Иное дело Рим. Местный диалект тут был ответвлением южноитальянского, однако смешался с тосканским из-за обилия тосканцев при дворе. Но в XV и XVI веках Церковь постепенно заговорила на своей, более универсальной, версии итальянского. Она называлась lingua aulica, или придворный язык, и представляла собой смесь диалектов, используемую для общения и в других итальянских городах. Таким образом, у Вазари был выбор: писать либо на lingua aulica, либо на тосканском.
То, что разговор о своих «Жизнеописаниях» Вазари начал за обедом у кардинала Фарнезе, а не во флорентийском дворце, означает, что он сделал свой выбор в пользу универсального языка, а не местного диалекта. За той точкой зрения на проект, которую, по всей видимости, отстаивал Джовио, стоит тысячелетняя культурная история католицизма. Предложение написать книгу впервые прозвучало, вероятно, в 1542 или 1543 году (как считают многие исследователи жизни Вазари) или же только в 1546 году. Заявляя, что разговор зашел в 1545-м, сразу после поездки в Неаполь, Вазари подчеркивает важность того, что он повидал Италию и поработал в разных областях[278].
Серия этих тщательно поставленных диалогов открывает нам еще одну важную вещь о «Жизнеописаниях». Несмотря на то что книга была опубликована под именем одного человека, она представляла собой совместный проект с момента задумки до последних штрихов в типографии. Идея создать собрание художественных биографий во многом — по своим целям, количеству участников и областей знания — была близка к грандиозному проекту Витрувианской академии Клаудио Толомеи. Но имелось одно важное отличие. Оно касалось исключительно самого Джорджо и его способностей. Уже в 1550 году первое издание «Жизнеописаний» было готово к печати. Великие же достижения Витрувианской академии существовали преимущественно в голове Клаудио Толомеи.
Самым близким соратником Вазари при создании «Жизнеописаний» стал флорентийский ученый литератор, бенедиктинский монах Винченцо Боргини (1515–1580). Возможно, впервые они встретились в Ареццо, где Боргини с 1541 года служил аббатом. Или во Флоренции, где он вырос и куда он переехал жить в 1545 году. В отличие от Джовио, который принадлежал к старшему поколению и любил поболтать (Вазари однажды называет его «болтуном» в письме к Аретино), Боргини был на четыре года младше Джорджо и входил в группу энергичных молодых людей, которые хотели сделать двор герцога Козимо частью авангарда европейской литературной и художественной культуры[279]. Роль Боргини в первом издании «Жизнеописаний» была не такой заметной, какой она станет во втором, изданном через восемнадцать лет при совсем других обстоятельствах.
Судя по письмам Вазари, Боргини был его ближайшим другом, именно с ним он наиболее откровенен в переписке: «Куда бы я ни пошел, я встречаю много друзей, много великих мыслителей, но напрасно ищу среди них кого-то, подобного тебе. Ты лучший из всех, кто есть у меня в мире и кого я так люблю». Джовио всегда заканчивал письма к Вазари такими словами: «Нежно целую твой лоб под прекрасными кудрями». Подобные выражения нежности не были редкостью среди образованных людей XVI века и совсем не обязательно означали наличие гомоэротических отношений (хотя и не исключали)[280]. Если вы приедете сегодня в Южную Италию, то заметите, что мужчины до сих пор называют друг друга caro (дорогой), обнимаются и целуют друг друга в щеки. Через пару десятилетий то же было нормой этикета в Англии времен Шекспира: джентльмены целовали друг друга в губы. Выражение сильной эмоциональной привязанности к лучшему другу-мужчине не было чем-то необычным, хотя сегодня мы, как правило, приберегаем такие нежности для спутника жизни. В то время браки редко заключались по любви, чаще — для удобства обеих сторон или ради деловых отношений между родителями. Любовь могла стать приятным бонусом, но ее обычно не ждали и на нее не рассчитывали. Люди выбирали себе друзей более тщательно и более самостоятельно, чем спутника жизни.
В автобиографии Вазари осторожно связывает идею «Жизнеописаний» с циклом папы Павла III и со своей работой в Палаццо-делла-Канчеллерия в 1545–1546 годах. Он заявляет, что текст «Жизнеописаний» был уже готов к 1547 году. Это невероятно короткий срок для такого тома, тем более что как раз в 1546-м Вазари переезжал из Рима во Флоренцию. Завершение книги пришлось на еще один переезд, на этот раз в древнеримскую колонию Римини на Адриатическом побережье.
«Между тем, пока я работал над этими произведениями и когда моя книга жизнеописаний художников рисунка была доведена до благополучного конца, так что мне вроде как уже больше ничего не оставалось делать, как отдать ее хорошему переписчику, в это самое время мне попался некий дон Джан Маттео Фаэтани из Римини, монах ордена оливетанцев, попросивший меня сделать несколько вещей в церкви монастыря Санта-Мариа-ди-Сколька в Римини, аббатом которого он состоял. И вот, обещав мне, что он закажет копию моей книги одному из своих монахов, превосходному переписчику, и сам ее выправит, он увез меня с собой в Римини, чтобы я за эту его любезность написал образ и расписал главный алтарь названной церкви, расположенной на расстоянии около трех миль от города»[281].
Алтарная картина, написанная им для оливетанцев в этот раз, «Поклонение волхвов», до сих пор гордо висит в апсиде церкви, которая сейчас называется или Сан-Фортунато, или аббатство Санта-Мария-Аннунциата-делла-Сколька. Вазари очень гордился тем, что каждый из царей получил свою внешность: один белокожий, второй смуглый, третий черный.
Ожидая, когда сделают копию книги, он написал еще одну алтарную картину для церкви Сан-Франческо в Римини — «Святой Франциск со стигматами». Это картина чудом выжила после бомбардировки союзников в 1943–1944 годах. Церковь Сан-Франческо потрясла начинающего писателя. Готическую церковь XIV века превратили в XV веке в часовню-усыпальницу местного полководца Сигизмондо Пандольфо Малатесты. Красивый, образованный, но безжалостный полководец был, кроме того, выдающимся военным архитектором. Малатеста выделялся еще и тем, что его приговорили к аду при жизни — декретом папы Пия II. У Сигизмондо был безупречный авангардный вкус и жестокий характер. Главным архитектором для своего «Храма Малатесты» он выбрал Леона Баттисту Альберти, ученого, писателя и проектировщика. В «Жизнеописании» Альберти Вазари соглашается: «[Баттиста] выполнил эту постройку так, что… она является одним из самых знаменитых храмов Италии»[282].
Переписывание книги начисто было только первым шагом к ее публикации. Вазари послал рукопись своим ученым друзьям на проверку и начал с Бенедетто Варки. Экземпляр, адресованный Джовио, прибыл в Рим в 1547 году. Любой автор был бы рад тому ответу, который пришел Вазари от его болтливого друга: «Как только я получил твою книгу, я тут же прочел ее от корки до корки. Я потрясен тем, как ты можешь столь великолепно работать кистью и вместе с тем столь прекрасно владеть пером»[283].
Затем Джовио передал книгу Аннибале Каро, который также был в Риме, и к 1548 году она вернулась обратно к Вазари. Она прошла экспертную оценку, и все рецензенты советовали публикацию. Но для начала Джорджо отдал рукопись своему другу Винченцо Боргини, чтобы тот придал его прозе стиль и ученую глубину, которые отличали серьезные книги XVI века. Сочетание профессионального взгляда Вазари и литературного вкуса Боргини, не говоря уже об остроумии и энтузиазме обоих, придали «Жизнеописаниям» безусловно авторитетное звучание.
Пока Вазари ждал отзывов от своих друзей, он попытался отвлечься, занявшись живописью. Из Римини он приехал на побережье, в Равенну, а потом повернул на юг, в Ареццо:
«В то же время для разных друзей я сделал много рисунков, картин и других мелких вещей, которых столько и которые настолько разнообразны, что я затруднился бы хотя бы частично их припомнить и что читателям было бы, пожалуй, не так уж приятно выслушивать столько мелочей. Между тем, так как строительство моего дома в Ареццо было окончено и я вернулся восвояси, я сделал рисунки для росписей залы, трех комнат и фасада, вроде как развлекаясь этим в течение наступившего лета. В этих рисунках в числе других вещей я изобразил все области и города, где мне приходилось работать, как бы приносящими дань (в знак того, что я в каждом из них заработал) моему дому»[284].
Роспись фасада давно утеряна, но внутреннее убранство Дома Вазари сохранилось во всем своем жизнерадостном великолепии. Это был единственный большой проект, в котором Вазари полагался на свои собственные руки, а не на работу помощников. Поэтому качество фресок тут отменное. Дом являет собой casale, простой деревенский дом на краю Ареццо, не особняк в центре города. Он окружен стеной, за которой находятся сад и хозяйственные постройки, а не двор. Он больше похож на дом зажиточного работника, а не на дом аристократа. Но в то же время он удобный и уютный, какими не бывают дворцы.
Вниз по улице от Дома Вазари находится аббатство Святых Флоры и Луциллы XIII века. Сегодня оно полностью перестроено самим Джорджо (начал он в 1565 году). Но до 1548 года это была совершенно средневековая постройка. Аббат Джованни Бенедетто да Мантуя попросил талантливого соседа расписать трапезную, возможно «Тайной вечерей», что было традиционным сюжетом для таких помещений. «Решив доставить ему это удовольствие, — пишет Вазари, — я стал раздумывать о том, что бы написать для него такое, что выходило бы за пределы обычного». Так он и поступил. С позволения аббата он выбрал нетипичную тему — свадьбу царицы Эсфири и царя Асс