ижаться с остальными, иначе они обо всём догадаются. Ведь вы здесь из-за того, что случилось с вашим братом? Вы же за этим приехали, верно?
Оливия замерла. Уютная гостиная с камином в синих изразцах вдруг запульсировала в такт с участившимся сердцебиением, и все предметы сделались яркими, выпуклыми. Стараясь не выдать своего замешательства, она осторожно поинтересовалась:
– Почему вы так решили, мисс Мэддокс?
– Так это правда?! – девушка бурно обрадовалась и захлопала в ладоши. – Вот здорово! Мистер Адамсон – хороший. Ему понравилось моё платье, а ещё он назвал меня проницательной и сказал, что из меня получится отличный фокусник. И выучил забавным песенкам. А вы умеете петь? В детстве, когда я пела, мисс Адамсон, у моего отца слёзы бежали по щекам. А вашим родителям нравится, как вы поёте?
– У меня нет таких воспоминаний, мисс Мэддокс, но если бы мой отец и посещал хоровые спевки в пансионе, где я училась, то у него непременно бежали бы слёзы, я просто уверена в этом. Они струились бы по его щекам подобно водам Ниагары, – подумав, прибавила Оливия.
– А где он сейчас, ваш отец? Вы часто с ним видитесь?
– О, недавно мы премило увиделись за ланчем, но общаемся – нет, нечасто. А вы, мисс Мэддокс?
Оливия с лёгким недоумением вела навязанную ей светскую беседу, стараясь быть дружелюбной.
– Можете называть меня Энни. Ко мне все так обращаются, и я привыкла. Иногда мне кажется, что мисс Мэддокс – это кто-то другой, не я, – и девушка по-детски хихикнула, мимолётно прикоснувшись к шраму на щеке. – Я давно не видела родителей, ведь они выполняют очень-очень важное задание. Но они всё время мне пишут! – похвасталась она. – Почти что каждый день! Когда они приедут, я вас с ними познакомлю. И спою им все-все песни, которые я выучила! Папа будет очень доволен. А фокусам вы меня научите? Я могу принести шляпу! Или начнём с колоды карт?!
Энни на глазах преображалась. Личина солидной и строгой особы испарялась, будто её и не было, и Оливия могла наблюдать, как сквозь неё проступает кто-то совсем иной – то ли наивное дитя, то ли юная девица себе на уме, то ли искусный провокатор, то ли бесхитростный простак. Куда там двуликому Янусу – лицо Энни одновременно выражало черты сразу нескольких личностей, и это смешение вызывало у Оливии оторопь и лёгкую растерянность совсем как при виде Энди, выкладывающего ей на колени жестяные монетки.
Разговаривая, Энни подошла к ней очень близко и без всяких церемоний принялась ощупывать ткань её костюма, пальцами в детских ознобышах теребить распустившийся на рукаве кантик, заглядывать в глаза требовательно и вместе с тем заискивающе, словно пёс, который просится на прогулку или приглашает вступить в игру.
«Вот интересно, здесь все такие странные?» – подумалось Оливии, и она слегка отодвинулась, стараясь не выдать своих чувств.
– Давай отложим фокусы на потом, если ты не против, Энни. Мисс Эппл что-то говорила про второй этаж и пещеру Аладдина, – напомнила она мягко. – И ещё она упоминала про Мышек.
– Точно! – Энни звонко рассмеялась и хлопнула себя по лбу. – Иногда я такая рассеянная. Но вы ведь из-за мистера Адамсона к нам приехали, правда же? Не бойтесь, я об этом никому не скажу. Это будет наш с вами секрет! – она привстала на носочки и жарко зашептала Оливии на ухо, собственнически обхватив её шею горячей ладошкой: – Я умею хранить секреты, правда-правда! Я столько всего знаю! Вы, мисс Адамсон, прямо удивитесь, если я расскажу. Но я никогда никому о них не рассказываю, потому что тогда они перестанут быть секретами, – Энни отстранилась и покивала с очень серьёзным видом, а потом вновь расцвела неловкой улыбкой, старательно пряча желтоватые кривые зубы. – Мы с вами станем лучшими подругами и будем вместе искать мистера Адамсона. Я даже напишу маме с папой, чтобы они попозже меня забрали. Они поймут! Ведь они всегда так радуются, когда у меня появляются друзья.
Доверия у Оливии к Энни не было ни на грош, и она попыталась сразу же прояснить ситуацию, чтобы на корню пресечь ненужные последствия.
– Энни, я приехала сюда вовсе не за тем, чтобы искать мистера Адамсона. И пожалуйста, не нужно никому об этом писать. В его отъезде нет ничего секретного, он всего лишь отправился по делам и скоро вернётся. Просто мне понадобилась работа, вот я и…
– Вы мне не доверяете, да? – Энни отодвинулась, и глаза её сузились. – Не хотите делиться со мной секретом. Думаете, что Энни глупенькая, что Энни болтушка, да? Зря вы так, мисс Адамсон. Здесь вам никто не поможет, кроме меня.
Простодушное дитя уступило место кому-то взрослому, опасному, и перемена эта Оливии не понравилась. Однако Энни, по всей видимости, решила дать новой подруге ещё один шанс. Разгладив шёлковые оборки, она закивала с серьёзным видом:
– Мы подружимся, вот увидите, – мрачно пообещала она. – Непременно подружимся! Вам просто нужно узнать меня получше.
Глава девятая, в которой Оливия знакомится с королевскими особами, а также попадает на крючок и лучше узнаёт истинный нрав своей новой подруги
На втором этаже ароматы корицы и жжёного сахара чувствовались ещё сильнее. Так пахнет в кондитерских и дорогих чайных, и Оливия вновь подумала, что Сент-Леонардс не похож ни на одно казённое заведение из тех, где ей довелось побывать. Даже в весьма недешёвом пансионе, где она провела бесконечные десять лет, в стены, выкрашенные тусклой коричневой краской, будто въелся болотный запах рыбного пудинга, а истёртый башмаками учениц линолеум цветом был точь-в-точь как корка запечённого паштета из всеми ненавидимой свиной печени и нутряного сала.
Здесь же, в Сент-Леонардсе, и добротная мебель в дамассиновых чехлах, и пушистые ковры, и обои на стенах в изысканном моррисовском стиле – в общем, совсем не то, что ожидаешь увидеть в таком месте. И всё-таки главное – запах… В гостиной пахло воском и деревом, согретым солнечными лучами, в библиотеке – сухими цветами, чудесной книжной пылью и кожей старых переплётов; в коридорах и на лестничных пролётах витали ароматы древесной стружки, терпкой смолки – запахи, разжигающие любопытство. Не зная ничего заранее, можно было предположить, что это всего лишь дом, в котором обитает большая шумная семья, и только одинаковые клетчатые пелерины и суконные курточки, сохнущие во дворе, говорили о том, что здесь живут дети, которым не нашлось иного места.
Энни всю дорогу болтала без умолку. Мешая всё подряд, она злословила, хихикала, делилась историями о своих родителях, клялась Оливии в вечной дружбе и то и дело бросала на неё многозначительные взгляды. Ко всему прочему у неё обнаружилась прискорбная манера буквально висеть на собеседнике, обняв того за талию, и шёпотом сообщать даже обыденные вещи так, будто бы это была страшная тайна.
Всё это порядком утомляло, но если Энни Мэддокс и в самом деле знала хотя бы крупицу правды об исчезновении Филиппа, то было бы преступно этим пренебречь.
– Вот, смотрите, здесь живёт леди Аннабель! – Энни легонько ударила по неприметной двери в закутке у лестницы и, привстав на носочки, прошептала Оливии на ухо: – Она живёт совсем одна. Её комната – единственная, которую здесь запирают. Для её же блага, конечно, чтобы с ней ничего не случилось.
Услышав это, Оливия постаралась скрыть вспыхнувший интерес. Она уже поняла, что при всех своих странностях Энни обладает поразительным животным чутьём на человеческие эмоции.
– Ей, должно быть, очень одиноко всё время сидеть взаперти?
– Да нет! Она уже привыкла. Тем более я к ней частенько захожу, – загадочно ухмыльнувшись, Энни побренчала связкой ключей в кармане передника. – Вы тоже с ней познакомитесь, если будете себя хорошо вести, – хихикнув, пообещала она. – А это – наша пещера Аладдина, как говорит мисс Эппл.
Дурачась, Энни сделала важное лицо и распахнула двойные створки в просторную залу. Тут не было ни портьер, ни мягких диванов, как в гостиной, и свет из высоких окон лился свободно и празднично. У одной стены стоял накрытый полотнищем ткани рояль, у другой – на низких столиках, расставленных рядами, теснились выкрашенные в пыльно-голубой цвет ящики размером с добрый саквояж для путешествий, и каждый запирался на изящную латунную щеколду.
– Когда-то, при старых хозяевах, здесь танцевали, – прокричала Энни, закружившись вокруг рояля. Подол её шёлкового платья надулся, и стали видны кривоватые тонкие голени в детских шерстяных чулках. – А теперь тут живут куколки, пока не отправятся в плавание и не найдут новый дом. Их ровно двадцать четыре, и мы трудились над ними всю зиму.
Пританцовывая между рядами, Энни поворачивала латунные крючочки и осторожно раскрывала дверцы. Вскоре перед Оливией предстала картина, достойная музейной экспозиции: каждый ящик, оказывается, служил жилищем королевским особам с надменными личиками из бисквитного фарфора.
– Тут несколько Анн: одна на коронации, две с малюткой Елизаветой. Тут Виктории, там, во втором ряду, Елизаветы, Марии и Екатерины Арагонские. А там, в конце, Джейн Сеймур с маленьким принцем Уэльским, – деловито перечисляла Энни, пока Оливия, замерев от восхищения, рассматривала расшитые золотом и серебром наряды и миниатюрные предметы обстановки. Все эти крошечные драпировки, зеркальца, бархатные подушечки с кисточками не крупнее рисовых зёрнышек, расшитые мельчайшим бисером корсажи платьев и фестончатые воротники – роскошь, выполненная с таким тонким вкусом, что захватывало дух.
– А вот эти платья для Елизаветы вышивала я, – горделиво похвасталась Энни. – Пуговки – сущее наказание, я все пальцы исколола, пока обтянула их шёлком и пришила к корсажу. Накидки испанской королевы украшала Фанни. У неё лучше всех получается стежок Гольбейна, правда, красота? – и она любовно потрогала воздух возле миниатюрной вышивки, похожей на чёрное кружево. – Балдахины вышивали мои девочки. Нам дала несколько уроков сама мисс Корриган, из Гильдии вышивальщиц. Она давняя знакомая мисс Эппл. Вот, посмотрите, это – блэкворк, а это – палестрина. Это – смирнский узор, а тут – крюил…