…Энни старательно перечисляла названия, которые ничего не говорили несведущему в рукоделии человеку, и бережно, с величайшей осторожностью прикасалась тонкими пальчиками с обкусанными ногтями к кукольным нарядам. Её лицо, обезображенное шрамом, сейчас было таким счастливым, что казалось принадлежащим ребёнку. Однако всё быстро изменилось: аккуратно взяв в руки одну из Анн в коронационном одеянии из алого бархата, она вдруг принялась выкрикивать от лица куклы, кровожадно вращая глазами:
– Виновен! Голову долой! Смерть папистам! На костёр!
От неожиданности Оливия вздрогнула. И именно в этот момент она увидела то, что заставило её позабыть и о куклах, и о загадочной леди Аннабель, с которой Филипп в своём письме настойчиво рекомендовал ей выпить чаю.
Посреди сада зияла чёрная проплешина. По периметру выгоревшего участка торчали обуглившиеся остатки стен, образующие нечто похожее на разверстую пасть скрытого в земле чудовища.
– Что там было? Домик привратника? – Оливия подошла ближе к окнам, прошлась в поисках лучшего ракурса и приникла к стеклу.
Энни тотчас прекратила свой пугающий экскурс в историю и, убрав Анну на место, подошла ближе.
– Флигель. Он сгорел из-за взрыва газовой колонки. Огонь, мисс Адамсон, стоял до неба! Мисс Эппл тогда запретила нам выходить наружу, но мы всё равно слышали, как лопаются стёкла. А потом обрушилась крыша! Вот у нас тут визгу было!.. – от воспоминаний щёки Энни разрумянились, и ни испуганной, ни сожалеющей она не выглядела.
– Надо же. Филипп ничего мне об этом не писал.
– Так это ещё осенью было, а мистер Адамсон только в январе появился. Зато у нас теперь есть собственное привидение, – похвасталась Энни, и следующие её слова стали подтверждением худших опасений Оливии: – Теперь в безлунные ночи призрак Томаса бродит по саду, и тот, кто его увидит, отправится вслед за ним прямиком в ад чертям прислуживать. Так миссис Мейси говорит. Я-то, само собой, ни во что такое не верю, – поспешила пояснить она, неверно истолковав выражение лица собеседницы.
– Господи, Энни… Ты что, хочешь сказать, у вас тут во флигеле сгорел живой человек?!.
– Всего лишь Томас, – та пожала плечами и добавила с обескураживающей прямотой, от которой у Оливии пробежал холодок по спине: – Вы даже не представляете, какой Томас был гадкий. Нет, правда! Без него намного, намного лучше, – и Энни крутанулась на каблуках, с удовольствием глядя, как раздувается её платье из лёгкого шёлка.
– А вот мои ученицы! – Энни раскрыла двери следующей комнаты, и вид у неё сделался замкнутый и надменный, совсем как в первые минуты знакомства с Оливией. – Входите же, мисс Адамсон!
С десяток разноцветных головок – русых, каштановых, рыжих, – вскинулись от большого круглого стола, усыпанного кусочками ткани и катушками ниток, и множество любопытных глаз – голубых, тёмно-серых, карих, – уставились на Оливию со жгучим интересом. На каждой ученице был холщовый передник и нарукавники, и все они дружно, не отставая друг от друга и на секунду, отодвинули стулья и присели в учтивом приветствии.
– Можете продолжать, – милостиво разрешила им Энни. – Я всего лишь хотела познакомить вас с мисс Адамсон, которая теперь будет у нас секретарём. Боже, Дикки, что это? – с нарочитым ужасом она выхватила у замершей от испуга рыжей девочки кусочек синего бархата. – Это же никуда не годится! Нить перетянута, рисунок поплыл… У тебя что, копыта вместо рук? Или ты слепая? А ты, Эмили, куда смотрела? – обратилась она к растерянной девочке с белёсыми косичками, жертве насмешек неведомой Присси. – Я тебя для чего назначила старшей? Чтобы ты ворон считала? Всё распороть и переделать! – она швырнула бархатный отрезок обратно на стол, и лицо её исказилось от странной смеси злобы и удовлетворения. – И никто! – голос Энни взлетел ещё выше, чем прежде, и от Оливии не укрылось, какое действие это оказало на учениц – все они вжали головы в плечи, будто хотели исчезнуть из поля зрения наставницы. – Повторяю: никто не перейдёт в старшую группу, пока не сдаст двадцать восемь образцов! И в Блэкпул летом никто не поедет, если я так скажу, поняли? Ты-то, Дикки Соммерс, уж точно никуда не поедешь, – с гаденькой улыбочкой пообещала она, не сводя взгляда с оцепеневшей от ужаса девочки. – Останешься здесь, со мной, на целое лето. Будем только ты да я – и вот уж мы повеселимся! И жаловаться, как ты это любишь, будет некому. Ты да я – вот это жизнь настанет, правда? – речь Энни всё ускорялась, а улыбка становилась всё шире, всё плотояднее – но вдруг она резко очнулась. Поправила на груди брошку, откашлялась и повернулась к Оливии с самым невинным выражением на разгорячённом лице: – Представляете, мисс Адамсон, что мне приходится терпеть?! Говоришь, говоришь – а всё без толку. Заботишься – а в ответ одни дерзости. Не представляю, что вырастет из этих упрямиц. Пойдёмте, я вас ещё кое с кем познакомлю. Пойдёмте-пойдёмте!
Покинув мастерскую, Энни вновь стала игривой и ласковой. Переход был столь внезапным, что Оливия не знала, куда глаза девать. Смотреть на Энни вовсе не хотелось, даже её прикосновения стали ей неприятны.
А та продолжала болтать как ни в чём не бывало:
– К мисс Чуточке заходить не будем. Там у неё совсем малявки, ничего интересного. И к мисс Лавендер тоже идти незачем, она жуткая задавака. К ней переходят девочки постарше, те, кто делает успехи. А тут у нас живут Три Слепые Мышки! – Энни остановилась напротив широкой двери и вновь хотела приобнять Оливию, но та наклонилась поправить ремешок на туфле.
Впрочем, этот ложный манёвр Энни только разозлил. Помрачнев, она без стука раскрыла дверь и бесцеремонно втащила за собой Оливию, схватив её за руку повыше локтя.
Три девушки повернули головы в их сторону. Их лица выражали не более чем вежливый интерес, а чуткие пальцы тем временем продолжали свою кропотливую работу. Словно мойры, терпеливые прядильщицы людских судеб, бледные девы прилежно трудились, и иглы сновали в воздухе, точно клинки в невидимой битве.
– Это балдахины для Викторий, – хвастливо пояснила Энни. – Бекки, Дороти и Луиза вышивают их уже целую вечность, – и она закатила глаза, после чего, дурачась, как испорченный ребёнок, показала всем троим длинный розовый язык. – Паром через пролив отходит в пятницу, девочки. Если вдруг кто забыл.
– Мы помним, Энни, спасибо, – невозмутимо откликнулась одна из троицы, на вид самая старшая. – Ни к чему всё время повторять. Мы ещё ни разу не задержали отправку груза, так что незачем нас подгонять. Кто это с тобой?
– Это мисс Адамсон, моя новая подруга! – Энни улучила момент и снова приклеилась к Оливии, прижавшись к ней боком и цепко обняв за талию. – Мы с ней будто две сестрички, так мы похожи. Даже мисс Эппл сказала, что нас с пяти шагов не различишь! Жаль, что вы не можете нас увидеть, – посетовала она и заговорщически подмигнула Оливии.
Одна из вышивальщиц, хрупкая и очень миловидная девушка с кожей молочной белизны, потянула носом, ни на миг не переставая орудовать иглой. – Терпентин, льняное масло, рыбий клей… Мисс Адамсон, вы художница?
– О нет, что вы! Я понемногу учусь смешивать краски и работать с холстом, но пока не делаю никаких особенных успехов.
– Ещё лавандовое мыло… И апельсиновая цедра… И гарь. Подземка?..
Оливия совершенно искренне изумилась:
– Знаете, я первый раз вижу кого-то с таким чувствительным обонянием. Я и правда добиралась до Сент-Леонардса подземкой, а за завтраком ела апельсины.
– Да уж! – Энни ревниво перехватила инициативу. – Дороти у нас просто диковинка. Её на ярмарках можно показывать, вместо бородатой женщины и двухголового телёнка. Пойдёмте же, мисс Адамсон! Наша Дороти очень любит привлекать к себе внимание, – громким шёпотом сообщила она, когда они оказались в коридоре. – Я бы на вашем месте ей в этом не потакала. А вы ведь нарисуете мой портрет, правда? Раз уж вы умеете. Только больше никого здесь не рисуйте, хорошо? Только меня!
Оливия не нашлась, что ответить. К этому моменту её настигла такая усталость, что она еле ноги передвигала. Потрясение из-за пропажи Филиппа и отказ инспектора принять её просьбу о помощи всерьёз. Эта злополучная встреча с отцом и его женой, их равнодушие к судьбе брата и облегчение от её ухода, которое они даже не сумели скрыть. Экзамен на пригодность, который ей устроила мисс Эппл, её строгость и холодное ехидство. Пепелище на месте флигеля. И назойливая, полубезумная, ревнивая Энни Мэддокс, одновременно похожая и на шкатулку с секретом и на бомбу замедленного действия.
Будто услышав эти мысли, Энни вдруг повернулась к ней, заставив остановиться. Её указательный палец прижался к щеке и начал поглаживать шрам – сперва медленно, затем всё быстрее и быстрее.
– Я знаю, с кем ссорился мистер Адамсон перед тем, как ушёл из Сент-Леонардса. Я их слышала. Я знаю, о чём они говорили. И знаю, что с мистером Адамсоном случилось потом.
Она внимательно наблюдала за Оливией. «Словно кошка караулит мышь. Дёрнешь усиком – угодишь в когтистые лапы», – пришло той на ум, и сердце забилось быстрее, и по спине вновь пробежал липкий холодок. Теперь, после слов Энни о Томасе, она пугала Оливию гораздо сильнее, чем маленький Энди Купер.
А та продолжала, искоса на неё глядя:
– Это мой секрет, понимаете, мисс Адамсон? Я его берегу. Я могу поделиться им только с тем, кто будет мне другом. Кто будет всегда на моей стороне. Как мисс Эппл. Понимаете? Вот она удивится, если узнает, зачем вы на самом деле сюда приехали! – девушка захихикала, прикрывая зубы ладошкой, но во взгляде её по-прежнему чувствовалась угроза. – Мисс Эппл очень не любит, когда ей лгут. Всегда так расстраивается. Жаль будет, если вам откажут от места, – и она с притворным огорчением поцокала языком.
– Мне бы очень этого не хотелось, Энни. Может быть… Может быть, мы оставим это между нами? У друзей ведь бывают секреты от других, верно? – Оливии было невыносимо стыдно и тошно, но выхода не было, и она положила руку на щуплые плечики Энни, притянула её к себе, ободряюще улыбнулась – и даже эта скупая принуждённая ласка, идущая от разума, а не от сердца, произвела на шантажистку чудодейственный эффект.