– Они уже все решили, – произнесла она устало. – Ещё на прошлой неделе. Сент-Леонардс отдают католическом ордену. Я не справилась. Не смогла защитить детей.
У мистера Бодкина, стоявшего в отдалении, округлились глаза. Обманутый в своих смелых надеждах, он не находил слов, чтобы прокомментировать услышанное, и лишь хватал ртом воздух, перебирая в памяти обещания, данные ему сэром Джеймсом в приватной беседе за рюмкой выдержанного портвейна.
– Мисс Эппл, не корите себя. Никто бы не смог. Раз уж решение принято, – попыталась поддержать её Оливия, присев на ступеньку ниже, но та ничего не ответила.
Прибежала младшая гувернантка и, мигом оценив обстановку, принялась утешать директрису в свойственной ей манере:
– Да не переживайте вы так из-за этих харь лицемерных, мисс Эппл, душечка! Ну, не задался обед, ну, так что? Дома поедят. И так поперёк себя шире, не убудет с них. И Присси, конечно, чертовка та ещё, рот девчонке надо с мылом вымыть, и то будет мало… Но ведь и эти хороши! Вылупились, будто и слова такого ни в жизнь не слыхали!
– Мисс Гриммет, ради бога… – поморщилась мисс Эппл и с трудом встала, опираясь на перила. – Так, мне нужно написать несколько писем. А вы с мисс Адамсон и мисс Данбар напоите детей молоком и приготовьте ко сну. И узнайте, нет ли у доктора Гиллеспи ночного дежурства. Если он свободен, то постелите ему в одной из комнат мужского крыла. У Энни может начаться новый припадок.
Подволакивая ногу в ортопедическом сапоге сильнее обычного, директриса скрылась в кабинете, но долго она там не усидела. Горечь поражения зачастую требует выхода так же алчно, как и ярость, и мисс Эппл отправилась сначала на кухню, по душу миссис Мейси, а потом, привлечённая заливистым плачем из умывальной, устроила разнос мисс Данбар.
И кухарка, всё ещё ворча от обиды после недавней выволочки, и Оливия с мисс Гриммет, разливающие по чашкам тёплое молоко, дружно замерли, когда до их слуха донеслись гневные голоса.
– Точно уволюсь! – мрачно пообещала кухарка. – Выставила меня чуть ли не воровкой! А я знаю, куда они подевались? Я-то здесь причём? Три дюжины банок, говорит! И свечей недосчитались – три коробки, чёрт бы их побрал! Мне что, делать больше нечего, как свечи пересчитывать? И с обедом этим, будь он неладен…
– Да тише вы, миссис Мейси! Не слышно же ничего! – шикнула на неё мисс Гриммет. – Никто вас ни в чём не обвинял, что вы в позу-то встаёте?
Хлопнула дверь, голоса стали отчётливее, видимо, обе женщины вышли в коридор.
– И чтобы ни о какой силе духа я больше не слышала, мисс Данбар! – фразы директрисы звучали резко, как удары хлыста. – Этот ребёнок выжил! Выжил там, где умерли бы девять из десяти! Вы что, забыли, что её нашли полузамёрзшей, в сугробе? Вы забыли, что её сердце почти не билось? У неё и так много силы духа, мисс Данбар! Она уже это доказала! И прошу впредь выполнять мои поручения в точности. Эта девочка будет мыться в горячей воде. А свой градусник, мисс Данбар, можете… Можете выкинуть на помойку. И если не будете исполнять мои распоряжения, я буду купать детей сама!
Тотчас же послышались шаркающие шаги и стук трости. В дверном проёме появилась мисс Эппл, глаза её за стёклами очков воинственно сверкали.
– Миссис Мейси, вы уже передали ключи от кладовой? Советую поторопиться. А вы, мисс Адамсон, зайдите ко мне. Поможете с письмами.
Мисс Гриммет, сочувственно подмигнув, тут же забрала у Оливии кувшин с молоком и, чтобы не дать вконец разобиженной кухарке сболтнуть лишнего, затараторила:
– Ну, дорогуши мои, денёк-то какой выдался, а? Надо бы всем выпить по чашечке какао и чуточку успокоиться, правда? Приготовлю, пожалуй, на всех, как только малышню уложим. И по кусочку пирога, да? С пирогом-то, слава богу, всё в порядке оказалось, так что зря комитетские нос воротили, ну да нам больше…
В коридоре мисс Эппл пояснила Оливии:
– Я набросала примерный образец, а вы напишете по нему шесть писем в Совет графства. Их доставят адресатам с первой утренней почтой, ещё до того, как сэр Джеймс окончательно забьёт последние гвозди в крышку нашего, его стараниями, гроба.
– Сражение продолжается до тех пор, пока не победишь?
– Именно так, мисс Адамсон. Садитесь за мой стол, – распорядилась директриса, когда они вошли в кабинет, а сама устроилась в кресле для посетителей, которое выглядело таким обшарпанным, что даже Энни не сумела нанести ему больший урон, чем время. – Для черновика возьмите простую бумагу, а остальные напишете на фунтовой.
– Кстати, о письмах, мисс Эппл. Думаю, вам стоит получить это обратно.
Оливия передала директрисе мятый листок, который Энни топтала с такой яростью, что едва не изорвала каблуками.
– Так вот в чём дело… – директриса даже не стала его читать. Просто свернула в несколько раз и теперь задумчиво постукивала краешком по подлокотнику. – Откуда оно у вас?
– Энни выронила во время чаепития.
– А как оно попало к ней?
– Это мне неизвестно. Хотя ничего удивительного – она ведь такая любопытная…
– Да, Энни любопытна. Порой даже слишком, – сухо согласилась директриса. – Вероятно, я должна объяснить? – она со вздохом откинулась на спинку и развернула письмо.
– Только если вы того желаете, мисс Эппл. Если честно, я прочла его, и теперь в общих чертах мне понятно, отчего Энни так себя повела.
– Но вы вряд ли поняли, почему я отказала этим людям.
– Думаю, у вас были на то причины, – Оливия предпочла выразиться дипломатично.
– Причина была только одна – эти люди безобразно поступили с Энни. Настолько безобразно, что я ушам своим не поверила, когда мне рассказали эту историю, – на щеках мисс Эппл вновь проступил румянец негодования, и она сложила письмо по сгибам, точно собиралась разорвать его в клочки. – Руперт Мэддокс был репортёром, и у них с женой не было детей. В одном из лондонских приютов им приглянулась маленькая Энни, и они забрали её, сняли дом в Хэмпстеде и окружили малышку любовью и заботой. Наряжали, будто куклу, в нарядные платьица и кормили сластями.
Лицо мисс Эппл исказила презрительная гримаса, но она справилась с собой и дальше рассказывала историю Энни спокойно, почти безучастно, из-за всё сказанное становилось ещё ужаснее.
– Идиллия продолжалась до тех пор, пока миссис Мэддокс не… Пока она не поняла, что в скором времени станет матерью собственного, кровного ребёнка. Тогда же её мужу предложили поездку в доминионы в качестве штатного репортёра крупной газеты.
– И тогда они вернули Энни обратно в приют? – тихо спросила Оливия.
– Нет, мисс Адамсон. Всё намного хуже. Они не вернули девочку в приют. Они никому её не передали, просто собрали ночью вещи и уехали, бросили её, как надоевшего котёнка, развлекаться с которым наскучило. Забрали с собой все игрушки – ведь они ждали собственное дитя, что им за дело до чужого приютского ребёнка? Упаковали одежду, тёплые вещи, посуду – не оставили ничего. Энни осталась одна в пустом холодном доме и провела там несколько недель, питаясь сухой овсянкой и ожидая, что в любой момент её родители войдут в двери.
– Они заперли её?
– Нет, но это ничего не изменило. Энни не сделала бы и шагу наружу из страха пропустить их возвращение. Когда владелец дома пришёл за арендной платой и обнаружил грязного тощего ребёнка… В общем, Энни пришлось силой отрывать от двери, в которую она вцепилась. Мне рассказывали, она так кричала, что сорвала связки и полгода потом не могла говорить, – директриса закашлялась, словно и её горло сдавило спазмом. – Думаю, в тот момент с Энни и случился этот болезненный надлом, а последующее пребывание в приюте, да ещё из числа далеко не лучших… К сожалению, в подобном месте первое, от чего избавляется ребёнок, так это от умения жалеть себя или окружающих. Этим чувствам просто не остаётся места, понимаете? В связях с другими, во встречах с другими, в разговорах, играх, в каждом взаимодействии мы на самом деле ищем внутреннее «Я». Ищем собственный стержень, собственную идентичность, ищем возможность огранить себя. Но что случается, если мы попадаем в крайне недоброжелательную среду? В морской воде даже камень со множеством граней рано или поздно превращается в голыш, а что происходит с душой травмированного ребёнка среди грубых и равнодушных людей, можете себе представить? Не можете, и слава богу, – категорично заявила мисс Эппл, повертела в руках письмо и бросила его в мусорную корзину, предварительно скомкав. – Бывают сражения, в которых противник лишь один – ты сам. И это самая яростная битва, которую только можно себе представить, уж поверьте.
После недолгой паузы она продолжила:
– В общем, я забрала Энни к нам, в Сент-Леонардс. Тогда мы были открыты уже два года, и дела шли на лад. Мы могли позволить себе взять ребёнка, за которого никто не будет платить, и Энни стала первой из таких детей. Я сразу начала готовить её в будущие наставницы, потому что работать в другом месте Энни никогда не сможет. Сент-Леонардс – единственное доступное для неё будущее. Даже наши Мышки имеют больше шансов отвоевать себе место под солнцем вне приютских стен.
– Как же так вышло, что Мэддоксы захотели снова её забрать?
– Миссис Мэддокс потеряла ребёнка, а её супруг – работу. Они вернулись в Лондон и вновь пожелали заполнить свою пустоту, рассудив, что знакомый котёнок лучше незнакомого. Энни была записана под их фамилией, хоть это и против существующих правил, и они с лёгкостью её нашли. Принялись бомбардировать меня письмами, потом жаловаться в Совет графства… Но неумно себя повели, да и сама история с душком. Я сумела настоять на своём, хотя они ещё несколько лет из принципа писали мне и даже порывались приехать.
– И Энни до сих пор ждёт их? До сих пор верит, что они заберут её? – ужаснулась Оливия. – Как такое возможно, мисс Эппл?
– Согласна с вами, наблюдать за этим весьма мучительно. Забавы нашего разума порой невероятно чудовищны. Детские души – они ведь, как стеклянные кувшины. Хрупки и прозрачны. И если держать на холоде, а потом налить кипяток, то будет трещина, а если после этого вынести вновь на холод – то кувшин просто развалится на части. Ребёнок с осколками вместо души никогда не станет прежним. И если бы я знала, как это исправить, мисс Адамсон, если бы это было в моей власти…