Невольный глава наемников Карл де Бурбон погиб в первой же схватке. Соперник Вазари Бенвенуто Челлини заявлял, что это он выстрелил тем роковым ядром из Ватиканской крепости в замке Святого Ангела. Армия осталась без командования и беспрепятственно ворвалась в город, подогреваемая религиозной ненавистью. Описания нанесенных разрушений ужасают. Людей резали на улицах, грабили дворцы и церкви, потрошили библиотеки, брали заложников ради выкупа. Все сорок два человека из швейцарской стражи папы пали на ступенях собора Святого Петра, когда попытались преградить врагу вход и дать возможность папе Клименту VII сбежать. Это был единственный раз за все пятьсот лет существования легендарной папской охраны, когда ее воинам пришлось отдать жизни за понтифика. Климент стремглав побежал по крытой галерее, которая вела из Апостольского дворца за крепкие стены замка Святого Ангела. Внушительное круглое строение из древнеримского бетона, которое было изначально возведено вокруг могилы императора Адриана, превратилось в почти неприступную крепость. Город погибал в хаосе, а Климент стал пленником в своем убежище. Наемники были не в силах вытащить его оттуда, но и он не мог выйти. В какой-то момент он попытался сбежать под видом углежога, но его ухоженные руки, недостаточно измазанные золой, и грушевидная фигура его выдали.
Во Флоренции сеть информаторов докладывала властям о каждом шаге императорской армии. В конце концов та снова двинулась на север. И, поскольку Рим был взят, она уже не боялась флорентийской обороны. Ипполито Медичи с кардиналом Пассерини, который, как всегда, был рядом, в ужасе призвал лучшего кондотьера союза Франческо Марию делла Ровере, герцога Урбинского, чтобы вместе с ним обсудить план обороны. Формально состоявший на службе у Венеции, делла Ровере мог помочь остановить имперские войска в любой точке на их пути на юг. Но поскольку у него не было причин это делать и не было condotta (приказа выступать от того города, которому он служил), то он ждал. В конце концов, Венеции ничто не угрожало. Он не был поклонником семьи Медичи. Папа Лев Х сместил его с должности герцога Урбинского в 1516 году и отдал титул Лоренцино деи Медичи, отцу Алессандро деи Медичи, который учился вместе с Вазари. Только со смертью папы Льва Х в 1521 году делла Ровере вернулся в Урбино. Но сейчас, поскольку Венеция выступала союзницей Флоренции против армии Карла V, ему нужно было действовать.
Чтобы не размещать наемников самого герцога во Флоренции (стояла середина мая, уже больше недели Рим был захвачен), кардинал Пассерини и Ипполито договорились встретиться с делла Ровере на нейтральной территории, за пределами городских стен. Семейство Медичи переживало тяжелое время. В Риме папа Климент выглядел полным трусом. Семнадцатилетний Ипполито управлял городом через своего опекуна. Юные правители не были в Италии редкостью. К примеру, Федерико да Монтефельтро и Сигизмондо Малатеста стали управлять своими городами в пятнадцать лет, а сам делла Ровере стал герцогом Урбино в восемнадцать. Но все они были слеплены из другого теста, нежели томный красавчик Ипполито, который самым важным занятием в то время считал неловкие ухаживания за собственной племянницей Екатериной, сестрой Алессандро Медичи и будущей королевой Франции.
Когда кардинал Пассерини и Ипполито Медичи выехали за пределы города, группа флорентийских граждан захватила правительственные помещения в палаццо Веккьо и объявила о возврате республиканского правительства, а также приговорила Медичи к изгнанию. Но в распоряжении Ипполито и Пассерини был знаменитый капитан наемников и его армия. Они не собирались отступать. Опираясь на Франческо Марию делла Ровере, они сменили цель и направили войска на свой собственный город, пока не пробили себе дорогу в самое сердце Флоренции.
Вазари был свидетелем развернувшегося боя, хотя армии наемников понадобилось немного времени, чтобы подавить городских революционеров. Отряды делла Ровере, Ипполито и кардинал Пассерини вернули себе ратушу уже после первого дня столкновений. Но в «Жизнеописании» Франческо Сальвиати Вазари приводит скорее историю о спасении флорентийской иконы, чем отчет о военных действиях в городе:
«Когда после этого, в 1527 году, Медичи были изгнаны из Флоренции, то во время осады дворца Синьории[86] на тех, кто штурмовал дверь, была сверху сброшена скамья, которая, однако, по велению судьбы упала на руку стоящего окруженным оградой рядом с дверью мраморного Давида Буонарроти и разбила ее на три куска»[87].
Речь идет о знаменитом «Давиде» Микеланджело, огромной скульптуре библейского героя, которая символизировала город. Вместе с целым рядом других удивительных статуй она была выставлена на площади Синьории с 1504 года. Изначально «Давида» собирались поставить на выступ на фасаде собора Флоренции, где он пополнил бы ряды ветхозаветных пророков, созданных лучшими мастерами. Сегодня, когда мы смотрим на статую с уровня земли, она выглядит немного непропорционально. С низкого постамента галереи Академии голова и рука кажутся чересчур большими. Но если бы «Давида» установили на должной высоте, то снизу под углом пропорции выглядели бы правильно. Проект с серией таких скульптур остался незавершенным, и во времена Вазари статуя стояла на низком постаменте рядом с палаццо Веккьо.
Микеланджело для Вазари был не просто примером совершенного художника. Он был дорогим его сердцу другом. Поэтому «Жизнеописание» Микеланджело самое длинное во всей коллекции. Оно наполнено такими подробностями, что перед нами предстает живой человек: классическая риторическая техника экфрасиса — описания — самым удачным образом сочетается с пересказом сплетен. Кроме того, мы видим жизнь, полную страданий, жестокие стороны флорентийского общества и атмосферу постоянного соперничества между художниками.
Поскольку Микеланджело происходил из семьи аристократов низшего порядка, то его отправили в латинскую школу, а не в подмастерья к художнику. Быть художником даже в конце XV века считалось недостойным занятием для благородного юноши:
«…он всё свободное время тайком занимался рисованием, за что отец и старшие его ругали, а порой и бивали, считая, вероятно, занятие этим искусством, им незнакомым, делом низким и недостойным древнего их рода»[88].
Наконец в 1488 году отец смилостивился и отправил Микеланджело в учение к Доменико Гирландайо. В своих исследованиях Вазари выудил из флорентийских архивов сам контракт. В мастерской у ученика быстро обнаружились большие способности. И однажды, когда один из его товарищей копировал какие-то изображения мастера, Микеланджело не сдержался:
«Микеланджело выхватил у него этот лист и более толстым пером заново обвел фигуру одной из женщин линиями в той манере, которую он считал более совершенной, так что поражает не только различие обеих манер, но и мастерство и вкус столь смелого и дерзкого юноши, у которого хватило духу исправить работу своего учителя. Лист этот я храню теперь у себя как святыню, а получил я его от Граначчи и поместил его в „Книгу“ вместе с другими рисунками, полученными мною от Микеланджело, а в 1550 году, когда Джорджо был в Риме, он показал этот рисунок Микеланджело, который узнал его и которому приятно было вновь посмотреть на него, а из скромности он сказал, что больше понимал в этом искусстве, когда был мальчиком, чем понимает теперь, когда стал стариком»[89].
Талантливый аристократичный Микеланджело с его изящными манерами быстро заслужил в городе хорошую репутацию. И, как пишет Вазари, вместе со славой художника росла и зависть его современников. Лоренцо Медичи пригласил его нарисовать древние скульптуры из семейной коллекции и отобедать вместе с его многочисленной свитой. Это была большая честь, и Микеланджело долго припоминал всем в Риме славные дни конца 1480-х — начала 1490-х годов. Однажды друг и товарищ Микеланджело подмастерье Пьетро Торриджано (из зависти, как заявляет Вазари) ударил его по носу так сильно, что «след остался на всю жизнь». А Торриджано выгнали из Флоренции. Как Джотто и Брунеллески, Микеланджело был некрасив, но наделен прекрасной душой.
Зависть сопутствовала Микеланджело большую часть жизни, и Джорджо, который и сам был жертвой зависти, очень ему сочувствовал. Среди всех видов искусства работа скульптора считалось самой непрестижной, потому что скульпторы трудились очень тяжело, в поту и пыли. Руки их походили на руки простых рабочих. И руки Микеланджело в конце жизни были искорежены артритом.
Но то, что делал с камнем Микеланджело, поднимало искусство над законами физического мира и возносило в область чистого духа, как заявил Марсилио Фичино на одном из собраний Лоренцо Медичи. «Пьета» в Риме (1499) и «Давид» во Флоренции (1504) принесли Микеланджело славу непревзойденного мастера, которая длится и по сей день.
Но едва ли успех остановит критиков. Некоторые возмущались скульптурой «Пьета», говоря, что Дева Мария у Микеланджело слишком юная. На подобную дерзость Вазари огрызался: «…и хотя некоторые, как-никак, но всё же невежественные, люди говорят, что Богоматерь у него чересчур молода, но разве не замечали они или не знают того, что ничем не опороченные девственники долго удерживают и сохраняют выражение лица ничем не искаженным, у отягченных же скорбью, каким был Христос, наблюдается обратное?»[90] Суть гения Микеланджело заключалось в превращении боли и усилия в произведения трагической красоты. В его последней скульптуре «Пьета Ронданини» в Милане всё горе маленькой стойкой Девы Марии сконцентрировано в мускулистой руке, которая с непримиримой силой поддерживает огромное тяжелое тело мертвого сына.
«Давид» Микеланджело еще более удивительный, потому что гигантский кусок мрамора, из которого он вырезан, начал обрабатывать другой художник, забросивший проект. С тех пор кусок камня лежал во дворе собора, побитый, со следами работы. Сделать ч