можно проводить лишь в том случае, если принимаются во внимание и эти противоречащие разуму элементы. Слабая сторона построений и наблюдений, содержащихся в этой книге, заключается в том, что в них недостаточно показано отсутствие здравого смысла во всем его чудовищном масштабе. Но при всех своих недостатках такие построения необходимы, так как они помогают лучше видеть и осознавать происходящее.
Возможно, все рухнет. Если учесть, что до сих пор все, даже великое, погибало из-за совершенно явных ошибок – будь то ошибки, допущенные в большой политике или в самом образе жизни, в практической экономической деятельности или в нравственной сфере, – то не исключено, что все человечество движется по пути, ведущему к самоуничтожению. Мыслящий человек должен принимать во внимание такую возможность, и тогда он поймет, что такое человек и чем он может быть. Тогда все предстанет в правильном свете, а близорукие и фальшивые прописные истины исчезнут.
Однако человек, если он хочет познать начала своего бытия и жить, не имеет права отчаиваться. Он может идти вместе с теми, кто отстаивает по крайней мере шансы разумного начала на успех, кто уважает человеческое достоинство. Не исключено, что человек в конце концов одержит победу над антиразумом в себе самом.