Я отразил выпад его скрепки своей пуговицей.
– Переводите же, Денбери.
– Гекскамп был рабом, хм, женской вагины. На публике он делал вид, что доминирует над женщинами, но в интимной жизни хотел, чтобы они доминировали над ним.
– Откуда Марсель об этом знает?
Денбери перевела ему мой вопрос. Марсель коротко ответил, одновременно быстро сжимая и разжимая руки. Я разобрал слово pa-ree.[44]
– Это Париж, здесь сплетничают все, – постарался я угадать его ответ.
Денбери ухмыльнулась.
– Черт. Вы учите язык прямо на лету.
Марсель двинул книжечку со спичками по кругу. Я перепрыгнул ее пипеткой. Он прошептал merde,[45]сбил пипетку своей пробкой и произнес еще несколько фраз.
– Он говорит, что обаяние Гекскампа, его слова, его прекрасное лицо привлекали женщин, как бабочек на огонь Но все эти женщины всегда обжигались.
Ракушка от улитки Бадантье сбила мой огарок свечи.
– О Гекскампа? – уточнил я.
– Vin, – скомандовал старик.
Денбери подскочила за бутылкой и долила его бокал, продолжая переводить.
– О другую женщину; она позволяла новым женщинам задержаться возле него не более чем на несколько дней в качестве новых игрушек, а затем отправляла их паковать вещи. Это была женщина, которая сама притягивала Гекскампа, как бабочку. Он любил ее огонь и стремился к нему. Она держала его сердце в своих руках, поочередно то целуя, то кусая его. Это сводило его с ума от желания.
Я снял его ластик своей пуговицей. Денбери замерла, повернув голову и напряженно прислушиваясь.
– Кажется, шум лифта. Но десять минут еще не прошли.
– Возможно, метрические минуты у них короче. Спросите про женщину. Кто это была?
Он поставил свой наперсток за моей катушкой и смахнул ее со стола. Мои фигуры стремительно исчезали. При этом он обменялся с Денбери несколькими фразами.
– Она была из крута друзей Гекскампа. Туда входило несколько студентов и несколько человек просто из числа парижских бродяг. Они врывались, как цыгане, воровали, все что могли, а потом разлетались, как опавшие листья.
– Как ее звали, Денбери?
Я встретил его хлебную корку своим стеклом от часов. Он фыркнул, затем поднял колпачок от бутылки с дальнего края стола и уронил его на мое часовое стекло, смеясь и грозя мне своим узловатым указательным пальцем.
– Échec, – сказал он. Шах.
– Чертов колпачок, – ругнулся я. – Не заметил, как он подкрался.
Денбери повернула голову в сторону двери.
– Шаги снаружи. Мадам зашла и запирает дверь.
– Было ли у этой женщины имя, Ден6ери? Спросите его.
Когда Денбери наклонилась к нему, чтобы задать этот вопрос, дверь открылась и через комнату пронеслась Мими, словно ужаленная пчелой амазонка. Она схватила нас за руки и с неожиданной силой потащила к выходу. Стол качнулся, вино пролилось на пол.
– Как звали женщину? – завизжала Денбери. – Женщину Гекскампа?
Но Марсель уже безучастно смотрел на мокрый пол, видимо составляя план следующей игры. Мими вытолкала нас в прихожую, указывая, сухим длинным пальцем на входную дверь.
– Вон.
– Пожалуйста, – обратился я к неподвижной маске ее лица. – Только один вопрос, une question.
Она прошла к двери на лестницу л распахнула ее.
– Non.
– Вы ведь тоже были там, ведь верно? – спросил я. – В академии? Вы ведь всегда, так или иначе, заботились о своем брате? – Мы уже стояли в коридоре. Денбери перевела мои слова, и женщина тут же уставилась на меня. В глазах ее я увидел страх.
– Вы были там, Мими, – сказал я. – Я вижу это по вашему лицу. Скажите ей правду, Денбери. Мы приехали сюда, за пять тысяч миль, потому что умирают люди и я не знаю почему.
Пока Денбери переводила, дверь за нами захлопнулась. В здании было тихо, как в склепе.
– Я думаю, мы истощили весь запас ее гостеприимства, – сказала она.
Мы медленно двинулись по коридору к лифту. Наш миниатюрный лифтер почему-то отсутствовал. На его сиденье лежал бумажный пакет. Из любопытства я заглянул в него и обнаружил внутри круассан и белую балетную туфлю. После нескольких неуверенных попыток запустить механизм столь почтенного устройства я все-таки благополучно спустил нас на первый этаж.
– Осторожно, не споткнитесь, – предупредил я Денбери. – Куда теперь?
– Вам нужно встретиться с местными копами, чтобы соблюсти условия гранта, верно?
– Шеф от этого будет счастлив. Бухгалтерия – тоже. Может, я нам чем-нибудь помогут.
Мы вышли на улицу. Денбери помахала рукой, и через несколько секунд перед нами остановилось такси.
Глава 38
Служба безопасности в полицейском участке удивила нас своей строгостью. Пока там тщательно изучали наши документы, нам было велено сидеть в коридоре на небольшой скамейке и не двигаться. Так мы и сделали. Я наблюдал за царившей здесь активной суетой, узнавая знакомые картины. Мой взгляд привлек мужчина с квадратной фигурой и волнистыми седыми волосами, который, прислонившись к колонне, внимательно рассматривал нас из-под нахмуренных бровей. Я отвел глаза, сомкнул пальцы на затылке и постарался расслабиться. После некоторой заминки толстый французский коп сказал Денбери, что названный ею контактный номер не отвечает и нам следует сказать au revoir.
Он повел нас к выходу, хотя Денбери по пути всячески пыталась ему что-то доказать. Когда уже казалось, что нас неминуемо выставят на улицу, – из скольких же мест нас могут вытолкать за один только день? – за спиной мы услышали чей-то суровый голос, после чего наш сопровождающий тут же исчез, не сказав ни слова.
Я обернулся и увидел мужчину, который изучал нас, стоя у колонны. Он жестом пригласил нас вернуться и провел в небольшой застекленный кабинет, заваленный бумагами. Он сел и кивнул нам в сторону двух стульев.
– Вы – gen, полицейский, – сообщил он, глядя на меня.
Я изобразил удивление.
– Откуда вы знаете?
– Я наблюдал за вами с момента, когда вы только вошли. Вы с интересом осмотрелись и довольно быстро расслабились. В полицейском участке могут расслабиться очень немногие: преступники со стажем и, разумеется, другие полицейские.
– А почему вы решили, что мы не преступники со стажем – например похитители драгоценностей или чего-нибудь в этом роде?
Он взял небольшую паузу, словно подбирая правильные английские слова.
– Перед этим я видел, как вы улыбались, это была естественная улыбка, с участием глаз и губ. Преступники не могут так улыбаться: их глаза никогда не реагируют синхронно со ртом. Улыбка выдает их в первую очередь. К тому же преступники обычно не путешествуют в такой очаровательной компании. – Он кивнул в сторону Денбери.
Оказалось, мы общаемся с заместителем инспектора Бернаром Латрелем, что и объяснило тот факт, что нас все-таки приняли в участке. Мы представились, и я, не откладывая, перешел к нашей главной задаче.
– У нас тут странная история, инспектор Латрель, и я бы хотел акцентировать ваше внимание на слове контрабанда.
Он удивленно поднял бровь.
– Ваша странная история связана с контрабандой, детектив Райдёр?
– Нет. Но теперь, когда мы уже практически поговорили о контрабанде, правительство оплатит мою командировку.
Объяснения условий оплаты моего пребывания здесь были прерваны сочным смехом Латреля. Как полицейский, он сталкивался с таким и раньше: бюрократия не знает границ. Я сменил тему и коротко рассказал о Марсдене Гекскампе.
– Искусство финального момента? – переспросил он задумчиво, явно впечатленный этой историей.
– Именно так, – ответил я.
Мой рассказ занял не более десяти минут, но Латрель успел исписать несколько страниц.
– Я подниму документы по всем преступлениям, похожим на ваши, – пообещал он. – Есть ли у вас еще какие-либо вопросы, прежде чем вы уйдете?
Подчиняясь внезапному порыву, я дал ему копию рисунка с Эйфелевой башней на заднем плане. Внимательно изучая его, он периодически сравнивал мое лицо с нарисованным изображением.
– Ну и что?
– С какого места можно было сделать такой рисунок? – спросил я.
Он взглянул на меня с иронией.
– А вы сами не припоминаете?
– Для меня это уж точно своего рода загадка.
Он грустно оглядел заваленный бумагами и папками кабинет.
– У вас ведь там тоже полно бумажной работы? В вашем полицейском участке в Мобиле?
Я выразительно поднял ладонь на метр от пола.
– Как вы заметили, есть она и у меня, – сказал он. – А сейчас вы даете мне прекрасный повод ненадолго сбежать отсюда.
Мы последовали за ним к большому черному «рено», припаркованному рядом с пожарным гидрантом. Я жестом предложил Денбери сесть впереди, а сам устроился сзади. Пока мы несколько минут ехали по парижским улицам, я делал вид, что не слишком интересуюсь тем, что проплывает за окном автомобиля: просто еще один день в Светлом Городе. В отличие от меня Денбери на все указывала пальцем, сыпала вопросами сразу на двух языках, что определенно импонировало Латрелю.
У меня же был всего один вопрос не стоит ли месье Латрелю включить сирену для более быстрого продвижения по городу? Он откликнулся на мою просьбу, и я услышал почти родное, с легким французским акцентом – уау-уау-уау.
Через десять минут Латрель остановился на улице с узким бульваром посредине. Он показал на группу прямоугольных кирпичных зданий с серой облицовкой вокруг окон. Эти строения объединял небольшой внутренний двор, который был в полном распоряжении студентов. Они сидели, лежали на скамейках или просто на зеленой лужайке. Одни увлеченно о чем-то спорили, другие делали какие-то зарисовки в своих блокнотах, кто-то бренчал на гитаре, кто-то беззаботно спал на траве под сенью тенистых деревьев.
– Бывшая l'Académie d'Art Graphique, – сказал Латрель, – теперь это l'Ecole d'Art et de Conception, Школа живописи и дизайна. Париж постоянно меняется, но это место не изменится никогда.