– Вы что, готовите пирог в первый раз?
– Ага, – легкомысленно призналась Оливия. – Как-то так вышло, что я в жизни не испекла ни одного пирога. А вот откуда такие глубокие познания о кулинарии у вас, лондонского доктора?
– Моя мать держала маленькую пекарню. Слышали песенку «На берегах Лох-Ломонд»? Вот там-то мы с братьями и выросли. Наша семья жила небогато, как и все в тех краях, но возиться с тестом я научился раньше, чем удить рыбу. А благодаря матери, которая всю жизнь простояла у плиты и откладывала каждый грош, я получил образование. Так что своей карьерой, я, можно сказать, обязан пирогам и булкам.
– А ваши братья? Они тоже стали врачами?
– Нет, оба пошли по дурной дорожке, к большому сожалению нашей матери. Из всех её детей в люди выбился только я один. Но не волнуйтесь, мисс Адамсон, когда мы поженимся, вам не придётся заниматься хозяйством. Мне нужна соратница, а не кухарка, а потому…
– …Что, простите? Поженимся?! – от неожиданности Оливия слишком сильно ударила ножом по скорлупе, и желток стёк по её пальцам к тщательно отделённым белкам.
– Ну вот, всё испортили, – огорчился доктор, глядя в миску. – Хотя я сам виноват, не с того начал. Погодите-ка минутку.
Без всякого волнения доктор Гиллеспи точными скупыми движениями достал из буфета две маленькие рюмочки для ликёра и наполнил их сладким вином из миски с грушами. Пригладив волосы и одёрнув жилет, он спокойно произнёс:
– Надеюсь, дорогая мисс Адамсон, что вы согласитесь стать мне супругой и верной соратницей. Сейчас я небогат, хотя уже совсем скоро моё материальное положение ощутимо изменится, к тому же в будущем меня ждут великие свершения. Вам не придётся жалеть о сделанном выборе. Но, если вам требуется время на раздумья, то я готов подождать до пятницы.
Оливия оглядела кухню, наполненную утренним восторженным светом, стол в мучной пыли и скорлупках. Перевела взгляд на доктора, который смотрел на неё без улыбки.
– Это какая-то шутка, доктор Гиллеспи?
– Фрэнсис, если позволите.
– Так вот, доктор Гиллеспи, – Оливия решительно отвергла намёк на сближение. – Это всё смахивает на дурную шутку. Кроме того, я пока что вовсе не собираюсь выходить замуж. И мне всегда казалось, что супругов должно связывать нечто большее, чем полчаса, проведённые на кухне.
– Что же?
– Возможно, общность интересов?
– Она непременно возникнет, как только вы лучше узнаете меня. Что ещё?
– Симпатия. Страсть. Чувства, наконец. Вы что-нибудь слышали об этом?
– Распространённое заблуждение и самый ненадёжный фундамент для семейной жизни, – отмахнулся доктор. – Годится лишь для экзальтированных особ, склонных к истерии. Или для очень юных девушек без капли жизненного опыта. Вы не даёте себе труда, мисс Адамсон, отрешиться от навязанных вам установок и взглянуть на предложенную задачу с точки зрения логики.
– Надеюсь, доктор Гиллеспи, что когда я соберусь выходить замуж, то не буду воспринимать это как задачу, которую стоит решать с точки зрения логики, – нашлась, наконец, Оливия, уязвлённая, как многие очень молодые люди, упоминанием о её юности. – А теперь, если вы закончили…
Доктор рассмеялся и залпом выпил вино, а после вновь засучил рукава, взял чистую миску и принялся аккуратно отделять желтки от белков.
– Умолкаю, мисс Адамсон, умолкаю! Я и не ждал, что получится с первого раза. Но времени полно. Я уезжаю только осенью, так что у меня ещё будут шансы вас переубедить.
Он всыпал в миску с желтками сахар и передал её Оливии, продемонстрировав, что с ними следует делать, а сам принялся взбивать венчиком мутные белки.
– Куда вы едете? – светски поинтересовалась она.
– Сначала во Францию, у меня там кое-какие дела. Потом, вероятно, в Румынию, а после в Германию. Вам понравится в Берлине, мисс Адамсон, я в этом уверен.
– Вы опять? – нахмурилась Оливия. – Никуда я с вами ехать не собираюсь, поймите уже!
– Всё-всё, мисс Адамсон, вернёмся к этому разговору в пятницу, не раньше! – доктор опять рассмеялся, будто Оливия была несносным ребёнком и её запальчивость забавляла его. – А пока позвольте рассказать вам маленькую историю. Позволите?
Оливия нехотя кивнула, продолжая растирать желтки.
– Одну мою тётку по матери звали Эрминтрудой, можете себе представить? Так вот, несмотря на имя, она была очень мудрой женщиной. Она считала, что муж и жена не только не должны питать друг к другу сильных чувств, но, напротив, лёгкая неприязнь будет служить особым скрепляющим супружеский союз свойством.
– И что же? Она была замужем?
– О да, и у неё был на редкость долгий и крепкий брак. С супругом они находились в вечной конфронтации, но, вопреки слабому здоровью и множеству неизлечимых заболеваний, он прожил много дольше отпущенного. Я уверен, что только благодаря тётке Эрминтруде. Он неоднократно заявлял, что стремится пережить её, дабы не доставить ей удовольствие проматывать его наследство, и испустил последний вздох лишь тогда, когда она слегла с воспалением лёгких. Они умерли в один день и час, держась за руки, с именами друг друга на устах. Так что в этой теории есть рациональное зерно, вы так не считаете?
– Не считаю. Но история на редкость романтичная, если вы её не выдумали, конечно. Ой, смотрите! – Оливия наклонила миску, не сумев скрыть изумление. – Они и правда побелели или мне кажется?
Лёгкий стук прервал восторги Оливии. На пороге кухни стояла мисс Чуточка.
– Доктор Гиллеспи, мисс Эппл просила вас к ней зайти. Если вы не очень тут заняты с мисс Адамсон, разумеется, – прибавила она, и лукавая улыбка обозначила ямочки на её пухлых щеках, и глаза заблестели от предвкушения свежей сплетни к послеполуденному чаю.
Когда они ушли, Оливия тут же опустилась на колени и вытащила из-под буфета газетный комок. Тщательно расправила листы, ещё пачкающие пальцы типографской краской, и внимательно просмотрела содержание разворота. Нарушение Локарнского соглашения… На юге Англии раскрыли очередной союз ирландских заговорщиков… Известный профессор психиатрии лишился лицензии… Беспорядки на севере… Забастовки на востоке…
Что же из всего этого сумело так сильно расстроить мисс Лавендер? Да не просто расстроить, а привести в отчаяние?
Размышляя об этом, Оливия аккуратно вынула из газеты интересующие её листы, свернула их вчетверо и спрятала за буфетом. Остальное она небрежно скомкала и отправилась на поиски Энни. Целые сутки истекли с того момента, как она получила письмо Филиппа с просьбой о помощи, а она ещё ни на шаг не приблизилась к разгадке его исчезновения. Настала пора переходить к решительным действиям, хотя Оливия намного охотнее отправилась бы к дантисту, чем в лапы к Энни Мэддокс.
Оливия нашла Энни в её классной комнате, пустовавшей в этот ранний час, пока воспитанницы находились в школе. Та, хмурясь и бормоча себе что-то под нос, распарывала вышивку учениц и раскладывала бусины по коробочкам. Её недоброе хмурое личико осунулось, истерзанный шрам воспалился, а нарядное платье выглядело так, словно девушка провела в нём ночь.
В душе Оливии шевельнулась жалость к несчастному озлобленному ребёнку, которым, без сомнения, и являлась Энни, хоть она и была младше её самой всего лишь на несколько лет. Однако чувство это развеялось, как только Энни раскрыла рот:
– Я собираюсь кое-что сделать, – сообщила она с гадкой улыбочкой. – Кое-что забавное. Вы поможете мне? Вы должны мне помочь, мы ведь подруги.
Последнее прозвучало весьма саркастически.
– Что именно ты хочешь сделать, Энни? Ты уверена, что это необходимо? – усаживаясь напротив, Оливия поймала себя на мысли, что старается не совершать лишних движений, будто находится в одной комнате со злобной собакой без привязи.
– Я хочу отомстить, – Энни бросила бусину в коробку, и та упала с резким щелчком. Оливия опустила взгляд – бусина раскололась надвое, обнажив мутный желобок. – Отомстить всем за вчерашнее. И вообще за всё. Но больше всего я хочу насолить нашей маленькой обманщице Нелли. Хочу окончательно свести её с ума. Пусть её остригут, как всех сумасшедших, и привяжут к кровати, и поливают холодной водой. Вот будет веселье, верно? – и она скрипуче рассмеялась.
– Не думаю, что это хорошая затея. Лучше посмотри, что я тебе принесла. – Оливия выложила на стол скомканную газету, надеясь, что это отвлечёт Энни от планов мести. – Ты ведь хотела её забрать? Я принесла её для тебя. А ещё ты обещала рассказать мне, что случилось с мистером Адамсоном, помнишь? Ты расскажешь мне об этом?
– Расскажу. Когда вы поможете мне.
Ещё одна бусина упала в коробку, взметнув фонтанчик из разноцветного бисера.
– Но мы не так договаривались, Энни.
– А теперь будет так. Если вы хотите узнать, что случилось с мистером Адамсоном, то сделаете, как я велю. Иначе я всё-всё расскажу мисс Эппл, и вас вышвырнут отсюда, как приблудную кошку. И ваш знаменитый папочка вам не поможет. Да-да, я слышала, как доктор Гиллеспи говорил, что ваш отец – знаменитый музыкант. Поэтому вы считаете себя лучше остальных, да? Поэтому?
– При чём здесь мой отец, Энни? – вспыхнула Оливия, для которой стало сюрпризом, что о ней и Джоне Адамсоне судачат в приюте.
– При том, что вы набивались мне в подруги, и всё ради того, чтобы получить от меня сведения о мистере Адамсоне. О, я теперь всё о вас знаю! – закивала она с жаркой обидой, уже не распарывая вышивку, а безбожно кромсая бархатный лоскут острыми ножничками. – Такие, как вы, привыкли получать всё, что им надо, за просто так, задёшево. Вот будет обидно, если не выйдет, правда? Ай-ай-ай, вот это будет огорчение, – Энни сдвинула светлые брови и издевательски засюсюкала: – Бедный маленький мистер Филипп! Что же он будет делать, если сестричка ему не поможет? Что же с ним будет, если она не сумеет подружиться с дурочкой Энни? Только вот я вовсе не дурочка, мисс Адамсон! – рявкнула Энни, мгновенно преобразившись. Испорченный ребёнок вновь уступил место кому-то взрослому, жестокому и безжалостному, и шрам на её щеке налился грубым багрянцем.