Глава 4
Операция называлась «Мальчик». Женя узнал об этом на следующее утро, когда приступили к генеральной репетиции кровавого действа. Часов в восемь его разбудили, отправили в ванную приводить себя в порядок, накормили завтраком, а потом под конвоем Толика снова спустили в подвал. На экскурсию. Всего на пять минут. Но этих пяти минут хватило, чтобы понять: надежды на спасение нет, бежать не стоит и пытаться, любое самовольное действие наказуемо, наказание одно – долгая, мучительная смерть.
Сначала Женя не мог ничего разглядеть – после яркого дневного света глаза не сразу привыкли к темноте. Но вот Толик, его слуга-тюремщик, подкрутил что-то в своей керосиновой лампе, и Женя увидел Нину.
Он не готов был к такому зрелищу, несмотря на вчерашний кошмар. Она лежала, скорчившись, в углу, на какой-то грязной подстилке. Сквозь разорванную в клочья одежду проглядывало истерзанное, в ужасных кровоподтеках тело, вместо правого глаза зияла страшная кровавая рана.
– Да, это она, твоя нежная любовница, – заговорил вчерашний интеллигентный голос из темноты. Женя вздрогнул – он не знал, что этот человек снова здесь, его Женя боялся больше всех, понимая, что он главный и именно от него зависит его собственная жизнь. – Красивая женщина была, ничего не скажешь. Сейчас, конечно, уже не то. Хрупкая вещь – красота, очень хрупкая. Как легко ее разбить и превратить в нечто совершенно противоположное. Грустно это, – говоривший горестно вздохнул. – А еще грустнее, когда ты чувствуешь себя виновником этого разрушения. Не правда ли, Женечка? – Он немного помолчал, а потом заговорил снова: – Но еще не все потеряно, то есть главное не потеряно, и ты можешь выправить положение. Нет, красоту Нине уже не вернуть, что да то да, но можно избавить ее от дальнейших мучений, можно спасти ей жизнь.
– Я же сказал, что сделаю все, я же сказал!
– Сказал. Вчера. А сегодня мог и засомневаться. Ведь были сомнения, ну признайся? И, наверное, даже в голову забредали крамольные мысли: сбежать, бросить свою нежную любовь, пусть разбирается сама. Но дело ведь вот в чем. Сама она ни в чем не разберется. Это во-первых. А во-вторых, ты в любой момент можешь занять ее место на этой самой подстилке, в этом самом углу. И твоя красота точно так же разобьется вдребезги. А потом… Ну, о том, что будет потом, лучше и не говорить. Мне трудно говорить о таких вещах, просто язык не поворачивается. Даже помыслить страшно – мурашки бегают по коже, и к горлу подступает ком. Ты ведь тоже очень красивый мальчик. Я люблю и ценю красоту, и мне очень, очень тяжело ее разрушать.
– Но я же не отказываюсь. Пожалуйста, отпустите Нину, я все сделаю.
– Отпустить? Как же можем мы ее отпустить? Ниночка – наша заложница.
– Я имел в виду, переведите ее отсюда куда-нибудь наверх, в комнату, в нормальные условия. Ей нужна медицинская помощь, ей нужно что-нибудь поесть и… Да она здесь просто умрет.
– Нет, она останется в подвале. Медицинскую помощь мы ей окажем, а насчет всего остального… Видишь ли, мне очень жаль, но нормальные условия мы ей создать не можем. Иначе мы лишим тебя стимула к работе.
А теперь приступим к занятиям. Планы несколько изменились. Вполне вероятно, что уже сегодня ночью ты понадобишься. Во всяком случае, ты должен быть подготовлен. Иди, мой мальчик, и будь прилежен в обучении.
Толик подхватил фонарь и повел его из подвала. Как и вчера, они поднялись по лестнице на второй этаж и прошли по коридору, но до комнаты, где Женя ночевал, не дошли, свернули в узкий проход между двумя массивными дверями, обитыми черной кожей. Толик открыл одну из них, втолкнул вовнутрь Женю, а сам остался снаружи.
Женя огляделся. Это была большая комната, сплошь заставленная мебелью. Она поразила его какой-то изысканной старомодностью, несколько вычурной и претенциозной, но обустроенной с большим вкусом и знанием дела: все здесь было подобрано одно к одному, ничто не выбивалось из общего стиля – ни тяжелые бархатные портьеры, ни дубовая мебель, ни огромная кровать под кружевным балдахином.
Растерявшись, Женя сделал несколько шагов вглубь комнаты и остановился, не зная, для чего его сюда привели и что он будет делать дальше. Он еще раз огляделся – комната казалась необитаемой, но готовой по первому требованию принять своих странных жильцов, для того чтобы они могли сразу же с комфортом здесь расположиться – поужинать при свечах за этим старинным необъятным столом, провести ночь любви на этой кровати за вызывающе роскошными занавесками, хорошо, со вкусом отдохнуть или решить какие-то свои тайные дела, ведущие от жизни к смерти и от смерти к жизни. Нет, не решить, а пока просто прорепетировать. Ну конечно, комната эта – только сцена, малая ученическая сцена, репетиционный зал.
Занавески дрогнули и поползли в сторону. На кровати показался мужчина лет сорока в синем махровом халате, надетом, судя по всему, на голое тело.
От неожиданности Женя вскрикнул и подскочил на месте. Мужчина улыбнулся и заговорил, противно сюсюкая:
– Пойди сюда, солнышко, не бойся. Дядя Боря тебя не обидит. Не в его привычках обижать таких хорошеньких мальчиков. Иди ко мне, садись.
Женя приблизился к кровати и осторожно сел на край, боясь и дрожа всем телом.
– Умничка моя, красавчик. Ну что ты дрожишь, дурачок? Все будет хорошо и совсем не страшно. Думаю, тебе даже понравится.
Он обхватил Женю за шею и поцеловал в губы.
– Расслабься и не бойся. Ничего такого ужасного в этом нет, глупые предрассудки. Не страшнее, чем с женщиной, не предосудительней и не стыднее, чем с самим собой.
Мужчина распахнул халат и принялся раздевать Женю, осторожно и аккуратно, почти нежно. Женя не сопротивлялся, он даже помогал Борису освобождать себя от одежды – картина, которую он увидел в подвале, действительно оказалась хорошим стимулом.
– Вот и умница, послушный мальчик. А теперь закрой глазки и ни о чем не думай, доверься дяде Боре, он уж свое дело знает.
Ничего другого и не оставалось. Все равно избавиться от этого нового кошмара не представлялось возможным. Лучше всего было сразу умереть, просто и безболезненно. Но просто и безболезненно никто бы ему умереть не дал. В случае отказа умирать его заставят долго и мучительно.
– Вот так, вот так, только расслабься.
Долго и мучительно. Мучительно и долго. Он, как сейчас Нина, скорчившись, будет лежать на грязной подстилке, с кровавой раной вместо правого глаза. А может, они придумают и еще что-нибудь пострашнее.
– Так, так, хорошо, мой мальчик.
Египетскую казнь с дверной ручкой. Или гестаповские пытки. Или… Но ведь и то, что с ним сейчас делают…
– Нет! Не надо! Пустите!
– Тише, тише… чуть… чуть… еще…
Все кончилось. Его больше нет. И теперь неважно…
– Ну вот, – заговорил Борис, все еще одышливо дыша. – Считай, что посвящение пройдено. А теперь приступим к главному. Одевайся. – Он бросил ему одежду и натянул на себя халат. – Выглядеть это будет примерно так. Дай-ка мне сигаретку, вон там, на столике, и зажигалку. Ага, спасибо. – Борис закурил и протянул пачку Жене. – Угощайся. – Женя покорно взял сигарету. – Мы разыграем небольшой спектакль. Проведем первую репетицию. Прежде всего тебе нужно войти в роль. Ты у нас кто? Поэт Женя Ильин? Да, да, я знаю, кто на самом деле мой славный мальчуган. Только теперь мой мальчик должен несколько изменить свою социальную суть. И стать Жоржиком, мальчиком из агентства, мальчиком по вызову, сладеньким зайчиком, рыбонькой, пусиком. Мой новый мальчик знает, что он красив, у него прекрасное свежее тело, длинные ноги, тонкая талия, гладкая, безволосая кожа и совершенные бедра. А еще он знает, что ценнее этих качеств нет ничего на свете. Он – тело и только тело, желанное, восхитительное тело. Ну, представил себя таким пусиком? Представляй быстрее, времени у нас немного. Твой клиент – мужчина моего возраста и примерно моего телосложения. Комната – что-то вроде этой, во всяком случае, от кровати до окна, от кресла до окна, от стола до окна расстояние такое же. Итак, тебя вызвали. Ты звонишь в дверь, так, для приличия, она, конечно, открыта, ведь тебя ждут, с нетерпением ждут. Потом заходишь. Клиент может быть на кровати, а может оказаться за столом. Ты подсядешь к нему – на кровать или на ручку кресла. Он предложит тебе бокал вина, а себе нальет водки – пьет наш друг только водку, даже коньяк на дух не выносит. Ты должен обязательно выпить с ним, но только чуть-чуть, чтобы не потерять форму. Вы немного поговорите. Вполне возможно, что и о поэзии, он любит под водку и под мальчиков поговорить о высоком. Потом, вероятно, будет постель. И снова водка. И еще водка. Выпить он не дурак, очень даже не дурак. Это тебе облегчит задачу. Но смотри, постарайся его к себе приручить, заинтересовать, влюбить. Что хочешь делай, только чтобы он не выпроводил тебя сразу же после постели. И вот когда он дойдет до кондиции, ты выманишь его к окну. Свет в комнате будет приглушенным, скорее всего свечи, с улицы ничего не увидят. Ну а дальше сделаешь то, что сделал тогда. Я имею в виду твой первый случай. Все понятно? Вопросов нет?
– Нет.
– Тогда приступим. Я – это он, ты – это ты. Выйди из комнаты и снова зайди, уже по сценарию.
Альберт Иосифович. Странное сочетание! А впрочем, называть себя он попросил Аликом. Комната, где они сидели почти уже час, была действительно очень похожа на ту, где проходила «репетиция», только еще богаче, пышнее и претенциозней. Хозяин тоже чем-то напоминал Бориса – манекен для примерки костюма, – но был не в пример внушительнее и интеллигентнее: породистое, холеное лицо, породистое холеное тело, породистый голос, умный глубокий голос, и его жесты, и его руки. Трудно было представить, что этот человек мучил в детстве животных, забил до смерти своего одноклассника. Он казался добрым и мудрым, и хотелось называть его отцом. Быть Аликом ему совершенно не шло. А быть жертвой мальчишки и тем более.
Но ему очень подходила эта комната – пышная, претенциозная, и музыка, которую они слушали, – пышный и претенциозный Корелли, и, конечно же, очень подходил он, Женя, но в качестве сына, в качестве собеседника, ученика, но не в качестве мальчика, которого он купил на этот вечер для любви.