то-либо с таким камнем было бы непросто для любого мастера. Но Микеланджело превратил непростую задачу в триумф скульптора. Вазари сетует на то, что гигантский кусок мрамора для статуи Нептуна Амманнати, которая стоит на площади Синьории, не отдали лучшему скульптору, например Микеланджело. Местные шутили: «О, Амманнати, какой прекрасный кусок мрамора ты испортил!»
Вазари подробно останавливается на «Давиде», и тому есть основания. По его мнению, как и по мнению большинства флорентийцев, это была лучшая статуя из когда-либо созданных. (И многие гости Флоренции до сих пор согласны с таким утверждением.) Вазари доносит до нас смешную историю о нежелательной (или ненужной) критике от человека, который заказал статую в 1504 году. Пьеро Содерини, глава флорентийских республиканцев во время короткого периода изгнания Медичи, сказал Микеланджело, что нос Давида выглядит чересчур большим. Микеланджело послушно поднялся по лестнице к голове статуи и дотронулся резцом до носа. Притворившись, что работает, он просыпал вниз немного мраморной крошки, так что Содерини поверил, будто Микеланджело отрезал лишнее. Восхищенный Содерини немедленно похвалил художника, сказав, что стало намного лучше. Хотя на самом деле ничего не изменилось.
Ухищрения Микеланджело подобны тому, что рекомендует Макиавелли в «Государе» и Бальдассар Кастильоне в «Придворном»: если вы убедите заказчика в том, что ваши идеи принадлежат ему, он радостно их примет. Анекдот Вазари — это еще и игра слов, потому что на итальянском «тянуть за нос» — то же, что на русском «водить за нос». Остается только догадываться, произошло ли это на самом деле. Но важно, что Микеланджело был не только превосходным художником, но и превосходным дипломатом.
«Давид», блистательный символ Флоренции, обозначил один из ключевых эпизодов в жизни героя Вазари и повлиял на композицию всего «Жизнеописания». В историю «Давида» наш автор вплетает и себя, рассказывая, как он спас статую во время беспорядков 1527 года.
«А так как эти куски целых три дня валялись на земле, и никто их не подбирал, Франческо [Сальвиати, близкий друг Вазари] отправился к Понте-Веккьо за Джорджо, и, после того как он поведал ему свое намерение, оба они, как и подобало мальчикам их возраста, пошли на площадь, где, не помышляя ни о какой опасности, подобрали среди сторожевых солдат обломки этой руки и, добравшись до проулка мессера Бевильяно, отнесли их в дом отца Франческо…»[91]
Эта история не больше чем сказка о мальчишеской смелости. В ней чувствуется и что-то библейское. Если бы рука «Давида» действительно упала с такой высоты, как говорит Вазари, то она бы раскололась на тысячи осколков, а не на три. Что до лежания на земле в течение трех дней, то читатель XVI века тотчас заметил бы сходство с историей Иисуса, которого положили в запечатанную гробницу в Страстную пятницу, а восстал он из гроба в Пасхальное воскресенье. Получается, что Джорджо и Сальвиати появляются как deus ex machina. Они поднимают и восстанавливают статую, в которой воплотился сам флорентийский дух. Их друг Бенедетто Варки в своей «Истории Флоренции» представляет битву на площади Синьории не такой ожесточенной, как она выглядит у Вазари. Но тут есть более важный момент: защищать произведения искусства — это важное, святое дело.
Если «Давид» и юные художники, спасшие его руку, вряд ли были в смертельной опасности во время восстания 1527 года, то положение Ипполито Медичи и кардинала Пассерини действительно было очень шатким. Теперь оно полностью зависело от Франческо Марии делла Ровере, герцога Урбинского, превосходного капитана наемников и феодального правителя. Но делла Ровере наняли защищать Рим, не Флоренцию. Когда 17 мая он со своей армией отбыл, флорентийские повстанцы снова выгнали Медичи. В этот раз Ипполито, Алессандро, кардинал Пассерини и их ближайшие родственники не посмели вернуться.
Герцог Урбинский и его войска пришли к северным окраинам Рима 1 июня. Но скоро стало ясно, что убрать имперскую армию из города они не в силах. После трехнедельного разбоя солдаты бесконтрольно разбрелись по городу. Не было никакой возможности загнать их на поле боя. А драться на улицах среди римских развалин, отвоевывая дом за домом, никто не собирался. Через пять дней после приезда делла Ровере, 6 июня, папа Климент VII сдался. Он заплатил 400 000 дукатов выкупа за свою жизнь и за то, чтобы солдаты убрались восвояси. Он также обязался отдать несколько земельных владений Карлу V и Венеции (в качестве компенсации за службу делла Ровере). Несмотря на этот договор и возвращение Климента, многие имперские отряды еще семь месяцев оставались в Риме: бесчинствовали, грабили понемногу и вообще наслаждались вседозволенностью. Только устав, они отправились домой, на север. Климент наблюдал за этим с ужасом, но ничего не мог сделать.
Отец Джорджо на события тех дней отреагировал как любой хороший отец. Он притащил сына обратно к себе домой. Уехать из Флоренции для Джорджо было почти так же горько, как и для его соучеников Ипполито и Алессандро Медичи. Больше всего он скучал по своему флорентийскому другу Франческо Сальвиати: Джорджо писал, что они любили друг друга «как братья»[92].
6. Художник против художника. Демонические жуки и поучительные истории
Изгнание и расставание с другом дались Вазари нелегко, хотя ему не так долго пришлось жить вдалеке от Флоренции и Сальвиати. Похожий драматичный эпизод появляется в «Жизнеописании» Джотто: поэт Данте вынужден покинуть художника, с которым его связывала близкая дружба. Вазари характеризует Данте как «ровесника и ближайшего друга [Джотто] и поэта не менее знаменитого, чем был в те времена знаменит Джотто»[93]. (Хотя Данте до отъезда из Флоренции еще не сочинил «Божественной комедии».) Написанный Джотто портрет его друга-поэта до сих пор хранится в музее Барджелло во Флоренции. Джотто — один из трех главных персонажей книги Вазари. Он лучший представитель искусства эпохи Раннего Возрождения в Тоскане. Вазари изображает его умным, талантливым и самоуверенным. А еще — обладателем едкого чувства юмора, как в знаменитом анекдоте об «О» Джотто:
«Папа Бенедикт XI, намереваясь произвести некоторые живописные работы в соборе Святого Петра, послал из Тревизы в Тоскану одного из своих придворных поглядеть, что за человек Джотто и каковы его работы. Придворный этот, приехавший, дабы повидать Джотто и узнать о других превосходных флорентийских мастерах живописи и мозаики, беседовал со многими мастерами и в Сиене. Получив от них рисунки, он прибыл во Флоренцию и, явившись однажды утром в мастерскую, где работал Джотто, изложил ему намерения папы. И так как тот хотел сам оценить его работы, то он, наконец, попросил его нарисовать что-нибудь, дабы послать это его святейшеству. Джотто, который был человеком весьма воспитанным, взял лист и на нем, обмакнув кисть в красную краску, прижав локоть к боку, как бы образуя циркуль, и сделав оборот рукой, начертил круг столь правильный и ровный, что смотреть было диво. Сделав это, он сказал придворному усмехаясь: „Вот и рисунок“. Тот же, опешив, возразил: „А получу я другой рисунок, кроме этого?“ „Слишком много и этого, — ответил Джотто. — Отошлите его вместе с остальными и увидите, оценят ли его“»[94].
Среди тысячи и одной истории, рассказанной Вазари в «Жизнеописаниях», история о джоттовском «О», пожалуй, самая известная. Хотя послание и кажется простым, в нем можно найти массу смыслов. Красное «О», пустое на первый взгляд, наполнено значением, и дело здесь не только в том, что десятисекундный рисунок принес Джотто заказ в Риме, как он и предсказывал.
Вазари изображает Джотто хладнокровным, снисходительным, но слегка надменным человеком, который прекрасно осведомлен о своей гениальности. Будучи флорентийцем, а следовательно, гражданином свободной республики, он готов отстаивать свою позицию перед любым членом феодального двора. Именно эта свобода дала ему возможность одним безупречным движением кисти войти в историю искусства и остаться в ней до наших дней.
Согласно Вазари, Джотто родился в семье крестьянина на окраине Флоренции. В возрасте десяти лет он пас семейные стада овец и проводил время за рисованием мелом на камнях и палочкой на земле. Однажды, как говорится в «Жизнеописании Джотто», когда мальчик рисовал овечку заостренным камнем на плоском, мимо проходил художник Чимабуэ. Увидев столь талантливый рисунок, Чимабуэ пригласил Джотто переехать к нему во Флоренцию и стать его учеником. Эта история, как и многие из тех, которые мы знаем только от Вазари, наверняка является вымыслом. Но такие запоминающиеся детали помогают ему создать изящную композицию: биография Джотто заключена между двумя историями о его гениальности.
Джоттовское «О» с литературной точки зрения особенно важно. В этой истории мы видим торжество ingegno, остроумия, над практическими навыками. Сама мысль нарисовать идеальный круг демонстрирует мастерство художника лучше, чем любой рисунок, хотя рисунок — это тоже шедевр. Круг становится испытанием и для ingegno папы римского: сможет ли он оценить его.
Придворный стал сомневаться, но Джотто, который был столь же упрям, сколь и обходителен, стоял на своем:
«Посланец, увидев, что другого получить не сможет, ушел от него весьма недовольным, подозревая, что над ним подшутили. Всё же, отсылая папе остальные рисунки с именами тех, кто их выполнил, он послал и рисунок Джотто, рассказав, каким образом тот начертил свой круг, не двигая локтем и без циркуля. И благодаря этому папа и многие понимающие придворные узнали, насколько Джотто своим превосходством обогнал всех остальных живописцев своего времени. Весть об этом распространилась, и появилась пословица, которую и теперь применяют, обращаясь к круглым дуракам: „Ты круглее, чем джоттовское О“. И пословицу эту можно назвать удачной не только из-за того случая, по которому она возникла, но и еще больше из-за ее двусмысленного значения, ибо в Тоскане называют „круглыми“ (tondo), кроме фигур, имеющих форму совершенного круга, также и людей с умом (ingegno) неповоротливым и грубым»