Нет, он сам рисковал, помогал, боялся, что Вадима арестуют. Главное – помочь хотел он искренне. И рисковал. И все эти промедления вовсе не из-за него, просто так сложились обстоятельства. Новый год, чертов Новый год. Кто виноват в том, что все это случилось на Новый год? Никто не виноват, но от этого не легче. Они опоздали, безнадежно опоздали, а теперь все бессмысленно.
Игорь гремит на кухне ложкой о чашку – размешивает сахар в кофе. Володин голос нудно бубнит без остановки невнятное что-то, словно радио на стене с привернутым звуком.
– Ну, – Игорь выглянул из кухни, посмотрел на часы, – пора выходить. Ребята скоро прибудут. Зря ты отказалась от кофе.
Катя поднялась, они прошли в прихожую. Володя подал ей дубленку, помог одеться.
– Значит, адреса вы не знаете? И что это за поселок – тоже?
– Дом стоит на отшибе, не знаю, есть ли там вообще какой-то поселок. Но мы же договорились, что я покажу. Я дорогу запомнила, когда возвращалась в город.
– Не хотелось бы, чтобы вы туда ехали. Мало ли что? Но нет так нет, придется вас взять с собой в качестве проводника.
– Ладно, выходим.
Гаврилов закрыл дверь, и они спустились вниз. Минут через пять к подъезду подъехала милицейская машина.
– Садитесь, Катя, – Володя распахнул дверцу. – Знакомьтесь, наши ребята: Анатолий, Юра, Сергей…
…Третий раз за какие-то неполные сутки Катя ехала по этой дороге. Короткий маршрут неизвестности и страха, надежды и отчаяния. Успеют ли? Не успеют? Конечно, теперь уже не успеют. Она вдруг почувствовала невероятную усталость. И пустоту. И снова накатилась сонливость. Глаза просто сами собой закрывались. Машина мерно гудела, гудели голоса Анатолия, Юры, Сергея… И глаза закрывались.
Что ж, теперь-то сну можно не сопротивляться. Пока едут по городу, ее помощь не нужна, а как понадобится, разбудят. Больше всего ей хотелось отключиться от всего, не беспокоиться о том, успеют или нет, не страдать из-за Вадима, а главное – не думать.
Не думать? Вот она и поймала себя, вот и призналась. С самого начала, еще когда только решила сбежать от Михаила, возникло это неясное, но невыносимо мучительное ощущение, что поступает она не так, неправильно, но Катя подавляла его в себе, не давала оформиться, не позволяла себе думать, умышленно сосредоточившись на выполнении поставленной перед собой задачи – спасти Вадима, переходя от этапа к этапу, заботясь о том, как бы до конца довести дело. Но вот все от нее зависящее выполнено, больше нечем отговариваться, больше нечем себя занять, чтобы не думать. И неясное ощущение сразу же оформилось в мысль, словно только и ждало, когда она освободится, чтобы вынырнуть из глубины сознания, сформироваться и замучить.
Предательство – вот что это такое. Самое обыкновенное предательство. Чем бы оно ни было оправдано, в какую бы форму ни облекалось. Ведь она же попросту предает Мишу ради того, чтобы спасти Вадима. Да, он оказался подлецом и убийцей. Но ведь она любила его. Думала, что любила. Любимый человек не может оказаться подлецом и убийцей, он может быть только любимым человеком. Значит, прав был Вадим: Михаил – это просто ошибка, болезнь в острой форме и только.
Но ошибка он или нет, он ей верил, он ее любил, а она предала его как последняя гадина, натравила ментов, да еще все боялась, успеет его продать или не успеет. Сбежала от спящего, он ей доверился, спокойно спал и не ждал такой подлости. А она сбежала, предала, чтобы спасти того, кого предала раньше, кого убила и растоптала раньше.
Ну конечно, они успеют, можно и не сомневаться, что успеют, – подлость всегда успевает совершиться.
Наверное, Миша все еще спит и ни о чем не догадывается.
Катя открыла глаза – пост ГАИ. Выехали из города. Теперь начинается ее работа проводника – поводыря подлости, нужно смотреть в оба, чтобы не пропустить, не проехать мимо, точно указать цель – это здесь, ату его, ребята. А ребята, пока сидящие в таком обманчиво-расслабленном состоянии, безусловно, с радостью, с азартом охотников воспримут ее призыв. Словно свора гончих, бросятся они на зверя. Забыв про похмелье, про бессонную ночь, жадно вдыхая запах охоты. Им все равно, что зверь этот спокойно спит, не бежит, не прячется, не сопротивляется, они подстегнут свое воображение, сделают в сознании своем зверя опасным, а вторжение в тихий, никем и ничем не охраняемый, не ждущий подвоха дом – захватом объекта. Пока они едут и ждут, но вот им будет дана команда: вперед! – и тела их, такие расслабленно-ленивые, сожмутся в комок ярости и злобы. Осталось совсем немного, десять-пятнадцать минут – и конец ожиданию, томительному безделью: спящий станет зверем, задача для смельчаков-охотников – выхватить его из норы, выхватить из постели, сбить с ног, опрокинуть лицом на пол заученным движением палачей, с силой и яростью, чтобы лицо окрасилось красным, превратилось в кровавую маску. Жалкая кровавая маска разбитыми губами запросит пощады и снисхождения у черных их масок, победительных безжалостных масок.
Анатолий, Юра, Сергей… Пока еще у них есть имена. Есть лица. Пока. До того, как не дан приказ: взять! Десять-пятнадцать минут – и эти симпатичные ребята превратятся в страшный силовой механизм. Без имен, без лиц. Все, как один, они выскочат из машины и двинутся к дому – объекту, и начнется охота на человека, на самого любимого ее человека. А организовала эту охоту она сама, Катя. И именно на нее, а не на них ляжет вина за разбитое лицо Михаила, за его унижение, за его разбитую жизнь. Игорь, Володя, эти ребята – просто составные части железной машины, разбивающей цель.
– Да не волнуйтесь вы так, – один из бойцов, кажется Юра, обратился к Кате, улыбаясь. – Все пройдет как надо. У нас осечек не бывает.
По-детски добрая, наивная улыбка, автомат на коленях, камуфляжная форма, тяжелые ботинки – действительно волноваться не стоит, осечки не будет. У таких не бывает осечек. Нужно только чуть-чуть потерпеть и дождаться.
Пять-десять минут. Даже воздух в машине совсем раскалился от ожидания. Казалось, он весь состоял из молекул азарта, погони, предвкушения наслаждения страхом и кровью. Чем ближе они подъезжали, чем меньше оставалось ждать, тем напряженней становилась атмосфера в машине, тем явственней проступал на лицах ребят звериный оскал. Им уже не хватало места, в нетерпении и некотором раздражении смотрели они в окно. «Сколько можно ехать, где этот чертов дом? Где этот чертов зверь? Быстрее бы». Руки, сжимающие оружие, слегка дрожат от нетерпения. В глазах, следящих за дорогой, слегка рябит от напряжения. Нервное дыхание, нервное покашливание, удушающий запах нарастающей ярости. Еще немного – и машина просто взорвется.
Пять минут или меньше. За тем пригорком надо сворачивать, а там какая-то сотня метров – и дом.
Катя закрыла глаза.
Пять минут или меньше – и конец. Сейчас уже ничего невозможно исправить, они на огромной скорости приближаются к развязке.
Или можно исправить? Не свернуть за тем пригорком, проехать мимо, по прямой?
Просто ошибиться, чуть-чуть подзабыть дорогу. Это ведь так просто, так естественно, забыть. Свернуть в другом месте. Машина поплутает-поплутает, напряжение спадет, боевики-охотники опять превратятся в обыкновенных симпатичных ребят с наивными детскими улыбками… И не будет никакой охоты, ничего не будет. Кате, конечно, придется долго извиняться перед Игорем и Володей, смущенно потупив взор, объяснять, что она и сама не может понять, где этот чертов дом. Выдержит (это не сложно, совсем не сложно) насмешливо-разочарованно-недовольные взгляды ребят из группы захвата – и все. И спасет Михаила. И спасет себя от предательства. Но погубит Вадима. И повесит на себя новое предательство. Вадим не виноват в том, что она… Михаил не виноват в том, что она…
– Катюш, – Гаврилов наклонился к ней. – Куда дальше ехать? Здесь поворачивать?
Вадим? Михаил? Орел или решка? Предавать так или так?
– Ты забыла, Катюш? Не волнуйся, вспомни. Здесь поворот и там, дальше, тоже. Сосредоточься и вспомни.
Михаил? Вадим? Простите меня, простите, я больше не могу!
– Так что, Катюш?
– Да, поворачивать здесь.
Вот и все, вот и все. Машина медленно тронулась навстречу ее предательству.
Кончено все, все кончено. Катя безучастно смотрела, как ребята надевают маски, передергивают затворы автоматов, слушала, как отдаются последние указания вполголоса. Сейчас машина остановится – и конец. Она выбрала, привела охотников к логову зверя. Ату его, ребята, ату!
Машина остановилась метрах в пятидесяти от особняка. Деревья совершенно скрывали их от тех, кто находился в доме. Группа захвата направилась к лесу.
– Ну вот и все, Катенька, если не опоздали, через пару минут все закончится. Будем надеяться, что не опоздали. – Игорь открыл дверцу машины. – Ты сиди здесь, не высовывайся, хорошо?
– Хорошо.
Катя осталась одна. Водитель тоже вышел и курил в стороне.
Охота началась. Теперь действительно все, и исправить ничего невозможно. Через минуту-другую бойцы ворвутся в дом, поднимутся на второй этаж, войдут в спальню…
Минута-другая прошла – они уже в доме. И ничего, ничего…
Катя выскочила из машины и бросилась к лесу. Следы – борозды от множества ног, ног охотников. Как легко по ним бежать, не то что по нетронутому глубокому снегу, как утром.
Забор. Калитка. Они оставили открытой калитку! Какое упущение, какая небрежность! И как же ей повезло! И никого ни во дворе, ни на крыльце. Ей дают возможность исправить ошибку, подлую, страшную ошибку… Пьяная ночь, пьяное ожидание. Горе-охотники! Но как же ей повезло!
Катя вбежала на второй этаж. Где-то внизу, на противоположной стороне дома, слышался шум. Странно все же, что они не оцепили дом. Из рук вон работают, надо посетовать Игорю. Выговор, выговор вам, ребята, за плохую работу! Спасибо вам, мальчики, за плохую работу.
Катя бросилась к двери спальни. Здесь ничего не изменилось с тех пор, как она ушла. Только стало светлее, намного светлее. Это шторы раздвинуты. Кто же раздвинул шторы?..