Должности в папской курии, подобные этой, были как раз тем, чем они кажутся, — синекурами, которые раздавались друзьям. Минимум четыре художника из свиты Медичи подали заявки на получение должности брата-хранителя. Кроме Вазари, которому было чуть больше двадцати, попытку сделал и Бенвенуто Челлини, на одиннадцать лет его старше. Но Климент слишком хорошо знал Челлини, чтобы дать ему эту работу. «Место, которое ты хочешь, дает восемьсот скуди в год, — сообщил папа скульптору, — так что, если я отдам его тебе, ты никогда больше не будешь работать, а будешь проводить дни в лени, нежа свое тело». На это самодовольный и остроумный Челлини ответил: «Хороший кот ловит мышей не на пустой желудок»[147].
Третьим, кто подал заявку, был талантливый художник, в прошлом помощник Рафаэля, сорокатрехлетний Джованни да Удине. Но в конце концов должность хранителя печати перешла художнику родом из Венеции Себастьяно Лучиани, которому было уже за сорок, женатому и имевшему двоих детей. От хранителя требовалось принести религиозные обеты, что Себастьяно, которому всё время недоставало денег, тут же и сделал. Папа Климент также приказал выплачивать Джованни да Удине триста скуди в год из своих собственных сбережений в качестве утешения за то, что тому не удалось стать братом — хранителем свинцовой печати.
Принесение обетов в Италии эпохи Возрождения не всегда означало необходимость полностью изменить привычный уклад. Многие клирики оставались обычными прожигателями жизни. Судя по легкомысленному тону Себастьяно в его письме к другу Пьетро Аретино, «бичу всех государей» и профессиональному остряку, от 4 декабря 1531 года. он легко взял на себя обязательства, хотя и был очень серьезным религиозным художником и автором прекрасных портретов папы Климента.
«Мой дорогой брат, думаю, ты подивишься моей небрежности и тому, что я так давно не писал тебе. Причина в том, что до сего момента не было новостей, о которых стоило бы писать тебе. Но сейчас, когда Господь сделал меня монахом, я не хочу думать, что постриг изменил меня безвозвратно и что я больше не тот самый Себастьян, художник и душа застолий, которым был всегда. Мне жаль, что теперь я не могу быть с моими друзьями и наслаждаться тем, что даровано нам Господом и покровителем нашим Климентом. Думаю, тебе не нужно объяснить, зачем да почему… достаточно будет сказать, что я брат — хранитель свинцовой печати. Скажи Сансовино, что тут в Риме мы ловим должности, печати, кардинальские шапки и тому подобное, как ты и сам знаешь. А в Венеции мы ловили угрей, смариду и мягкопанцирных крабов. [П]рошу, передай наилучшие братские пожелания нашему приятелю Тициану и другим друзьям»[148].
Так Себастьяно получил прозвище Свинцовый, дель Пьомбо, то есть брат — хранитель свинцовой печати.
Вазари так и не удалось добыть себе содержание в Риме, что неудивительно, учитывая его молодость и ограниченность средств. Но он имел другое преимущество — защиту заботливого покровителя Ипполито Медичи, своего однокашника, который теперь стал кардиналом. Так или иначе, жизнь при дворе церковного служителя была нестабильной. Ты мог попасть в опалу, твой покровитель мог попасть в опалу, твоего покровителя могли послать куда-нибудь, и тогда тебе оставалось либо расстаться с ним, либо бросать всё и ехать вслед.
Такой была ситуация для Джорджо. В 1532 году папа Климент отправил Ипполито в замок Буда (который еще не стал Будапештом) в качестве папского легата в Венгрии, где проходила передовая линия войны с турецким султаном Сулейманом Великолепным.
Вазари перешел от Ипполито к мажордому папы Климента, который рекомендовал его юному герцогу Алессандро, заклятому сопернику кардинала. В июне 1532 года герцог Алессандро вызвал Вазари во Флоренцию. Это было не очень удачно для молодого художника, который уже нашел себе в Риме несколько частных заказов и только-только начал приобретать репутацию. Он писал в письме: «Очень плохо, что, когда у меня наконец-то началась настоящая карьера, он со всем двором и со всей армией уехал воевать в Венгрию»[149]. Годами Вазари был рядом с Ипполито. Тот часто заглядывал в его мастерскую посмотреть на новые работы и поболтать. Через несколько месяцев, когда Ипполито был всё еще на войне, Вазари написал своему другу Паоло Джовио: «У меня больше нет столько сил и энергии, как раньше, потому что мне больше не нужно делать каждый день новые работы. Никто не подбадривает и не вдохновляет меня и не ждет от меня новых работ, как это делал монсеньор кардинал»[150]. Джовио, личный доктор Климента VII, был выдающимся интеллектуалом Рима, Флоренции и Милана. В 1536 году на своей вилле на озере Комо Джовио создал свой museo — галерею портретов известных людей, которые ему нравились, а также древностей и интересных объектов, включая животных, привезенных из Нового мира — из Америки. Как мы увидим, Джовио предвосхитил и концепцию современного музея, и замысел «Жизнеописаний художников» Вазари.
Пытаясь поскорее закончить две картины до отъезда из Рима, Вазари дошел до крайности. Он пишет, что работал день и ночь, устраивая себе «ночные бдения», как у современных студентов, когда они (в таком же возрасте) готовятся к экзаменам. Чтобы тяжелые веки не смыкались, он мазал их ламповым маслом[151]. И нет ничего удивительно, что скоро он заболел чем-то вроде лихорадки, да так, что испугался за свою жизнь. Его перевезли из Рима в Ареццо на носилках, которые он называет «корзиной». У его друга Франческо вышло не лучше: той же весной он так заболел, что «чуть не умер».
Вазари считал, что его подкосил римский воздух. Возможно, так оно и было, и, возможно, Сальвиати заболел по той же причине. То, что в XVI веке называлось плохим воздухом, mal’aria, на самом деле было заболеванием, передающимся через укусы москитов, которое мы до сих пор называем малярией. Особенно опасна эта болезнь становилась летом в низких заболоченных местностях, таких как квартал Санто-Спирито[152] в те годы. У папы была своя собственная летняя резиденция, вилла Бельведер, на холме рядом с Апостольским дворцом, и все, кто только мог себе это позволить, бежали летом из города или, по крайней мере, поближе к продуваемым ветрами легендарным семи римским холмам. В Ареццо, на тосканском холме, Вазари имел больше шансов выздороветь, чем во Флоренции, которая тоже была речным портом и страдала от москитов, или, как сказал бы Вазари, от плохого воздуха. Пока его новому покровителю и бывшему однокласснику оставалось ждать.
10. Флорентийский художник
К октябрю 1532 года Джорджо Вазари уже достаточно выздоровел, чтобы вернуться во Флоренцию и снова быть к услугам своих покровителей Медичи. По соглашению, заключенному в 1530 году папой Климентом VII и Карлом V, управление городом должно быть поровну поделено между Медичи и Флорентийской республикой. По условиям этой сделки девятнадцатилетнему Алессандро Медичи предписывалось руководить городом и жениться на незаконнорожденной дочери императора Маргарите. В то же время сохранялись республиканские обычаи. Народ избирал главного военачальника под названием гонфалоньер, или знаменосец, сроком на два месяца, а также трех сенаторов сроком на три месяца. С помощью этой маленькой уступки демократии и Карл, и Климент надеялись предотвратить новое восстание против Медичи. Алессандро вернулся во Флоренцию из изгнания и снова с 5 июля 1531 года стал жить в палаццо Медичи. В апреле 1532 года новая конституция превратила Флоренцию в монархию, а Алессандро сделала постоянным гонфалоньером города и герцогом Флоренции. Этот наследуемый феодальный титул был получен им от Карла V (и фактически куплен у него). В 1536 году молодой герцог наконец женился на Маргарите. Такое внимание к ничем не выдающемуся юноше, видимо, означает, что отцовское беспокойство перевешивало в Клименте объективность суждений.
Еще одним элементом сделки была нейтрализация кардинала Ипполито, главного соперника Алессандро. Отослав его на войну в Венгрию, папа преследовал две цели: держать Ипполито подальше от Алессандро и от Екатерины Медичи, в жарких объятиях которой его однажды застали; по крайней мере, такие слухи упорно ходили по Флоренции. Война в Венгрии должна была стать грандиозным конфликтом между двумя величайшими правителями эпохи, двумя великими религиями и великими силами. Послав Ипполито на войну, где со своей армией стоял Карл V, Климент шел на риск или же ставил на то, что неудобный кардинал падет в бою. Но величие Карла и Сулеймана заключалось в том числе и в готовности демонстрировать умеренность и милосердие. Они понимали, когда надо стоять до последнего, а когда — отойти в сторону. Обе стороны, не желая доводить дело до катастрофы, дали возможность сойти на нет конфликту, ставшему известным как Малая война в Венгрии. Более того, под давлением Ипполито вел себя очень дипломатично и поступал грамотно с военной точки зрения. Когда Карл двинулся в 1533 году на запад, кардинал последовал за ним и остановился в Венеции так надолго, что Тициан успел нарисовать его портреты: в военной форме и в венгерском костюме. Бархатный наряд и шляпа с пером выкрашены в красный цвет, какой носят кардиналы. Возможно, Тициан и не проявлял такого усердия, как тосканские художники, но он настолько мастерски обращался с масляной краской, что зрители были потрясены. Если присмотреться к переливающемуся бархату и воздушным перьям на портрете Ипполито (сегодня он находится в галерее Палатина во Флоренции), то мы увидим мазки краски. Но с правильного расстояния они создают иллюзию объема — с того же расстояния, с которого наши глаза встречаются с глазами кардинала. И внезапно мы как будто стоим не у холста, а рядом с настоящим человеком. Этот человек уже не ребенок. Хотя ему и двадцать один год, он уже вполне мужчина.