Часом позже уснула и Оливия. В её комнате с низким подоконником и выгоревшими обоями пахло сухими апельсиновыми корками и немного пылью, но бельё было чистым и гладким от множества стирок, а матрац удобным. Уже проваливаясь в сон, точно в кроличью нору, она успела ухватить за кончик хвоста одно из событий дня: длинный розовый язык Энни и румянец возмущения, окрасивший щёки самой худенькой и тихой из Мышек. Воспоминание скользнуло в копилку к остальным, и через секунду она уже спала.
К трём пополуночи всё стихло, и Сент-Леонардс наполнился покоем. Сновидения тридцати шести воспитанников воспарили фантомами к высоким потолкам дортуаров, заклубились по коридорам, осели на стёклах туманной вуалью, и старый дом привычно откликнулся на их зов, прогудев ветром в дымовых трубах и проскрипев половицами. Фонарь у парадного крыльца мигнул и вновь засиял, отгоняя тьму от порога, не давая ей шанса просочиться внутрь. И когда дверь чёрного хода вдруг бесшумно открылась, лёгкие шаги вошедшего услышала только зеленоглазая Табита. Но ей, разумеется, не было никакого дела до людских секретов, и она поспешила вернуться в свои кошачьи сны, в которых весна всегда отворяла дверцу в лето.
Глава одиннадцатая, в которой мисс Данбар раздосадована словоохотливостью кухарки, Оливия Адамсон неожиданно получает предложение руки и сердца, а Энни Мэддокс намерена изрядно повеселиться
Установленный порядок в приюте «Сент-Леонардс» соблюдался неукоснительно, и персонал мог приступить к завтраку лишь тогда, когда все воспитанники уходили на занятия, а малыши препоручались заботам дежурных из числа девочек, окончивших обучение и состоявших в должности помощниц.
Оливия, с семи утра сражавшаяся с печатной машинкой под ироничным взглядом директрисы, явилась к завтраку последней, чем и заслужила неодобрение кухарки. Остальные же не обратили на неё особого внимания, даже Энни держалась на удивление отстранённо.
В кухне было душно, на плите в медной кастрюльке томился бульон из говяжьих костей, и раскрасневшаяся миссис Мейси сновала у плиты с видом озабоченным, но довольным. Всё-таки не каждый день хорошей кухарке выпадает возможность готовить обед для достопочтенных, а то с этими вечными пудингами и кашами недолго и сноровку потерять.
– …Что ж вы краснеете-то, мисс Данбар? Ничего такого здесь нету! Вы у нас дама видная, так отчего бы мистеру Пуддингусу вами не увлечься? – продолжала она начатый разговор, и Оливия, подняв взгляд от своей порции омлета, с удивлением обнаружила, что старшая гувернантка и вправду раскраснелась, словно юная девица, уличённая во флирте.
– Глупости какие вы болтаете, миссис Мейси, – сконфуженно пробормотала мисс Данбар, поправляя нарядный кружевной воротничок. – Мы с ним едва словечком перекинулись, да и с чего бы…
– А шоколад, который он вам приносил? – не унималась кухарка. – Восемь пенсов за плитку, между прочим, и всё в розовой обёртке да с ангелочками! Скажете, он всем подряд его носит? Вот уж не думаю! Только что-то не видать его совсем. Будто дорогу к нам забыл. Уж не вы ли, мисс Данбар, ему от ворот поворот дали, а? Разбили бедолаге сердце, вот он носа и не кажет.
– Вы бы, миссис Мейси, лучше суп варили, чем вот так языком болтать, – мисс Данбар, судя по всему, всерьёз обиделась на подругу. – И шоколад – просто знак внимания, не более. К тому же ему он обошёлся меньше восьми пенсов, раз у него своя лавка.
– А ещё он ужасно противный, – вдруг подала голос Энни. Она жадно поедала тосты с джемом, и воспалённый шрам на её щеке мерно подрагивал в такт движению челюстей. Никто, кроме Оливии, на неё не смотрел. – Зубы у него просто ужасные. Он с ними похож на обезьяну Хоппо. Вот я бы, будь у меня такие зубы, вообще бы рта при людях не раскрыла.
– А было бы неплохо, – вполголоса процедила кухарка, пробуя бульон.
– Это всё последствия войны, мисс Мэддокс,– дипломатично отозвался мистер Бодкин. – Многие тогда потеряли кто зрение, кто слух, а кто и зубы. Часто их выбивало ударной волной, а иногда ещё и…
– А я всегда говорила, что зубы человеку даны на му́ку, – вмешалась мисс Гриммет, шумно прихлёбывая чай. – Вот я, когда у аптекаря убиралась, такого насмотрелась да наслушалась! У него сбоку кабинет зубодёра был, так вы себе не представляете, что там на полу и в плевательницах творилось, – и она закатила глаза, а мисс Данбар, скривившись, отодвинула розетку с земляничным джемом. – А уж крики!.. Джентльмены – те вообще, как дети малые, честное слово. С виду такие все из себя представительные, а в кресло сядут – и трясутся, будто желе. Хрипят, вопят, доктора за рукава хватают… Пока им успокоительное не дадут, так чистый цирк.
– Мистер Пуддингус? Его и правда так зовут? – тихо спросила Оливия у мисс Лавендер.
– Да нет, Пламмер его фамилия, – Нелл, разворачивая свежую газету, зевнула. – Дети его Пуддингусом называют, потому что на вид он вылитый рождественский пудинг. Всё лицо во вмятинах и пятнах, прямо и не знаешь, куда смотреть. И эти его стальные зубы… Жуть, конечно.
– А вот мне он по сердцу, – заявила миссис Мейси, принимаясь очищать груши для десертного пирога. – Даже жалко, что он про нас совсем забыл. Мне на него глядеть без надобности, а вот когда с комплиментом да с шуточкой, я таких обходительных джентльменов люблю. И войну всю прошёл, и дело своё держит – ну, чем не жених, а, мисс Данбар? – продолжая снимать бледно-зелёную кожуру с крупных пузатых груш, кухарка подмигнула подруге. – А то, что он прихвастнуть мастер и пулю свою счастливую всякий раз показывает – что с того? У каждого свои причуды. Да вот хоть дядьку моего покойного взять. Тот вообще, как из ума выжил, так норовил шрамы после войны с бурами предъявить кому ни попадя, а всё больше молодым девицам, из тех, что посимпатичнее, и ничего! Все с пониманием!
– Этого ещё не хватало, – ханжески поджала губы мисс Гриммет. – А фляжка, по-вашему, у него тоже счастливая? Вечно к ней прикладывается. На часах ещё трёх пополудни нет, а от него уже разит.
– Это потому, что женской заботы ему не хватает, – не унималась миссис Мейси. – Под женским-то приглядом он бы вмиг остепенился. А зубы что? Их всегда заменить можно, были б деньги. Это молодым свиристелкам вывеску подавай, а нам с вами, мисс Данбар, другое важно. Был бы человек работящий да с пониманием, тогда и жизнь не такой одинокой и безрадостной будет. В общем, зря вы нос-то воротите, – резюмировала она, щедро заливая груши сладким вином.
Старшая гувернантка к этому моменту уже сравнялась цветом с земляничным джемом, так её возмутила беспардонная болтовня подруги в присутствии мистера Бодкина, но достойно ей ответить она не успела. Мисс Лавендер вдруг издала судорожный всхлип, скомкала газету, швырнула её под стол и, резко отодвинув свою тарелку, выскочила из кухни, зажимая рот ладонью.
– Да ладно вам, мисс Лавендер, омлет не так уж и плох! – крикнула ей вдогонку разобиженная кухарка, выглянув в коридор. – Ну подгорел самую малость, так где мне времени-то на всё набраться, когда мисс Эппл требует званый обед из пяти перемен, а помощников нету?
– Я могу помочь, миссис Мейси, – вызвалась Оливия, готовая на всё, лишь бы избежать тесного взаимодействия с печатной машинкой. – Мисс Эппл предупреждала меня, что обязанности приютского секретаря весьма разнообразны, и я вовсе не против поработать на кухне.
Правой ногой она осторожно подвинула газетный ком к дальней стене, едва не столкнувшись коленями с Энни, которая пыталась проделать то же самое, остальные же, не понаслышке зная о горячем нраве кухарки, быстро допили чай и поспешили покинуть кухню. Только Энни, упрямо сжав зубы и ни на кого не глядя, продолжала сидеть на своём месте, но миссис Мейси быстренько её спровадила, замахнувшись мокрым полотенцем.
Миссис Битон12, утверждавшая, что дружбу не следует заводить торопливо, отдавая своё сердце каждому новому знакомцу, нашла бы в лице кухарки Сент-Леонардса живейшую последовательницу. С Оливией, которую ещё вчера Энни всем отрекомендовала своей лучшей подругой, миссис Мейси была холодна почти до грубости.
Загрузив её работой и предвкушая разнос, который вскорости устроит новенькой за порчу продуктов, она взяла хозяйственную сумку и, насвистывая, отправилась в бакалейную лавку за недостающими ингредиентами для обеда.
Оливия же осталась на кухне одна. Разглядывая выданную провизию, она старательно повторяла вслух приказы кухарки, но смысл сказанного ускользал, совсем как на уроках школьной латыни.
– Масло с мукой – в крошку, желтки с сахаром – добела, белки взбить до мягких пиков – и на лёд. Масло с мукой – в крошку… Господи, да как это вообще возможно? – взмолилась Оливия, с тоской глядя на брусок масла и муку, которые каким-то загадочным образом должны были обрести новую форму. – А желтки – добела? Они же жёлтые!
– Это-то как раз и несложно. А вот с мукой придётся повозиться, это да. Но я охотно вас научу.
Оливия обернулась. На пороге стоял доктор Гиллеспи, и мартовское солнце, затопившее кухню, било ему в лицо. Весело щурясь, он скинул пиджак, под которым обнаружился зелёный вязаный жилет, закатал рукава рубашки и начал командовать так, будто им двоим предстояло провести сложнейшую операцию.
– Так, сестра Адамсон, выше нос. Пациент наготове. Сыпьте лёд в миску. Ещё. Теперь холодная вода. А теперь опускайте туда руки. Опускайте, опускайте, и нечего так на меня смотреть. Будет немного неприятно, да.
Погрузив руки до самых запястий в миску со льдом, Оливия чуть не вскрикнула. Тысячи иголочек закололи кожу, суставы сковало холодом.
– А теперь приступайте! – вновь скомандовал доктор. К этому времени он ножом порубил масло на ровные квадратики и выложил их к муке. – Растирайте! Интенсивнее! Снова лёд! Теперь опять мука! Мягче движения, не спешите! Лёд! Мука!
Сама не зная почему, Оливия позволила ему командовать, раз за разом погружая руки то в ледяную воду, то в мешанину масла с мукой, которая вскоре и правда стала походить на крошку. Увлёкшись, она даже ощутила что-то вроде азарта, и тёрла, и тёрла шершавую смесь, пока доктор насмешливо не поинтересовался: