Из Мантуи, вдохновленный встречей с Джулио Романо и его обширной коллекцией архитектурных набросков, Вазари отправился в Верону, в которой сохранились прекрасный театр и арена. И к концу 1541 года он добрался до Венеции.
Вазари приехал не с пустыми руками. Почти тут же он продал два рисунка, сделанных по картонам Микеланджело, испанском послу в Венеции Диего Уртадо де Мендоса-и-Пачеко. В те годы было не принято продавать рисунки, потому что они считались подготовительным материалом для статуи или картины, недостойным коллекционирования или демонстрации. Интерес Уртадо к рисункам говорит о его вкусе и эстетическом чутье, которое роднило его с Вазари. Уртадо, тонкий дипломат и новеллист, коллекционировал книги, особенно греческие тексты, писал стихи по-итальянски и скабрезничал, как истый кастилец. Не так давно стало известно, что он был автором первого плутовского романа «Жизнь Ласарильо с Тормеса»[209]. Не удивительно, что Уртадо нравилось общество Пьетро Аретино, нравились грязные шутки, долгие застолья и эротические сонеты.
Аретино, в свою очередь, был идеальной принимающей стороной. Он обеспечил другу не только кров и пропитание, но и новый заказ. Театральная труппа Венеции «Бессмертные» (I Sempiterni) решила поставить пьесу Аретино 1534 года «Таланта» к празднику карнавала. Джорджо прибыл как раз вовремя, чтобы нарисовать театральные декорации[210]. «Бессмертные» были одним из мужских клубов, называвшихся «мужчины в чулках»: их узнавали по ярким, обтягивающим ноги чулкам[211]. Это богатое братство добавляло лоска венецианской светской жизни. К летним и зимним карнавалам, когда Венеция официально венчается с морем, они готовили театральные постановки. Из-за этого последнего обстоятельства их представления часто проходили на плавучих платформах. Для карнавала 1542 года «Бессмертные» собирались выстроить целый временный театр. Они даже купили для этой цели заброшенный дом в Каннареджо по соседству.
Вазари никак не мог взяться за большой проект в одиночку. Чтобы закончить рисунки к декорациям, он вызвал трех помощников, среди которых были Джован Баттиста Кунджи и Кристофано Герарди. И снова его стали критиковать за коллективный труд. Флорентийский антиквар Луиджи Ланци в 1792 году в своей Storia Pittorica della Italia dal Risorgimento («Истории живописи итальянского Ренессанса») шутил, что Вазари нужно было столько же помощников для написания картин, сколько нужно, чтобы построить здание[212].
Вазари не хотел начинать работу без подмастерьев. Но им предстоял нелегкий путь из Центральной Италии в Венецию. Можно было ехать на лошадях вверх до Падуи, хотя на дорогах часто встречались разбойники и путешественнику требовался меч и готовность защищать свою жизнь. Но от Падуи пусть становился еще сложнее. На пароме нужно было переправиться через Бренту, однако обширный болотистый берег не давал пробраться дальше к Венеции. Плот устанавливали на тележку с колесами и тянули его при помощи грубой силы и системы блоков до дельты Венецианской лагуны, откуда он снова мог плыть в нужном направлении. Считается, что всё путешествие от Падуи до Венеции занимало от двенадцати до тридцати шести часов. Сейчас машина или поезд пройдет это расстояние за час. Биограф Вазари Роберт Карден уверен, что и в конце девятнадцатого столетия дорога была не менее долгой. Его современник рассказывал, что потратил около трех дней, чтобы преодолеть тридцать пять километров![213] Бедные подмастерья добрались до Венецианской лагуны, но начался шторм, который настолько сбил их с курса, что когда наконец они доплыли до земли, это оказалась Истрия, расположенная с другой стороны Адриатического моря. Тем временем Вазари всё больше раздражался с каждым днем ожидания, но отказывался браться за проект без помощи.
Всё же наконец его помощники приехали в Венецию, без сомнения уставшие. Автор книг о путешествиях елизаветинского времени, всего на поколение младше Вазари, описывал то, что должно было предстать перед ними: «Самый величественный и прекрасный вид на воде, который открывался глазам смертных, этот вид наполняет меня восторгом и восхищением»[214]. Венеция и сегодня производит впечатление, но в XVI веке, когда она была одной из самых могущественных держав в Средиземноморье и самым богатым городом в Европе, она наверняка просто ошеломляла. Мы забываем, что многие дворцы Венеции изначально были позолочены и покрыты фресками снаружи. Из-за сырости почти ни одна из этих фресок не сохранилась до сегодняшнего дня, а какие-то рассыпались уже через поколение после своего создания. И всё же, когда в город приехали помощники Вазари, эти фрески в великом множестве красовались на своих местах.
Среди помощников был Кристофано Герарди. Венецианский проект сыграл такую роль в его карьере и сделал его настолько успешным, что Вазари даже посвящает ему «Жизнеописание». Для театральных декораций Кристофано сделал большую часть работы с краской.
«…Он изобразил морских чудовищ так красиво и разнообразно, что все видевшие были поражены, как это он мог с этим справиться. В общем, во всей этой работе он проявил себя сверх всякого вероятия стоящим и весьма опытным живописцем, и в особенности в гротесках и листве. Покончив с убранством для празднества, Вазари и Кристофано остались в Венеции еще на несколько месяцев, в течение которых они расписали великолепному мессеру Джованни Корнаро потолок, то есть плафон, одного из покоев девятью большими картинами маслом»[215].
Человек, который организовал встречу Вазари с аристократом Корнаро, был не кто иной, как Тициан[216]. Благодаря Аретино эти двое познакомились и моментально стали друзьями. Джорджо всегда поддерживал связь с талантливым архитектором Вероны Микеле Санмикеле, а в Венеции — с Якопо Сансовино (еще одним другом Аретино и Тициана), который только что предложил Вазари сделать три потолочные панели в церкви Санто-Спирито, расписав их маслом по холсту. Вазари хорошо приняли в Венеции, друзей и заказов становилось всё больше, и он стал подумывать о том, не остаться ли в этом городе на годы, а не на месяцы. Но Кристофано Герарди вернул ему тосканское чувство благоразумия. Венецианцы, возможно, и великие колористы, заметил верный помощник, но в их картинах всегда есть один изъян: им не хватает понимания рисунка. «…Оставаться в Венеции не стоит, ибо там в рисунке не смыслят и местные живописцы им не пользуются, к тому же по вине живописцев там искусством вообще не умеют как следует заниматься, и что лучше воротиться в Рим, истинную школу благородных искусств, где талант ценится значительно выше, чем в Венеции»[217].
Вазари так написал в своей автобиографии: «И хотя я был перегружен попадавшими мне в руки заказами, я 16 августа 1542 года оттуда уехал и вернулся в Тоскану». Задача расписать три панели для свода Санто-Спирито перешла, таким образом, Тициану, который «нарисовал их прекрасно, c большой искусностью придумав изобразить фигуры так, как будто смотришь на них снизу (di sotto in su)»[218].
Первой остановкой Вазари был дом в Ареццо, где он расписал фресками потолок нового дома. На тему? На тему рисунка.
«Все искусства принадлежат рисунку или зависят от него. В центре находится Слава, она восседает на глобусе мира и играет на золотой трубе, а другую, сделанную из огня, отбрасывает в сторону, потому что она полагается Клевете. И вокруг Славы собрались все искусства, у каждого из которых в руке свой инструмент. И поскольку у меня не было времени всё закончить, я оставил восемь овалов для восьми портретов выдающихся деятелей Искусства»[219].
Эта комната в Доме Вазари сейчас называется Camera della Fama (Зал Славы). В любом случае Вазари не собирался оставаться в Ареццо, ведь Биндо Альтовити ждал его в Риме. Они с радостью встретились снова, и встреча оказалась плодотворной:
«…я написал для него [мессера Биндо] на холсте маслом в натуральную величину Христа, которого снимают с креста и кладут на землю к ногам Богоматери, а в небе я изобразил Феба, заслоняющего лик солнца, и Диану, заслоняющую лик луны. А в пейзаже, затененном наступившим от этого мраком, видно, как трескаются каменные горы, колеблемые землетрясением, которое ознаменовало муки Спасителя, и как воскресаемые тела святых, каждое по-разному, восстают из гробов»[220].
Недавно эта картина была обнаружена и в 2000 году продана на аукционе в Нью-Йорке за 547 тысяч долларов. В 2003–2004 годах публика могла увидеть ее в рамках экспозиции Бостонского музея Изабеллы Стюарт Гарднер, посвященной Биндо Альтовити и его меценатской деятельности[221]. Поверхность картины повредилась и потерлась, и то, что раньше было светящимися пастельными тонами одеяния Богоматери и румяной кожей богов, выцвело и потускнело; темно-коричневый холст стал просвечивать сквозь слой краски. И всё же мы можем узнать в этой картине ту работу, которую осенью 1542 года Джорджо Вазари преподнес Биндо Альтовити.
Как только картина была закончена, она тут же потрясла не только самого Альтовити, но и нескольких важных зрителей. Среди них был и старый друг Вазари, писатель и художник, владелец виллы на озере Комо, где появился первый «музей», Паоло Джовио. «Когда картина эта была закончена, она своей грацией вроде как понравилась величайшему живописцу, скульптору и архитектору не только настоящего времени, но, пожалуй, и прошлого. Благодаря этой же картине я познакомился со светлейшим кардиналом Фарнезе»