Как и остальные временные декорации, эта работа Вазари исчезла вскоре после крестин. Но большинство художников, задействованных в празднике, с успехом использовали свои рисунки в последующих проектах. Для флорентийцев это было очень просто, потому что рисунки они делали на каждом этапе работы. Вазари работал так же: он написал другое «Крещение Христа» для собора в Ареццо в 1549 году.
Группа художников, собравшаяся вокруг Пьерфранческо Риччо, возможно, и была бандой, но это была, вне всякого сомнения, талантливая банда. Ридольфо ди Гирландайо родился, как и Рафаэль, в 1483 году, в семье известного художника XV века Доменико Гирландайо. Тот всегда работал на окружение Медичи и мог похвастаться, что Микеланджело когда-то ходил у него в учениках. Якопо Пантормо был на десять лет младше Ридольфо. Большую часть жизни он провел за работой над портретами для Медичи. Аньоло Бронзино родился в 1503 году и учился в мастерской Понтормо. Стиль Ридольфо, как и стиль Рафаэля, оформился в начале XVI века. И после смерти Рафаэля в 1520 году он, как и его современники Андреа дель Сарто и Фра Бартоломео, продолжал писать маслом полотна с бархатными текстурами в теплых природных тонах. Понтормо, наоборот, создал нечто новое. Образцом для него был Микеланджело, чьи холодные пастельные тона и искаженные пропорции тел его восхищали. Однако сам он изображал тела мужчин и женщин не сильными и мускулистыми, а вытянутыми и грациозными. Он не боялся показывать на своих полотнах сильные эмоции. В его трогательном «Снятии с креста» во флорентийской церкви Санта-Феличита Мадонна падает в обморок при виде мертвого сына, и даже ангелы плачут. Бронзино начинал с мастерской Понтормо. Он работал там так усердно, что их стили почти неотличимы. Оба предпочитают жемчужные телесные тона и холодную пастельную палитру. У юного художника особенно хорошо выходили портреты, среди которых было изображение сурового обнаженного герцога Козимо, позирующего в качестве греческого Орфея. Эту картину Бронзино написал вскоре после женитьбы герцога на Элеоноре Толедской.
В этой компании флорентийцев Вазари по-прежнему считался провинциалом из Ареццо. Понтормо родился за стенами Флоренции, в Эмполи, находившемся немного ниже по реке, но переехал в город еще ребенком. (Понтормо был чудаком и одиночкой. Вазари пишет, что на самый верх его дома вела передвижная лестница. Там у него была спальня и мастерская, и он мог в любой момент поднять лестницу и закрыть откидную дверь, чтобы его не беспокоили.) Но даже если Вазари и чувствовал себя чужаком, у него было два таланта, которые выделяли его среди соперников. Он мог работать с невероятной скоростью и рисовал почти так же хорошо, как и писал. Более того, двадцатилетний конфликт с коренными флорентийцами научил его самодостаточности. Он сделал величайшее одолжение герцогу Козимо тем, что завершил оформление для праздника в честь крещения малыша Франческо Медичи меньше чем за неделю. Но он по-прежнему не спешил становиться постоянным членом герцогского двора. Он больше хотел поехать в Рим и работать на Биндо Альтовити.
Вместо этого он написал так: «…когда мессер Пьетро Аретино, знаменитейший в то время поэт и мой очень большой друг, вызвал меня в Венецию, я был вынужден туда отправиться, поскольку он очень хотел меня видеть»[203]. Ранее в этом году он уже откладывал визит к Аретино. Наверняка он очень хотел увидеть и другого своего друга, Франческо Сальвиати, который переехал в Венецию после долгой жизни в Риме. Но, кроме того, у Джорджо была и профессиональная цель: «Сделал я это с охотой, чтобы за время этого путешествия увидеть творения Тициана и других живописцев»[204]. Вазари даже мог надеяться встретиться с Тицианом лично, потому что Пьетро Аретино близко дружил с ним и был частым посетителем шумных застолий, которые устраивали Тициан и Сансовино. (Говорят, что Аретино умер от удара во время одной такой встречи, от того, что очень смеялся одной грязной шутке о собственной сестре.)
Некоторое время Вазари переписывался еще и с Джулио Романо, самым талантливым и пылким протеже Рафаэля. Они никогда не встречались, потому что Джулио прижился в северном итальянском городе-государстве Мантуе. И там с 1524 года служил художником, архитектором и камергером при лорде Федерико Гонзага. Дружба двух художников сложилась в переписке, как говорит Вазари, «благодаря письмам и репутациям» (per fama e lettere). Среди интеллектуалов XV века стало обычной практикой переписываться с далекими друзьями, сначала в Европе, а потом и по всему земному шару. Они хвастались, что создали целую «Республику писем», связанную обширной сетью переписки. Из художников в это международное сообщество входили только самые образованные и яркие. Джулио повезло: он вырос в утонченной мастерской Рафаэля, где художники мешались с учеными, поэтами и знаменитостями. Хорошим другом ему стал, в частности, Пьетро Аретино. После смерти Рафаэля оба художника занимались недоброй славы проектом, которому принадлежит сомнительная честь называться первой в мире печатной порнографией. Идея принадлежала печатнику Маркантонио Раймонди, Джулио сделал серию сексуальных офортов I Modi («Позы»), а Аретино писал для них сонеты. Вскоре после того как разгорелся скандал, и Джулио, и Аретино уехали на север, где не так свирепствовала цензура. Маркантонио остался в Риме и был обвинен не в распространении непристойных материалов, а в нарушении авторского права. В результате ему всё сошло с рук благодаря его влиянию и положению. Ведь он был официальным издателем гравюр на картины Рафаэля, которые и сделали этого художника знаменитым во всей Европе[205].
Теперь, почти через двадцать лет, Джулио Романо успел обосноваться в Мантуе и был солидным пожилым человеком. Он пригласил своего молодого тосканского друга по переписке посмотреть на чудеса, созданные им для герцога Федерико Гонзага. К этому времени семья Гонзага управляла Мантуей более двух столетий, с 1328 года. Профессиональные военные, наследники традиций рыцарства, они считались более благородными, чем Медичи — банкиры, которые находились при власти всего столетие. Так или иначе, но Гонзага были менее богатыми и менее влиятельными, чем флорентийская династия. Вокруг их земель располагались Милан, Венеция, Генуя и Папское государство, а также ряд меньших городов. Герцогу Федерико и Джулио Романо этот ограниченный мир давал возможность жить очень роскошно. Город был окружен тремя искусственными озерами (созданными в XII веке). Он как будто находится на своем собственном острове, с плодородными землями вокруг. Джорджо Вазари остановился там на четыре дня по пути в Венецию, после того как посетил Модену и Парму и посмотрел на Корреджо и перед тем как посетить Верону, древнюю, средневековую и современную:
«И вот, приехав в этот город, чтобы навестить друга, которого он никогда не видел, он с ним встретился, и они узнали друг друга не иначе, как будто виделись тысячу раз, и Джулио был этим так доволен и обрадован, что четыре дня напролет только и делал, что показывал все свои работы и, в частности, все планы древних построек Рима, Неаполя, Поццуоло, Кампании и всех других самых лучших древностей, о каких только сохранилась память»[206].
Величайшим сокровищем в коллекции Джулио был портрет папы Льва Х в окружении двух кардиналов, созданный Рафаэлем в 1517 году. Но Вазари кое-что знал об этой картине. Она была не оригиналом, а копией, сделанной мастером, у которого учился сам Джорджо, — Андреа дель Сарто.
«А именно, когда Джулио, всячески обласкав Вазари, показал ему после множества всяких древностей и картин эту картину Рафаэля, как лучшее из всего собрания, Джорджо сказал ему: „Вещь, конечно, великолепная, но уж никак не Рафаэль“. — „Как же так, — отвечал Джулио, — мне ли этого не знать, когда я узнаю все мазки, которые были положены мною“. — „Вы запамятовали, — продолжал Джорджо, — это написал Андреа дель Сарто, в доказательство вот вам пометка, подтверждающая, что это написано во Флоренции (и он ее показал), так как один портрет был подменен другим, когда они там были вместе“. Услыхав это, Джулио перевернул картину и, обнаружив пометку, пожал плечами со словами: „Я ценю эту копию не ниже подлинника, даже значительно выше, ибо это выходит за пределы природы, когда исключительно одаренный человек так хорошо подражает манере другого и добивается такого сходства“»[207].
Подмена произошла, объясняет Вазари, когда Алессандро Медичи попросил Оттавиано Медичи отдать ему картину. Оттавиано попросил Андреа дель Сарто сделать копию и отдал своему родственнику копию вместо оригинала. Впоследствии Оттавиано пришлось отдать оригинал Козимо, совершенно другому герцогу Медичи.
Джулио Романо многим вдохновлял своего молодого друга. В первую очередь он являл собой прямую связь с великим Рафаэлем, который умер, когда Джорджо Вазари было всего девять лет. Самый одаренный помощник Рафаэля, Джулио унаследовал от него много рисунков и завершил за него незаконченные заказы. Больше всего Вазари поразила коллекция архитектурных рисунков, изображавших как античные, так и новые здания.
Джулио перенял и изящную манеру Рафаэля. В 1550 году, когда память об их встрече была еще свежей, Вазари начал его «Жизнеописание» с восторженного заявления:
«Когда среди людей встречаешь дух настолько остроумный и дружеский и радостный, с приятной серьезностью для разговора, кого-то, чудесного и великолепного в искусстве, которое происходит от ума, можно с уверенностью сказать, что есть дар, которым Небо наделяет не всех. И что эти люди благодаря своим способностям и качествам могут идти с гордо поднятой над другими головой. Потому что та учтивость, с которой они помогают другим, может сделать среди людей не меньше, чем их мудрость сделала в искусстве. И этими качествами от природы был так щедро одарен Джулио Романо, что он и вправду может называться наследником изящнейшего Рафаэля — и за свои манеры, и за красоту его произведений искусства, и за те невероятные здания, которые он построил в Риме и Мантуе, что они напоминают больше не людские дома, а жилища богов»