– Да, инспектор, я слышала об этом.
Тревишем внимательно наблюдал за свидетельницей, но лицо её казалось ничего не выражающей маской.
– Есть ещё кое-что относительно Вестери-роуд, – продолжил он, стремясь пробить её броню. – Незадолго до наводнения в Совет графства неоднократно поступали письма, в которых мистера Прентиса обвиняли в жестоком обращении с детьми. Их писали несколько человек, называющие себя «группой неравнодушных». Как вы считаете, мог ли кто-то из этих людей поступить на службу сюда, в Сент-Леонардс? Подумайте минуту, прежде чем отвечать. Если вы солжёте, я узнаю об этом буквально через несколько часов.
Для раздумий свидетельнице хватило тридцати секунд. Поправив воротничок блузки, она назвала имена, и с каждым новым именем Тревишема охватывало всё большее недоумение.
– Как, не только Томас Хокли, но и кухарка? Да ещё две надзирательницы?!
– У нас, инспектор, их называют гувернантками, – поправила его мисс Эппл. – И уверяю вас, мне не пришлось пожалеть о своём решении. Миссис Мейси превосходная кухарка. А мисс Данбар и мисс Гриммет – чрезвычайно компетентные сотрудницы, верные чувству долга и миссии Сент-Леонардса.
– А Томас Хокли?
– Томас, упокой, Господи, его душу, прекрасно ладил с детьми. Мы так и не смогли никого найти на его место, да, признаться, пока и не искали.
Директриса смотрела на Тревишема без всякого вызова, лишь лёгкая насмешка почудилась ему в уголках её тонких бесцветных губ.
– А вас не смутило, что кто-то из этих четверых, возможно, совершил преступление?
– Я не верю сплетням, инспектор. Полагаю, случившееся – трагическая случайность, не более того.
– И вы не подумали, что люди с таким прошлым не подходят для работы в детском приюте? Да ещё эти письма… Вас и это не насторожило?
– Кто же ещё способен на сочувствие, как не тот, кто сам хлебнул горя? – парировала мисс Эппл. – А что до жалоб в Совет графства… Для меня они стали лучшей рекомендацией, инспектор. Это значило, что ни один из них не смог заглушить голос совести и пройти мимо вопиющих фактов несправедливости по отношению к детям. Другой вопрос, почему никто не отреагировал на жалобы и не привлёк виновника к ответственности. Этот факт не вызывает у вас возмущения? Или в Совете графства по умолчанию все сплошь законопослушны и неподкупны? – язвительно поинтересовалась она.
Часы на стене пробили два пополудни, и мисс Эппл решительно встала, опираясь на трость:
– Надеюсь, мы закончили, инспектор. С минуты на минуту вернутся дети. Их нужно подготовить к дурным новостям, и я хочу сделать это сама, не дожидаясь, пока они узнают о трагедии от полиции.
Когда свидетельница вышла, зловредная кошка пружинисто запрыгнула на кресло и принялась небрежно умываться, не сводя с инспектора уничижительного взгляда. А потом тишина иссякла – лестницы Сент-Леонардса загудели от топота детских ног. Беспрестанно хлопала парадная дверь, раздавались выкрики и смех, кто-то взвизгнул, шумно пробежал прямо над головой инспектора, и заплясали соскользнувшие с люстры пылинки в столбе солнечного света, и кошка, недовольная поднявшимся гвалтом, торопливо скрылась в шкафу, напоследок весьма недвусмысленно чихнув в сторону инспектора и презрительно дёрнув хвостом.
Глава шестнадцатая, в которой старший инспектор Тревишем подвергается внезапному и яростному нападению, после чего встречает прекрасную Фьяметту и пытается разгадать тайну ключа из коллекции Энни Мэддокс
И в самом чёрством сердце отыщется уголок для скорби при известии о преждевременной гибели молодой, ещё не успевшей пожить девушки, и всё же доктор Фрэнсис Гиллеспи, вернувшийся в Сент-Леонардс с дежурства в больнице святого Варфоломея, в первые минуты после трагического известия ощутил лишь досаду. Он не был ни особенно чёрств, ни бездушен, но возможный факт пристального внимания полиции к его персоне заглушил естественные человеческие порывы, и доктор, не сдержавшись, выругался:
– Да что же это, чёрт возьми, происходит?! Почему от Энни всегда сплошные неприятности?
Такая несдержанность (хотя, вероятно, не его одного посетила в этот день подобная мысль), повлекла за собой резонный вопрос:
– Что вы имеете в виду? Какие именно неприятности доставляла вам погибшая мисс Мэддокс?
Доктор Гиллеспи резко обернулся. За его спиной стоял полицейский в штатском костюме, и, судя по выражению лица и военной выправке, чин его был не ниже инспектора. Доктор не знал, что позволил себе неосторожные высказывания в присутствии сотрудника Скотланд-Ярда, иначе расстроился бы ещё сильнее.
– Прошу прощения, сэр. Сам не знаю, что на меня нашло, – попробовал оправдаться доктор, но успеха эта попытка не снискала.
– Пройдёмте со мной, – предложил ему полицейский. – Сержант снимет у вас отпечатки пальцев, а затем у меня будет к вам несколько вопросов.
Когда мужчины вышли из кухни, чувствительный мистер Бодкин с неодобрением покачал головой:
– Нехорошо так… Что ни говори, а живая душа.
– По-разному люди горе мыкают, и не нам о том судить, мистер Бодкин, – вмешалась кухарка. – Я как-то стряпала у одного, у вдовца. Тоже доктор был, из тех, кто по десять шиллингов за приём дерёт. Супружница у него слегла и за пару недель сгорела, будто свечка. Так вот, тот, как выпьет, так принимался жену усопшую бранить. Крыл её на чём свет стоит, аж неловко было. Обругает последними словами, а после сидит, слезами обливается. Говорю же, по-разному у людей горе-то наружу выходит.
– Тосковал, видать, сильно, – поддакнула кухарке мисс Гриммет. – Тоже вот, случай у приятельницы моей был, когда я в Уоппинге ещё жила, снимала угол за занавеской, по шесть пенсов в день отдавала, хотя, по правде-то говоря, и четырёх за такую конуру…
– Простите, мисс Гриммет, я хочу сделать объявление.
Мисс Эппл, вернувшись из гостиной, где обосновался сержант с принадлежностями для снятия отпечатков, вышла на середину кухни. Без трости, явно страдая от болей в изувеченной ноге, она стояла с прямой спиной, высоко держа голову, и говорила тихо, но уверенно, не изменяя своей всегдашней манере. Мистер Бодкин вдруг поймал себя на мысли, что директриса напоминает ему капитана, до последнего остающегося на тонущем судне.
– Дорогие коллеги. Соратники. Нет смысла скрывать – Сент-Леонардс, каким мы его знаем, доживает свои последние дни. Ни к чему сейчас искать виноватых, и ни к чему корить себя. Нам остаётся лишь скорбеть, что последние дни нашего детища омрачены гибелью несчастной Энни Мэддокс, и молиться, чтобы её душа обрела покой, которого не знала при жизни.
Мисс Эппл, пошатнувшись, всё-таки позволила себе опереться на спинку стула, но продолжила стоя, отказавшись сесть и с лёгкой досадой оттолкнув поданную мистером Бодкиным трость.
– Так вот, дорогие коллеги, перед нами стоит задача не только самим достойно перенести грядущие испытания. Мы должны сделать всё от нас зависящее, чтобы оградить наших воспитанников от последствий случившейся трагедии. А потому… – она упрямо вскинула подбородок, предвидя возражения: – …мы устроим для детей спектакль, который собирался поставить так некстати покинувший нас мистер Адамсон.
– Мисс Эппл, вы это всерьёз?..
– Господи, да ведь Энни ещё…
– Мисс Эппл, душечка, да вы присядьте, на вас же лица нет! Хотите бренди?
– Спектакль?! Но ведь Энни… Похороны…
Директриса вскинула руку, призывая всех выслушать её, и все послушно умолкли.
– Давайте не будем лукавить, – тихо произнесла она. – Дети не любили Энни, и заставлять их носить по ней траур – значит учить лицемерию. После всех процедур… Когда её вернут нам, мы устроим похороны, но только силами персонала. Ни «серединки», ни старшие воспитанники присутствовать на них не будут. И всё же, пока Сент-Леонардс не передали сёстрам Благодати, я хочу, чтобы у детей появилось ещё одно тёплое воспоминание. К тому же это позволит занять их руки и головы. Но, разумеется, если кто-то из вас не согласен с моим решением…
Неожиданно для всех мистер Бодкин поднялся со своего места и встал рядом с директрисой.
– У нас в мастерской, мисс Эппл, как раз имеется отличная фанера, – негромко произнёс он, поправляя фуражку. – Два на два, лучше не бывает. Из неё можно хоть декорации, хоть что. Не оставлять же её серым сёстрам, в самом деле. Сожгут в камине, да и всё, а такой фанеры сейчас… – он махнул рукой и вернулся на своё место.
Мисс Данбар, переглянувшись с кухаркой, тоже внесла лепту:
– В кладовой лежит хороший отрез старой шерсти. Местами её моль поела, но дырки можно прикрыть звёздами и полумесяцами из фольги. И младшим занятие будет, чтобы не болтались без дела.
Все заметно воодушевились, начали вносить предложения и высказывать идеи. Оливия, единственная, кто не участвовал в обсуждении спектакля, первой увидела из окна кухни прибывших констеблей. Покинув автомобиль, они, не заходя в дом, направились к сгоревшему флигелю. Один из них нёс лопату на длинной ручке, второй грабли.
Одновременно с этим вернулся от инспектора взбудораженный доктор Гиллеспи.
– Инспектор Тревишем желает видеть миссис Мейси, – выдавил он и опустился в изнеможении на свободный стул.
Старший инспектор Тревишем недолюбливал не только кошек и манеру речи жителей скалистых берегов Корнуолла, но и докторов, особенно упрямых и считающих себя умнее других, а потому градус его раздражения пересёк опасную черту, и следующую свидетельницу он встретил не слишком приветливо. Миссис Мейси к полицейским тоже тёплых чувств не питала.
– Обед у меня на плите, сэр, – хмуро сообщила кухарка, отказавшись сесть. – И я ж вроде всё вам уже рассказала. Что ж ещё от меня понадобилось?
– Сядьте, миссис Мейси. Или вы предпочитаете, чтобы я вызвал вас на допрос официальным письмом?
Кухарка села, но глаза её мстительно сузились, и Тревишем незаметно скрипнул зубами. Он, может, и не действовал бы так прямолинейно, но угроза, нависшая над Филиппом Адамсоном, не оставляла ему времени на тонкую дипломатию.