лет назад. Я любила тебя всегда, и тогда, пять лет назад, тоже. Но ведь пять лет – черт знает какой долгий срок, необозримо долгий. Разве можно бояться того, что будет через пять лет? Я была согласна и думала, что сама захочу от тебя избавиться. Но вот, оказывается, не захотела. Я лучше его убью. Изумруды твои, а его я убью.
– Да кого, его?
– Ах, мальчик мой, Женечка, ты ревнуешь меня, – Нинель нервно рассмеялась. – Это хорошо. Господи, как же это хорошо! – Она вскочила со своего стула, подошла к нему и обняла его сзади за шею. – Ты любишь меня? Любишь?
– Я хочу знать, кто он, – Женя повел головой, пытаясь высвободиться, но она сжала руки кольцом, не позволяя ему вырваться, и припала губами к его затылку.
– Боже мой, боже мой, как я люблю твой запах. Твои волосы, твоя кожа… А к нему не ревнуй, он больше ничего не значит. То есть значит лишь как временное препятствие к нашему окончательному счастью.
– Когда-то ты говорила, что Михаил ничего не значит. И целых пять лет…
– Тогда я тебя обманула. Прости меня, Женечка. Нет, не в смысле Миши обманула, он действительно был только этапом. Обманула в другом. Этап этот был не к нашему с тобой счастью, а…
Я познакомилась с ним в Москве. Но не тогда, когда мы с тобой туда приехали, а много раньше. Я училась тогда на третьем курсе в МГУ на журфаке. Был конец июня. В тот день мы сдали последний экзамен. На следующее утро я должна была уехать домой. Но не уехала, потому что… встретила его, Павла.
Он шел со связкой бананов – ужасной редкостью в те времена. Нес их, прижимая к груди двумя руками, как маленький ребенок, который держит что-то слишком большое и боится выронить. Так трогательно и наивно он их нес. Я засмеялась, а он посмотрел на меня и остановился. Мне стало ужасно неловко, и, чтобы как-то сгладить ситуацию, я спросила, где он купил бананы, просто так, чтобы что-то спросить, обыденное и оправдывающее то, что я на него обратила внимание. «Вы хотите банан?» Он поставил ногу на какую-то тумбу, положил связку на согнутое колено, отломил один из связки и протянул мне. Мне стало еще неудобнее, я начала отказываться, глупо объяснять, что завтра еду домой, что у меня есть маленький брат, что хотела ему привезти из Москвы что-нибудь такое, необычное, чего никогда не купишь в нашем городе, и что, увидев его с бананами, подумала… Он вручил мне всю связку и смеялся, ужасно смеялся, но совсем не обидно, так же детски трогательно, как нес, прижимая к себе, бананы. А потом…
«Ничто нам не помешает погулять по городу вместе, если вы, конечно, не против и никуда не спешите». Ну разве могла я быть против? Он мне очень, очень понравился, да что там понравился, я влюбилась в него, вот так идиотски банально влюбилась с первого взгляда. И спешить, разумеется, мне было некуда. И ничто нам не помешало… Нет, бананы мешали, их так неловко было нести. Тогда мы сели на скамейку в каком-то парке, он стал их чистить и скармливать мне. На третьем меня затошнило… А потом…
«Ничто не помешает нам провести этот вечер вместе». Ничто не помешало. Он привел меня в какую-то странную, грязноватую, совершенно пустую квартиру (комната и маленькая кухонька). Очень мрачное, неприятное место. Но тогда мне даже эта его квартира понравилась, как понравилось все, что было его: улыбка, руки, голубая рубашка, легкая испарина на лбу и у носа… Мы сидели на полу, на какой-то совершенно замызганной подстилке, пили коллекционное шампанское из грубых глиняных кружек, закусывали бананами… А потом…
Я не знаю, в какой момент это произошло. Наверное, на несколько секунд я потеряла сознание и потому что-то тут пропустила, воспринимала события с опозданием на эти несколько секунд. Он нависал, нависал надо мной со своей детской, наивной улыбкой на детски наивных чуть припухших губах и с огромным тесаком в руке, мягкой, нежной, наивно-детской руке.
Не знаю почему, но я не испугалась. Не знаю почему, но это меня спасло.
Нет, потом я узнала, почему спасло. Он мне все объяснил. Больше всего на свете он ненавидел страх – страх в глазах, чьих бы то ни было глазах. Я уже пятая девушка, которую он заманивал в свое логово, логово истребителя страха. Этот страх в глазах преследовал его всю жизнь, с самого рождения. Он появился на свет с его двойником – у Павла был брат-близнец. Только двойник этот, его зеркальное отражение, – отчаянный трус, гнусный слабак, взгляд его – ненавистный взгляд овцы, преданной на заклание. Господи, господи, как он его ненавидел, этого своего братца! Он готов был его убить, чтобы навсегда истребить этот страх в глазах, изжить его навек. А пока… Он тренировался на кошках, то бишь на девушках. Но я первая не испугалась, у меня первой в глазах он не увидел этого страха.
На каникулы домой я не уехала. Все лето мы были вместе. И еще два года. А знаешь, чем мы занимались эти два года?
– Понятно, чем. Любили друг друга, – мрачно произнес Женя.
– Дурачок! Ревнивый дурачок! Никакой любви между нами не было.
– Сама же сказала, что влюбилась в него с первого взгляда.
– Именно что влюбилась – влюбленность и любовь вещи разные – и именно с первого взгляда. Дальше этого взгляда дело не пошло. А Павел даже и мимолетной влюбленности ко мне не испытал. Но мы были… как бы это лучше выразиться? Духовными близнецами, что ли? Да, наверное, так. Мы понимали друг друга даже лучше, чем самих себя, и хотели одного и того же.
– Чего же вы хотели?
– Чего? Выхода за черту. К тому моменту, как мы с Пашей познакомились, он только нащупывал свою колею, это его убийство страха не что иное, как просто поиск себя, своей сути, слепой, неопределившийся поиск. Я вообще еще и не начинала искать, только постоянно ощущала какое-то неудовлетворение. Меня бесила и я сама, и окружающие – и жизнь в целом. Друг без друга, возможно, мы бы себя вообще никогда не нашли. Хотя, как знать? Паша, может, и нашел бы. Во всяком случае, потом, без меня, он прекрасно развился, создал эту киллерскую «фирму», в которой мы с тобой и работали. Помнишь наши золотые денечки? – Нинель улыбнулась и похлопала Женю по щеке. – Ну вот. А тогда…
Не могу сказать сейчас, кому принадлежала первоначальная идея – может, Павлу, может, мне. Скорее всего ему, хотя идея-то чисто женская. План оформился в первый же вечер. Суть состояла вот в чем: работать теперь мы будем в паре и не просто изгонять какой-то там страх, а убивать ради денег. Я знакомлюсь с каким-нибудь холостым богатеньким Буратино, закручиваю с ним любовь, довожу его до того, что он от страсти уже на стенки лезет, без меня даже в сортир не ходит, готов душу дьяволу отдать, лишь бы поцеловать родинку у меня на плече. А тем временем узнаю, где у него тумбочка, из которой он берет на свою богатенькую буратинскую жизнь, и чем эта тумбочка располагает, делаю слепок золотого ключика от его квартирки и вообще подготавливаю плацдарм. И однажды ночью, когда влюбленные, то бишь я и Буратино, насытившись друг другом, крепко спят в своей постельке, в дом пробирается вор и душегуб, то бишь Пашенька, мочит спящего ловеласа своим верным стальным товарищем, обчищает несчастного до нитки, так чтобы наследники, если таковые имеются, не слишком радовались, и уводит в ночь очаровательную свою партнершу.
Жидковата сценка, хочешь сказать? Ну конечно, по сравнению с тем, что мы с тобой отчебучивали, – это младенчество. Но ведь мы тогда и были младенцами, только-только начинали. Кстати сказать, все проходило успешно. Один только раз за два года чуть было не залетели – бывшая буратинина жена не вовремя решила вернуться, но в конце концов все обошлось.
Ну, а потом я закончила университет и уехала домой. Отношения между нами как-то сами собой закончились. Мы просто расстались и все. Без прощального поцелуя, без слез, без заламывания рук, без обещаний: «Мы еще обязательно встретимся, мы еще провернем с тобой не одно дельце». Он остался в Москве, а я уехала в наш город, включилась в обычную жизнь, без выхода за черту. Да в общем я устала, пресытилась, захотелось пожить спокойно.
Не знаю, на сколько бы меня хватило. Может быть, даже на всю жизнь, если бы не братец мой Лешенька. Вот уж кого я всегда ненавидела. Он мне всю жизнь испоганил, этот маленький выродок. Я терпела, терпела, терпела, а однажды не выдержала. Дальше ты знаешь, сам принимал участие в истреблении тирана.
– Ты тогда меня просто использовала. Обманула и использовала.
– В чем же я тебя обманула?
– Ты говорила, что любишь меня, обещала сборник… Я был маленьким и глупым, я же не знал…
– Я тебя действительно любила и люблю до сих пор.
– Ты ведь собиралась меня убить. Еще сегодня утром хотела…
– Я же сказала, что… все изменилось, больше я для тебя не опасна. Завтра утром ты уедешь. А когда станет можно, я тебя разыщу.
– Интересно, как?
– Я слишком знаю тебя, мой мальчик. Разыскала же тогда на чердаке, – Нина засмеялась. – Дай-ка мне сигаретку. Живую, пожалуйста.
Женя вытащил из пачки сигарету, прикурил и протянул ей.
– Спасибо. – Нина глубоко затянулась и выпустила клуб дыма через нос. «Как дракон, – подумал Женя. – Впрочем, она уже действительно не опасна».
– Ну, а зачем ты меня повезла в Москву, если у тебя был этот Павел? Ты ведь к нему ехала?
– Я надеялась его найти и в конце концов нашла. Но в общем я не ехала именно к нему.
– Ну, все равно, я-то тебе зачем был нужен?
– Дурачок! Говорю же, любила тебя. Ты не веришь?
– Почему, верю. Только слишком уж оригинально проявлялась твоя любовь.
– Возможно. Я вообще большая оригиналка, – Нина опять засмеялась. – Ну, не сердись, не сердись.
– Я не сержусь.
– Неправда, сердишься. Потому что остался все таким же маленьким и глупым. А по-моему, обижаться тебе совершенно не на что. Разве плохо мы жили в Москве? Это ты сначала кочевряжился, а потом вошел во вкус и даже, кажется, получал удовольствие. Да так оно и должно было быть – ты по натуре своей убийца.
– Убийцей меня сделала ты.
– Глупости, глупости. Ты готов был им стать, когда занял свое второе место – законное, между прочим, Лешик тут не виноват, не было бы Лешки, оказался бы кто-то другой. Твое место по жизни – второе. Вот с этим-то ты и не мог смириться, потому что любишь себя до самозабвения. Тебе нужна была компенсация. Московская жизнь и стала такой компенсацией. Там наконец ты почувствовал себя победителем. Но ты заблуждался, никаким победителем ты, по сути, быть не мог.