В 1530-х годах Рим был живой художественной средой, и не только в сфере живописи и скульптуры. И драматурги, и музыканты с воодушевлением представляли свои произведения на суд изысканных эстетов и жаждущей зрелищ толпы. Светский театр со специально создаваемыми декорациями вскоре стал уникальным видом народного развлечения. Рим всё еще не оправился от разграбления, но его развитие нельзя было ни сдержать, ни остановить. Джорджо Вазари он наверняка казался самым поразительным городом на земле.
У него было с кем разделить радость, ведь его близкий друг Франческо Сальвиати уже поселился в Риме и входил в свиту кардинала Ипполито. Эта ситуация прекрасно описана в «Жизнеописании» Сальвиати: «Между тем Франческо жил себе в Риме, не имея большего желания, как увидеть в этом городе своего друга Джорджо Вазари, и судьба в этом отношении пошла навстречу его желаниям, но еще до того больше сам Вазари»[138]. Вскоре Джорджо довелось попасть в неловкое положение:
«И вот, прибыв в Рим, Джорджо тотчас же разыскал Франческо, который, вне себя от радости, рассказал ему, какой он пользовался милостью у своего синьора, кардинала, и насколько занимаемое им место отвечало его желанию учиться, добавив: „Я не только наслаждаюсь настоящим, но и надеюсь на лучшее, ибо, помимо того, что я вижу в Риме тебя, с которым как с лучшим молодым другом я смогу изучать и обсуждать творения искусства, я к тому же надеюсь пойти на службу к кардиналу Ипполито деи Медичи, от щедрот которого и от милости папы я смогу рассчитывать на большее, чем то, что я имею сейчас, и я, конечно, это получу, если только не приедет некий юноша, который, находясь вдалеке, этого ждет“. Джорджо, хотя и знал, что ожидаемый юноша был не кто другой, как он сам, и что место это предназначалось ему, всё же не захотел раскрываться, так как в душу его закралось некоторое сомнение, не подвернулся ли кардиналу кто-нибудь еще, и так как он побоялся сказать такое, что потом могло обернуться совсем по-другому»[139].
Проводить время среди статуй и зданий Древнего Рима уже тогда считалось важной частью образования молодого художника и будет считаться еще много столетий. Даже когда в XIX веке самым притягательным местом в мире стал не Рим, а Париж, самой желанной наградой для любого художника оставалась Римская премия. На эту премию студент мог пожить в Риме, впитывая его волшебную творческую атмосферу.
Прогулки Вазари и Сальвиати по Риму напоминают прогулки Донателло и Брунеллески, во время которых они делали эскизы разрушенных зданий и античной скульптуры. Нетрудно представить себе двадцатишестилетнего Вазари сидящим у стен терм Каракаллы или у ободранных сводов Пантеона, с бумагой, развернутой на дощечке, и серебряным карандашом, зажатым между пальцами правой руки. Любовь к эскизам в Риме будет вдохновлять Вазари всю жизнь. Через пару лет, задержавшись в Риме, вместо того чтобы вернуться во Флоренцию, он написал своему тогдашнему покровителю Оттавиано Медичи:
«Я принял решение остаться среди этих камней, преображенных умелыми руками гениев, которые превратили их в подобие природы лучше, чем могла бы сделать сама Природа в своих попытках заставить их дышать и двигаться… Я скорее хотел бы умереть и быть похороненным в Риме, чем прожить жизнь в другом месте, где безделье, лень и инерция покрывают ржавчиной красоту талантов, которые могли бы быть чистыми и прекрасными, а вместо этого стали темными и мутными»[140].
Но уже через пять дней после приезда игра началась. Вазари и Сальвиати пришли в резиденцию кардинала Ипполито палаццо дель Те, и Джорджо достал свое рекомендательное письмо из Ареццо:
«…входит сам кардинал. Тогда Джорджо, подойдя к нему, приложившись к руке и передав письмо, удостоился самого радушного приема, вскоре после чего домоправителю Якопоне да Бибиена было поручено обеспечить его жильем и предоставить ему место за пажеским столом. Франческо показалось странным, что Джорджо в этом деле с ним не посоветовался, тем не менее он решил, что тот это сделал с добрыми намерениями и к лучшему. И вот, после того как вышеупомянутый Якопоне отвел Джорджо несколько комнат позади церкви Сан-Спирито и по соседству с Франческо, оба они всю эту зиму сообща и с большой для себя пользой занялись изучением предметов искусства»[141].
Сегодня церковь Санто-Спирито-ин-Сассия стоит почти в тени собора Святого Петра на той же стороне Тибра, что Ватикан. Но в начале XVI века собор Святого Петра представлял собой затянувшуюся стройку. В 1506 году папа Юлий III заложил первый камень фундамента новой базилики. Но в 1531 году большая часть старого здания всё еще стояла. Это была неуклюжая развалина тысячелетней давности из кирпича, известняка и римского бетона. Из-за масштабного проекта, продолжавшегося сто двадцать лет, маленький район, в котором поселились Вазари и Сальвиати, стал превращаться в колонию художников и оставался ею много столетий спустя.
Вазари вспоминает это время как золотой век своей жизни. Ему не приходилось делать ничего, кроме того, что он больше всего любил: учиться и рисовать в компании других целеустремленных художников.
«Там, по милости этого синьора [кардинала Ипполито], я получил возможность заняться рисунком в течение многих месяцев. Я готов утверждать как истинную правду, что эта возможность и тогдашние мои занятия и были моими настоящими и главными учителями этого искусства, хотя они и в дальнейшем приносили мне немалую пользу и сердце мое всегда было преисполнено пламенного желания учиться и неустанного стремления рисовать и денно и нощно. Большую помощь оказало мне в то время и соревнование с молодыми моими сверстниками и товарищами, большинство которых сделались впоследствии отличнейшими мастерами нашего искусства»[142].
Вазари и Сальвиати зарисовывали памятники, здания и статуи. Иногда они даже проникали в папскую резиденцию, когда папа уезжал верхом, и срисовывали находящиеся внутри фрески Микеланджело и Рафаэля[143]. Честолюбивые художники рисовали каждый день, а после ужина, расположившись при свечах, продолжали разговаривать об искусстве. Затем они копировали эскизы друг друга. Вазари писал, что в это время он изучал анатомию, но не в классной комнате, а, как он сам жутковато выражается, «там, на кладбище». Раскапывать тела и вскрывать их было неприемлемо в рамках христианской морали. Делать это приходилось самостоятельно, с лопатой, при свете фонаря. Занятие не для слабых духом.
Вазари чувствовал, что должен содержать семью, оставшуюся в Ареццо без отца, и высылал родным большую часть своего заработка. Он писал влиятельным особам в надежде получить постоянное денежное содержание. Даже самые успешные художники во времена Возрождения искали безопасную и постоянную работу при дворе великих людей: принцев, герцогов и кардиналов. В таком случае художник мог получать определенную сумму денег, иногда к этому добавлялись жилье и стол (часто во дворце покровителя), а иногда и слуга. В свою очередь художник — всегда мужчина — должен был постоянно трудиться на покровителя, посвящать свои творения лорду или кардиналу. (Так, Петрарка посвятил «Об уединенной жизни» епископу Кавальонскому, а Альбрехт Дюрер серию офортов «Жизнь Марии» — императору Максимилиану I.) Покровитель имел право получить любое произведение, созданное под его покровительством. При более строгих отношениях, как у Яна ван Эйка и Филиппа Доброго, герцога Бургундии, иногда оговаривалось, что художник не может работать ни для кого, кроме своего покровителя, без его письменного согласия[144].
В силу таких связей с высшим обществом художники часто выступали агентами, иногда тайными, для своих господ. Поколение до Вазари, Рафаэль в Италии и ван Эйк во Фландрии, сыграли важные роли в политических делах тех дворов, к которым принадлежали. Ван Эйк часто действовал как секретный агент от имени герцога Филиппа. На его счету несколько тайных дипломатических миссий. Тем же занимался Питер Пауль Рубенс в Антверпене в XVII веке. И когда Вазари писал своему бывшему покровителю Никколо Веспуччи, он надеялся получить постоянное содержание, которое позволило бы ему не беспокоиться о куске хлеба и к тому же получать дополнительные деньги от других творческих предприятий.
Но даже без регулярных выплат художник, которому благоволил богатый покровитель, мог жить очень хорошо. В письме к Веспуччи Вазари упоминает, что под покровительством Ипполито Медичи в Риме (но пока без денежного содержания) ему предоставлены дом, слуга и какая-то хорошая одежда[145].
Другим способом обеспечить себе в Риме постоянный доход было купить себе место в папской администрации. Уплатив взнос в Апостольскую палату — финансовый орган Ватикана, можно было получить пост составителя папского бреве, составителя документов, переписчика, корреспондента, нотариуса или сборщика налогов. Работники ватиканского аппарата получали небольшую плату за каждое написанное письмо и составленный контракт. Это компенсировало затраты на покупку места. Сборщики налогов прикарманивали все деньги, кроме тех, что надлежало отдать в Апостольскую палату. Все эти должности можно было купить на местном рынке. Богатейшие жители Рима — купцы, ученые и церковники — нанимали людей, которые выполняли работу их ведомства, и продавали должности, будто облигации[146].
Одна должность в папской курии привлекла Вазари, да и других художников, когда на нее появилась вакансия. Она называлась frate del piombo — «брат — хранитель свинцовой печати». Задачей брата-хранителя было прикреплять специальную свинцовую печать к папским документам и ставить штамп с папским гербом, таким образом гарантируя их подлинность. Работа была не очень тяжелая, но требовалось присутствовать рядом с папой, где бы он ни находился. За эту службу брат на должности хранителя печати аккуратно получал восемьсот скуди в год — в два раза больше, чем университетский преподаватель.