Позади стояла моя официантка, женщина за сорок, взгляд которой выражал сочувствие. Я улыбнулся.
– Я думал о далеком друге, о том, как это грустно, что он не может быть здесь, со мной, – сказал я. – А у меня все в порядке, спасибо.
Она какой-то миг изучала меня.
– Bien, monsieur. Жизнь слишком коротка, чтобы горевать. Я желаю вашему другу всего хорошего.
Она вернулась к своим делам, а меня вдруг осенило, что именно так у Джереми и срабатывало: грустное лицо, участливая женщина, извержение его сумасшествия.
Я допил кофе и встал с намерением уйти. Официантка помахала мне на прощанье, словно я был ее старым другом. Перейдя улицу, я зашел в цветочный магазин и сделал заказ на доставку ей двух дюжин роз.
Глава 36
Мы подходили к дому Бадантье под звон церковных колоколов, который начался за несколько минут до трех. Довольно широкая улица была плотно застроена узкими кирпичными домами высотой от четырех до шести этажей. Под некоторыми окнами висели ящики с цветами, которые словно красно-желто-белые улыбки озаряли непритязательные фасады. Денбери свернула на боковую дорожку, и мы поднялись по короткому пролету бетонных ступенек к большой деревянной двери. За ней располагался тамбур, где она, нажав кнопку электронного устройства, сообщила о нашем приходе. Замок на второй, стеклянной двери щелкнул, и мы прошли внутрь. Справа находился маленький лифт; шагнув в него, я от неожиданности подскочил на месте, услышав откуда-то снизу голос: «Вам вверх или вниз?»
Опустив глаза, я увидел карлика. Это был лифтер, хотя до этого мне казалось, что подобное существует только в черно-белом кино. У него была хорошо ухоженная темная борода, на носу ладно сидели круглые очки в латунной оправе, и одет он был в красный костюмчик, напоминающий униформу посыльного из отеля. Не обращая внимания на мой растерянный взгляд, он закрыл дверь лифта, как только внутрь вошла Денбери.
– Хотя я и спросил, вверх вам или вниз, – продолжил он, – должен предупредить, что вниз не получится, по крайней мере до тех пор, пока мы находимся на первом этаже. Вы можете выбирать между этажами со второго по шестой. Если захотите, я могу остановить и между этажами, но в этом случае выходить из лифта будет непросто.
– Вы говорите по-английски, – глупо удивился я. Он повернул небольшую ручку, и мы поехали под скрежет и тарахтенье неизвестного современной цивилизации механизма.
– Нет, я говорю по-китайски. Вы просто слышите это на английском. Какой этаж?
– Шестой, – сказала Денбери.
– К месье Бадантье или к мадемуазель Бадантье? Если последнее, то вам, возможно, лучше остановиться между этажами.
– Я разговаривала с мадемуазель Бадантье пару раз, месье, и поняла, что общаться с ней довольно непросто, – осторожно заметила Денбери.
Наш лифтер на секунду задумался.
– Непросто иметь секс с таксомотором. А мадемуазель Бадантье просто невыносима.
– Собственно, мы здесь, чтобы встретиться с месье Бадантье, – сказал я.
– Это не имеет значения. Вам ее все равно не миновать.
Вздрагивая и трясясь, кабина лифта медленно ползла между этажами.
– А какой он, этот месье Бадантье? – спросил я.
– Он выискивает времена и места, которые его радуют. Если он захочет с вами поиграть, советую вам принять его игру. И выскажу одну мысль: банальность никогда не выигрывает.
Мы доехали до самого верха и резко остановились. Лифтер раздвинул решетку. Мы вышли в узкий коридор с дверью в конце. Карлик нажал ручку вниз.
– В лифте, который движется со скоростью, близкой к скорости света, – сказал он, исчезая из поля нашего зрения, – мы все были бы намного короче. Даже я.
Денбери оторвала меня от созерцания уезжающего лифта и повела по коридору. Я поднял руку, чтобы постучать, но дверь неожиданно распахнулась сама. За ней стояла женщина лет под семьдесят, выражение лица которой можно было охарактеризовать любым синонимом слова «суровое». Возможно, неодобрительное.
Ее белое лицо по форме напоминало сердце, заостренной частью которого был подбородок; обрамление из радикально черных прямых волос зачесанных назад и скрепленных заколкой, усиливало это впечатление. Ноздри ее подрагивали, она словно принюхивалась к нам, стараясь по запаху распознать наши намерения. Широко распахнув дверь, хозяйка коротким кивком предложила нам войти.
На Мими было платье до самого пола, такое же черное, как и ее волосы, украшенное в районе глубокого декольте небольшими матовыми камешками, напоминавшими глаза. На невообразимо длинной шее красовалась подвеска, в форме которой также был заметен мотив глаза. Она напомнила мне Цербера, и нам оставалось надеяться, что она не столь рьяно охраняет своего месье.
Денбери сказала ей несколько слов по-французски. Потом представила меня:
– Месье Карсон Райдер. – Я протянул руку, и мадам уставилась на нее, как на какую-то диковину. Ответного жеста не последовало. Мими указала на пару стульев у стены, и мы сели, она, что-то пробурчав, скрылась за коричневой дверью. – Пошла доложить о нас Le Homme Grand.[34] Сидите смирно, – сказала Денбери, вынула из своей большой сумки «Ле Монд» и стала читать, а я принялся разглядывать комнату. В углу стоял небольшой опрятный письменный стол, за ним стеллаж с книгами, на стене висели старинные часы, которые с уходом Мими, казалось, стали тикать громче.
Когда я был маленьким – лет пяти, вероятно, – в связи с новой работой отца мы переехали на новое место жительства; В нашем арендованном вместе с мебелью доме тоже были старинные часы. Я помню, как их громкое разносившееся повсюду тиканье заставляло острее чувствовать тишину. Примерно так же маяк концентрирует внимание на окружающей темноте. Мой детский ум придумывал короткие двухсложные фразы в такт ритмичному движению маятника.
Тик-тик —
Замри на миг,
Тик-так —
Старый башмак.
Тик-тук —
В двери стук, запрись, мой друг, тишина вокруг…
Мне захотелось пересечь комнату, схватить часы за маятник и заставить их замолчать. Но я этого не сделал, и они своим тиканьем, казалось, продолжали смеяться надо мной еще добрых минут пять, пока дверь наконец не открылась и в комнате не появилась Мими.
– Месье Бадантье готов встретиться с вами.
– Мерси, – сказала Денбери, пряча газету в сумку. – Пойдемте, Райдер. Встретимся с великим человеком.
Мы направились к двери. По пути женщина остановила Денбери и, что-то прошептав ей, постучала пальцем по часам на своей руке. Денбери взглянула на меня, обескураженно подняв брови.
– Что, наши временные ресурсы ограничены? – спросил я.
– Представив нас, она уходит за покупками. Ее возвращение означает, что наше время истекло. По ее оценкам, это минут двадцать. Но главное не это. Похоже, месье Бадантье периодически откалывает небольшие фокусы, воображая себя разными знаменитыми художниками Франции. Сегодня, видимо, нам придется говорить с человеком Марселем Дюшамом. Вы ведь слыхали о таком, Райдер? Это кто-то из известных?
– Sacre bleu,[35] – только и промолвил я.
Комната, в которую привела нас Мими, оказалась длиной метров в пятнадцать, а шириной – в четыре раза меньше. Добавьте сюда четырехметровые потолки и получите пропорции коробки для обуви. У стен пачками стояли картины, в рамках и без, несколько полотен в дальнем конце были прикрыты старой клеенкой. Свет в комнату проникал через большое окно в торце, открывающее роскошный вид на Париж Мой нос сразу же уловил густой запах льняного масла и трубочного табака, а глазам понадобилось несколько секунд, чтобы в сумеречном свете разглядеть под окном кровать, на которой неподвижно лежал подпираемый подушками человек. Мы подошли ближе. Сначала нам показалось, что у этого старика живыми оставались только глаза, черные и блестящие, неотрывно следившие за нашим перемещением по комнате. Но затем ожил его рот, преобразив прямую черточку в дугу улыбки и порадовав нас хриплым звуком, похожим на скрежет. Тонкие руки поднялись над одеялом и поманили нас подойти ближе. Я взглянул на Мими Бадантье. Ее лицо по-прежнему выражало одно лишь неодобрение.
От кровати нас отделял невысокий стол из черного мрамора размером примерно метр на метр. Внезапно старик поднялся и сел на своем ложе, повернувшись к нам лицом. Из-под шерстяного фиолетового халата свешивались его босые ноги.
– Les oreillers,[36] – скомандовал он, не спуская с нас глаз. Его сестра подошла к нему и подложила подушки так, чтобы они поддерживали его в сидячем положении.
– Les pantoufles,[37] – снова распорядился он, и она, наклонившись, вставила его белые ноги в домашние шлепанцы из коричневой кожи.
– Vin,[38] – сказал он после этого. Мими сунула руку за один из холстов и достала оттуда почти полную бутылку красного вина и стеклянный бокал.
– Trot verres,[39] – резко бросил он. Мими покраснела и достала еще два бокала.
Пока она наливала вино, я успел разглядеть то, что лежало на столе: винная пробка, солонка, колпачок для бутылки, несколько цветных перламутровых пуговиц, наперсток, белое перо, сережка, керамическая пепельница, на подставке которой покоилась очень потертая вересковая курительная трубка.
Старик показал на эту самую трубку и что-то скомандовал сестре. При его словах она вздрогнула, затем надела очки и поднесла трубку к своим губам. С помощью кухонной спички она привычным жестом подожгла остатки табака в трубке и, попыхтев ею несколько секунд, выпустила облако серого дыма. Бадантье сунул в него лицо и принялся глубоко вдыхать.
– Ах, l'odeur du ciel.