ый цикл «Легенда о Животворящем Кресте» (законченный около 1466 года). Сегодня, как и во времена Джорджо, эти фрески — бриллиант среди многочисленных произведений искусства Ареццо[19]. И Джорджо правильно отмечает, что его прадед Ладзаро применил в своей эмоциональной картине успехи Пьеро делла Франческа: «А так как ему особенно по душе было всё естественное и всё страстное и так как он отлично выражал плач, смех, радость, страх, содрогание и тому подобные вещи, то большинство его живописных произведений изобилует такого рода выдумками»[20].
Джорджо Вазари не всегда было просто установить, что именно и где рисовал Ладзаро. Современные историки искусства идут в старые ведомственные архивы и ищут оригиналы контрактов (которых в Италии, на удивление, сохранилось великое множество). То же делал и Джорджо. Но у него было преимущество: он мог расспрашивать живых людей. Многих из художников, о которых он писал; Вазари знал лично. Иногда он находил их друзей, коллег, родственников; многим писал, чтобы уточнить сведения. В результате у него скопилась целая куча анекдотов разной степени достоверности и по-разному связанных с самими художниками. О давно почивших мастерах, как в случае с прадедом, он собирал сведения из разрозненных воспоминаний родственников. Вот, к примеру, как он связывает Ладзаро с фреской Сент-Винсент Феррер:
«Хотя на этой фреске и нет никакой подписи, тем не менее кое-какие воспоминания стариков из нашего семейства и изображение герба Вазари позволяют приписать ему эту работу с твердой уверенностью. Память об этом в самом монастыре, несомненно, сохранилась бы, но так как солдаты неоднократно уничтожали и рукописи, и всё прочее, то я нисколько не удивляюсь обратному»[21].
В своих исследованиях Джорджо очень полагался на рассказы очевидцев. «Жизнеописания» полны памятных моментов в прямом смысле этого слова — то есть историй, особенно запомнившихся тем, кого расспрашивал Вазари. В результате своего исследования он нашел очень мало сведений о Ладзаро Вазари, так что вынужден был сделать отступление и объяснить, почему он вообще уделяет внимание этому художнику:
«Поистине велика радость тех, кто обнаружит, что кто-нибудь из их предков и из их собственного семейства отличился и прославился, проявив себя в военном деле, в словесности, в живописи или в любом ином благородном занятии <…> насколько эта радость, о которой я упомянул с первых же слов, велика, я сам испытал на себе, обнаружив среди своих предков Ладзаро Вазари, который был живописцем»[22].
Эта небольшая история дает нам ключ к тому, как вообще Вазари подходит к делу и как составляет те «Жизнеописания», которые основаны на большем количестве документов. Прежде всего, он считает живопись благородным занятием, ставит ее на один уровень с тем, что его современники считали престижными профессиями: военным делом и литературой. Далее, вдобавок к письменным источникам, на которые было принято полагаться в его время, как и во всякое другое, он использует устные свидетельства и подсказки, заложенные в самих произведениях. Он не боится высказывать личное отношение к предмету и полагает, что читатель найдет в «Жизнеописаниях» впечатляющие примеры достойного (а иногда и не очень достойного) поведения.
Интерес Вазари к истории, как и склонность к живописи, передался ему по наследству. Сын Ладзаро Вазари Джорджо, дед нашего Джорджо, вернулся к семейному ремеслу горшечника, но в совершенно ренессансной манере. Движущей силой искусства этой эпохи служило сознательное стремление возродить античную классику. Ареццо был одним из центров производства керамики в античном мире, особенно во времена Древнего Рима. В городе в промышленных количествах производилась характерная красная посуда с рельефным декором, которая называлась арретинской, или рельефной, керамикой (terra sigillata). Ее образцы археологи находят по всей Римской империи, от Британии до Индии. Их также до сих пор обнаруживают то тут, то там в земле самого Ареццо[23]. Во времена этрусков, за два тысячелетия до Возрождения и за несколько столетий до расцвета Древнего Рима, местные горшечники делали черную блестящую посуду под названием «буккеро» и меняли ее у греческих купцов на полированную до блеска тонкостенную афинскую керамику[24]. Старший Джорджо Вазари, как мы увидим далее, был хорошо знаком с обоими видами керамики: и с красной, и с черной.
Старший Джорджо Вазари сознательно копировал античные образцы, тем самым показывая своим современникам, что он не безграмотный ремесленник, а образованный, знающий историю профессионал. Изучая античные образцы, он совершенствовал свое мастерство горшечника, воссоздавал древние технологии (по-видимому, совмещая их с более современными). Он следовал своему призванию с глубоким пониманием роли этой профессии в местной истории. Вот что пишет его внук:
«[Джорджо Вазари] всю жизнь посвятил изучению древних аретинских глиняных сосудов <…> заново открыл состав для глиняных сосудов красного и черного цвета, вырабатывавшихся древними аретинцами со времен [этрусского] царя Порсены. Будучи человеком трудолюбивым, он делал на круге большие сосуды высотой в полтора браччо, какие можно видеть в его доме и поныне»[25].
Браччо (braccio — рука) был преобладающей мерой длины во времена итальянского Возрождения и составлял около 0,6 метра. Сосуд вышиной в полтора браччо считался большим достижением в горшечном искусстве. Но у горшечника Джорджо Вазари были и культурные задачи. Создавая керамику, вдохновленную творениями этрусков, он отдавал дань идеалу Возрождения, которым было сочетание изящества древнего искусства и литературы с христианским откровением и современным технологиями.
«Жизнеописания» титанов Возрождения Донателло и Брунеллески рассказывают о том, как несколько лет они гостили в Риме. Они изучали и делали наброски древних развалин (ими особенно интересовался архитектор Брунеллески), разбитых статуй (а ими — скульптор Донателло) и пытались понять, как создавались эти произведения. Друзья вернулись во Флоренцию, унося с собой вдохновение, но, что еще более важно, «новые» техники, позаимствованные у античных мастеров. Донателло научился методу литья по выплавляемым моделям. Это технология создания полой бронзовой скульптуры, при которой расплавленный металл остывал между двух слоев обожженной глины. Заново открыв способ создавать большие скульптуры, Донателло основал традицию монументальной бронзовой скульптуры Возрождения. Брунеллески занялся ободранными гипсовыми и мраморными фасадами и поврежденной отделкой древнеримских зданий, которые пережили пожары, землетрясения и нашествия варваров, не говоря уже о столетиях саморазрушения и грабежа со стороны местного населения, которое нуждалось в строительных материалах. Он хотел изучить инженерные приемы, позволившие римлянам возводить такие грандиозные здания. Эти знания он умело применил при строительстве купола флорентийского собора (внутреннюю часть которого расписывал Вазари, и это стало его последним большим проектом). Брунеллески создал в XV веке купол такой величины, какой не видели со времен Римской империи.
Таким образом, художники были первыми «археологами», хотя и не считали себя таковыми. Наоборот, они исследовали древние развалины, чтобы понять, как мастера прошлого творили, строили и жили, и применить эти находки в своей работе. Итальянцы всегда трепетно относились к собственному прошлому, гордо заявляли о заслугах своих городов и вели свою родословную от Древней Греции (как в Неаполе) и Римской империи. Но Ареццо, один из главных этрусских городов, гордился наследием еще доримских времен.
Так что, когда Вазари специально останавливается на том, что Джорджо Старший разыскивал, изучал и коллекционировал древнюю керамику этрусков, что он вдохновлялся ей, создавая собственные глиняные изделия, он таким образом восхваляет своего прадеда не как патриота, а как интеллектуала и художника в не меньшей степени, чем искусного ремесленника.
В Средние века имена отдельных художников обычно не считались важными и часто не сохранялись для потомков. Художнику или скульптору или даже умелому каменщику платили, наверное, больше, чем плотнику. Но все они принадлежали к одному и тому же социальному слою. Только в XV веке в Северной Европе художники, скульпторы и архитекторы обособились от прочих ремесленников и приобрели высокий статус. Ян ван Эйк, отличавшийся не только художественным талантом, но и шармом, изяществом и блестящим образованием, стал важным человеком при дворе герцога Бургундского и даже исполнял тайные его поручения. В XVI веке подобное произошло с Леонардо и Рафаэлем в Италии. Последний был старше Вазари всего на одно поколение. Карьера самого Вазари при флорентийском и папском дворе могла бы очень поспособствовать повышению статуса художника, но «Жизнеописания» справились с этим гораздо лучше. Вазари выделил «главные» виды искусства: живопись, скульптуру и архитектуру, назвав их важнейшими для культуры и общества. Если бы ему вздумалось назвать еще и сапожников, то в наших картинных галереях рядом с живописными полотнами и мраморными статуями стояли бы ботинки.
Все когда-либо существовавшие цивилизации от доисторических времен до наших дней создавали изображения — плоские картины и объемные скульптуры[26]. Предметы обихода (вазы, посуда, ткани), а также доспехи, оружие, религиозные скульптуры изготавливались очень тщательно и часто украшались. И всё же эти предметы, как правило, считаются творениями ремесленников, а не художников в современном понимании слова. (И греческое techne, и латинское ars означают «способность делать нечто особенное», что-то сродни технологии, а не творческому гению.) И это несмотря на то, что такие предметы услаждали взор и были скорее красивыми, чем функциональными