– Может быть, именно эту пленку он и ищет.
– Я всего лишь помощник юриста с неполным рабочим днем. Здесь могут быть затронуты конфиденциальные юридические вопросы. Это не моя компетенция. Это я к тому, – виновато улыбнулась она, – что сейчас, как бы сказать… сваливаю всю ответственность на вас.
Гарри похлопал Лидию по руке так естественно, что это не выглядело фамильярным вторжением на чужую территорию: этому мне еще нужно учиться.
– Вы поступили правильно, мисс Барстоу.
– А почему вы решили, что на этой ленте что-то важное? – спросил я.
– Здесь в его голосе звучит какая-то резкость, напор, которого я никогда раньше не слышала. Обычно даже на очень важных проектах тон у него при записи вполне непринужденный, как будто он болтает с приятелем. А тут его голос звучит так, словно он напуган, словно не хочет, чтобы его услышали. К тому же я не могу понять, для какого клиента он тут работает.
– Давайте послушаем, – предложил я.
С самого начала кассета оказалась пустой. Гарри немного прокрутил ее вперед и нажал кнопку воспроизведения. Из серебристой коробочки раздался голос.
– Это мистер Койл, – сказала Лидия. – Он всегда начинает запись с имени клиента и номера проекта. А тут он не называет ни того, ни другого.
– Может, это не для бухгалтерии? Какой-то нештатный проект? – предположил Гарри.
У Койла был слабый, но хорошо модулированный голос с мягким южным акцентом в его аристократической версии или мог бы сойти за нее. Даже если бы Лидия не предупредила нас о напряжении, которое она заметила в голосе Койла, я бы и сам это отметил. Это был приглушенный голос человека, ведущего секретный разговор, в котором возникали паузы, когда он пытался четче сформулировать мысль.
…переговоры должны проходить в обстановке строгой секретности и предполагают быстрое перемещение от одной договаривающейся стороны к другой. Следует учесть, что в процессе аукциона предмет торгов может быть неоднократно затребован для обозрения участвующими сторонами. В данной ситуации это не является отрицательным моментом, поскольку природа предмета при его осмотре стимулирует новые аукционные ставки…
Все это произносилось на фоне совершаемых конкретных действий: слышно было, как он пишет, затем вырывает листок из блокнота, комкает его.
– Предмет, – подчеркнул Гарри.
…учитывать размещение участников. Или мотель, где комнаты раздельные. Аукционеры могут пожелать не видеть друг друга. Иметь отдельный номер для каждой стороны, чтобы обеспечить конфиденциальность аукционеров. Имеется несколько совершенно непрезентабельных мест, которые, тем не менее, могут гораздо лучше подойти для данной цели, нежели более дорогие…
– Индивидуальная непрезентабельность, – снова отметил Гарри. – Эта фраза, часом, не из рекламного проспекта «Уютных хижин»?
– … я ожидаю, что ближе к концу торги станут очень интенсивными…
– Что бы это ни было, звучит впечатляюще, – продолжал комментировать Гарри.
– …в установленное время будут оглашены окончательные ставки. Должны быть предприняты меры, чтобы отъезжающие участники не контактировали друг с другом, опять-таки в целях сохранения конфиденциальности.
Диктофон пошипел еще несколько секунд, и пленка пошла уже без записи.
– Это конец, – сказала Лидия. – В принципе все.
Сбитая с толку, она выжидательно смотрела то на одного, то на другого. Гарри развернул карту, найденную в кармане Койла. Несколько долгих секунд он молча изучал ее.
– Так-так, – пробормотал он.
– Что там?
Он отодвинул в сторону свой кофе, положил карту на стол и постучал по ней пальцем.
– Здесь полдюжины мест обведено красным. И похоже, что одно из них – небезызвестные нам «Уютные хижины».
Я почувствовал прилив возбуждения, появилось ощущение, что мы наконец коснулись чего-то такого, что может продвинуть нас вперед. Гарри называет это невидимыми ниточками. Мы редко видим их до того, как закрываем дело, а потом оказывается, что мы все время шли вдоль них.
– Конфиденциальность действительно серьезная, – сказал Гарри скорее самому себе. – Не хотят даже, чтобы они как-то пересеклись там друг с другом.
– И вы утверждаете, мисс Барстоу, что в числе проектов фирмы таковой не значится? – уточнил я.
– Ни над чем таким я лично не работала, – ответила она с испугом в голосе. – Хотя он как-то намекал о предстоящих переговорах для Льюиса Арагорна. Ничего особенного, просто очередной текущий проект.
– Для Льюиса Арагорна? – переспросил я. – Того самого Льюиса Арагорна?…
– Он гений, он просто чертов гений. Когда вы, ребята, позвонили мне и сказали, что он пропал, я почувствовал себя так хреново, что чуть не выблевал горгонцолу прямо себе на стоя.
Льюис Арагорн хлопнул ладонью по тому самому столу, который только что чуть не испортил горгонцолой, затем встал и подошел к окну с видом на реку Мобил. Над водой вздымались портальные краны, теснились штабеля контейнеров, высились на разных уровнях надпалубные сооружения кораблей. Я заметил, как один из кранов поднимает с палубы контейнер размером с грузовой полуприцеп.
Габариты у Арагорна были как у речного бакена, и когда он встал к окну, в комнате потемнело. Хотя и до этого слишком светло тут не было – кирпичные стены, покрашенные выцветшей синей краской, освещала всего одна люминесцентная лампа, коричневый промышленный линолеум на полу. Письменный стол был настолько перекошен, словно добирался в Майами вместе с кубинскими беженцами через Аляску. Арагорн сунул руки в карманы неглаженных брюк и издал утробный, звук, который я решил считать вздохом. Его густо заросшие волосами предплечья, выступавшие из закатанных рукавов белой рубашки, напоминали стволы корабельных сосен, подготовленные к вывозу с места вырубки. Потрепанное лицо Арагорна выглядело так, будто он был близким родственником Чарлза Бронсона и Кейта Ричардса одновременно; и сквозь многочисленные складки и морщины пробивалась наружу неподдельная печаль его глаз.
– Этот человек был прирожденным посредником, просто гением в этом деле. Пару раз он серьезно спас наши задницы; а точнее – нашу общую задницу.
Арагорн возглавлял профсоюз местных докеров, что было тяжелым и неблагодарным делом. Он занимался этим уже четырнадцать лет, после того как сам около двадцати проработал докером в этом же порту. Опустив взгляд, он словно с недоумением рассматривал свой полуразвязавшийся галстук, удивляясь бесполезности вещи, которую приходилось носить. Когда Гарри наклонился вперед, складной стул под ним взвизгнул; Арагорн не слишком разбирался в офисной мебели.
– И вы встречались с ним в мотелях, чтобы пробивать эти переговоры и решать прочие вопросы, мистер Арагорн? – спросил Гарри.
– Да, блин, встречались в мотелях, чтобы посовещаться и кое-что спланировать. Я не слишком доверяю своим оппонентам. Но это не важно: они мне тоже не верят. Никогда не знаешь, кто может проникнуть в твой классный офис, зарядить его кучей всякого электронного дерьма, а потом наехать на твои позиции. Блин, я бы тоже сделал им такое, если бы мог.
– У вас в последнее время не было какой-либо ссоры с мистером Рубином Койлом?
Глаза Арагорна удивленно расширились.
– Ссоры? Да только он, черт возьми, и удерживал нас от этих рискованных несанкционированных забастовок В нашем деле тоже происходят всякие перемены: появляется новое оборудование для погрузки и разгрузки, контейнерные перевозки переходят на компьютерное управление. Нам приходится балансировать, чтобы получать справедливую оплату и чтобы работа двигалась. Это-то и делал Рубин. Он принимал их сторону, потом нашу, вставлял строчку здесь, находил выгоду там – в общем, заставлял нас двигаться вместе. Трудно найти человека, которому бы верили обе стороны, но Рубину Койлу доверяли все. Черт, если он действительно пропал… – Арагорн в отчаянии поднял вверх грубые ладони размером с бейсбольные перчатки. Казалось, что по многочисленным водостокам на его лице сейчас польются слезы. – Я думаю, что главное здесь то, что он хорошо знал людей. В школе этому никто не научит, а он чувствовал их, наверное, с рождения.
Я сделал выстрел наугад:
– А как насчет «Уютных хижин»? Ваши переговоры когда-нибудь проходили, там?
– Хм, каких хижин?
– Да так, никаких. Это просто часть нашего расследования.
– Мистер Арагорн, вы когда-нибудь слышали, чтобы Койл говорил об искусстве? – спросил Гарри. – Возможно, о какой-то папке с рисунками или коллекции картин?
На его морщинистом лице отразилось недоумение.
– Рубин? Я сам, приятель, в искусстве не понимаю ни хрена. Но Рубин разбирался в этом еще меньше моего. Я не припомню, чтобы он интересовался всякими такими штуками. Но вот что я могу сказать вам определенно: если вам понадобится провести какие-то переговоры, связанные с картинами – да, блин, с чем угодно, – более подходящего человека, чем Рубин Койл, вам не найти.
Глава 29
Наконец мы решили, что пора бы нам уже поговорить и с главным партнером Рубина Койла – Уорреном Хамерле. Поскольку выяснилось, что идти к нам он не собирается и практически выздоровел от того, что Лидия Барстоу назвала приступом ангины, – мы отправились к нему сами. Мы условились вести себя при встрече легко, без всяких намеков на контакты с мисс Лидией, подозревая, что Хамерле мог расценить это как предательство. Земельный участок Хамерле в районе Спринг-хилл был обсажен виргинскими дубами, и солнечный свет, пробиваясь сквозь их листву, усеивал газон золотистыми пятнами. Мы с Гарри проехали по длинной и извилистой подъездной аллее к стоянке напротив гаража на три машины. Большой двухэтажный дом просто сиял белизной, словно покрасили его только вчера, и темная парадная дверь из лакированного дерева выглядела на его фоне очень впечатляюще.
Когда она открылась, я сразу узнал Уоррена Хамерле, поскольку видел его фотографию на стене кабинета Рубина Койла. Ростом он был около метра восьмидесяти пяти, плечи широкие, но уже несколько сникшие после шести с лишним десятков лет борьбы с гравитацией. Однако победоносно пышная шевелюра седых волос и синие, как море, глаза вполне компенсировали потери в стати. Моложавости хозяину дома добавляла также белая оксфордская рубашка навыпуск, кремовые саржевые брюки и легкие бежевые туфли. В связи с нашей невеселой миссией мы сдержанно представились, а он, пожав нам руки, провел нас на застекленную террасу в задней части дома, отделанную деревом, кожей и ухоженной бронзой. Это было чисто мужское жилье, без каких-либо следов присутствия женщины.