– Ну, про стены я тоже уже слышал, – перебил её Тревишем недовольно.
Исходя из опыта, такие гладкие и однотипные показания, услышанные от нескольких свидетелей по одному делу, наводили на мысли о сговоре, но вот что было тому причиной? Укрывательство преступника или желание отвести подозрения от себя? Или же это закономерный итог многолетних обсуждений, когда собеседники начинают смотреть на прошлые события глазами друг друга?
Ощутив желание вновь взглянуть на волосы мисс Данбар, инспектор разозлился и на себя, и на неё, и тон его стал совсем сухим и резким:
– В ночь пожара в Сент-Леонардсе вы слышали что-либо похожее на выстрелы?
– Выстрелы, сэр? – глаза свидетельницы округлились. – Нет, что вы! Хотя… Было так шумно… Нет, абсолютно точно нет, – уверенно заявила она, но вид у неё сделался встревоженный.
– Имеется ли в приюте оружие?
– Нет, конечно, сэр, у нас же тут дети!
– А у Томаса Хокли?
– Если и было, сэр, то он никогда ничего об этом не говорил.
– Может, вы или кто-нибудь другой видели у него что-то похожее на чехол от ружья? Во время уборки, например?
– В Сент-Леонардсе, инспектор, каждый держит свою комнату в чистоте самостоятельно. Это общее правило и для персонала, и для детей. И никто из дам не посещает комнаты джентльменов. Равно как и наоборот.
– Есть ли у вас предположения, почему ключ от подвала на Вестери-роуд оказался среди вещей мисс Мэддокс?
– Ни малейших, сэр.
– Подумайте хорошо, мисс Данбар, – нахмурился Тревишем. – Мне придётся внести ваши показания в официальные бумаги.
– Как вам будет угодно, сэр. Ничего другого вы от меня не услышите. И если мы закончили, то я должна вернуться к работе.
Когда гувернантка встала, в дверь постучали. Не дожидаясь ответа, в кабинет вошла крайне раздосадованная мисс Эппл и с порога принялась отчитывать Тревишема, точно безусого юнца:
– У миссис Мейси, инспектор, после вашего допроса всё из рук валится. Констебли перерыли весь сад и натащили в дом грязи, хоть клумбы высаживай. В мастерской мистера Бодкина теперь шагу сделать нельзя, всё валяется на полу, и сломаны дверцы у шкафчика с инструментами. Даже детские комнаты не пожалели, перевернули все постели, все корзины с игрушками. Долго ещё это будет продолжаться?
Никак не отреагировав на гневную тираду директрисы, Тревишем заявил:
– Вот это хорошо, что вы заглянули, мисс Эппл. Вы-то мне и нужны. Как так вышло, что вы дали Томасу Хокли рекомендации, хотя он не проработал у вас ни дня? Подделка рекомендательных писем, само собой, не относится к уголовным преступлениям, но весьма порицается, вы не знали?
Директриса заморгала, сбитая с толку, переглянулась с гувернанткой и ответила язвительно, не усмиряя досады:
– Я пожалела его, инспектор. Просто пожалела. Милосердие, вы слышали о таком понятии? Боже правый, инспектор! Да ему же было не больше двадцати! Совсем мальчишка. Его обнаружили в западном крыле здания, голодного, в лохмотьях. Взять Томаса в Сент-Леонардс я не могла, штат на тот момент был уже укомплектован. Отмыть, одеть, подкормить и дать ему рекомендации, чтобы он мог зарабатывать на жизнь честным трудом – это что, по-вашему, преступление? Арестуете меня за это? – поинтересовалась она, сверкая глазами-льдинками и приподняв одну бровь.
У Тревишема вдруг резко и беспощадно разболелась голова, и он счёл за лучшее отступить.
Когда директриса с гувернанткой вышли, и в Сент-Леонардс вернулся сержант с отчётом баллистиков и предварительным заключением о вскрытии, проклятая голова разгуделась словно колокол, и ему пришлось послать за стаканом воды.
Слабая надежда инспектора на то, что Энни Мэддокс умерла от естественных причин, ожидаемо не подтвердилась, а это значило, что и шансы Филиппа Адамсона всё ещё пребывать среди здравствующих весьма невысоки.
Глава семнадцатая, в которой сержант Добсон не упускает случая составить компромат на старшего инспектора Тревишема, а Оливия Адамсон заключает сделку и врывается в чужой дом посреди ночи
– Не пойду, и не просите! Что хотите со мной делайте, а я и шагу туда не ступлю, пока полицейские не уберутся! Чай ещё им таскай, тоже мне!
Миссис Мейси повернулась ко всем спиной и яростно застучала ножом по доске. Кругляши очищенной моркови полетели в разные стороны, но кухарка, казалось, этого не замечала.
Стрельнуло масло в огромном сотейнике. Младшая гувернантка и директриса переглянулись. Никому не хотелось идти к инспектору и вновь подвергаться унизительным допросам.
– Давайте я отнесу, – небрежно предложила Оливия, вздохнув. – Заодно узнаю, когда мы сможем забрать декорации из дальней кладовки. Мисс Лавендер настаивает, чтобы мы их перекрасили, а то получается мрачновато. И голову чудовища надо будет переделать. Может, уши позабавнее к ней пришить, или ещё что.
– Никакой мрачности! – решительно одобрила мисс Эппл. – Берите всё, что понадобится, мисс Адамсон. Уши так уши. Краски, любые ткани, золочёную тесьму – берите, не жалейте! Сёстрам они всё равно без надобности. И заварите наш лучший чай, тот, что мы держим для попечителей, – подумав, приказала директриса. – Не в наших интересах настраивать полицию против себя, а я, признаюсь, была несколько резковата. Тем более у инспектора был такой измученный вид. И кого-то он мне… Вспомнила! – она щёлкнула пальцами, бесхитростно обрадовавшись, что быстро извлекла из памяти искомое. – Теренс Маллиган! Хороший был мальчишка, старательный, со светлой головой, но очень уж любил, когда его хвалят.
Когда Оливия с подносом, нагруженным чашками, блюдцами и чайником (простым, фаянсовым, который мисс Гриммет с мстительной усмешкой выудила из недр буфета и который уже давно не использовали из-за оббитого по краям носика) вошла в кабинет, инспектор с сержантом о чём-то тихо совещались. Лица их не скрывали озабоченности, и Оливия поняла, что добрых вестей ждать не стоит. Поднос в её руках дрогнул, и чайные ложечки жалобно звякнули.
От сержанта Тревишем избавился сразу, послав его с проверкой к констеблям, и, только Добсон вышел, как он, сделав знак, чтобы Оливия плотнее прикрыла дверь, угрюмо распорядился:
– Я бы хотел, мисс Адамсон, чтобы вы немедленно покинули Сент-Леонардс. Появились новые обстоятельства, и находиться здесь небезопасно.
– Сэр, вы же понимаете, что я этого не сделаю. – Оливия присела напротив, стараясь выглядеть как можно спокойнее, чтобы реабилитироваться в глазах инспектора после утренней вспышки. – Пока Филипп не обнаружен живым или… Пока я не увижу Филиппа собственными глазами, я никуда не уеду, инспектор. Вы меня не заставите.
Нахмурившись, они смотрели друг на друга – Тревишем с угрозой, сдвинув брови, Оливия с решимостью человека, которому некуда отступать. Инспектор сдался первым.
– Вы усложняете мне задачу, мисс Адамсон. В Сент-Леонардсе убиты уже двое, и я не хочу, чтобы список жертв пополнился ещё и дочерью Джона Адамсона.
– Так значит, Энни всё-таки убили? Подождите, сэр, вы сказали двое… Стало быть, и смерть Томаса Хокли вовсе не случайность?
– Какая там случайность, – поморщился инспектор. – Сержант Добсон обнаружил на месте флигеля пулю винтовочного калибра. Правда, само оружие мы ещё не нашли, но это вопрос времени.
– А как же взрыв? И пожар…
– Маскировка, мисс Адамсон. Огонь – лучшее средство скрыть истинный способ убийства. На десять таких возгораний обычно приходится три случая, когда преступник заметает следы.
– А Энни, инспектор? Отчего она умерла?
– Передозировка хлорала, – подтвердил Тревишем, отпивая крепкий чай, неожиданно оказавшийся превосходным. Он с удовольствием сделал ещё несколько глотков и пояснил: – Заключение предварительное, однако при первом же анализе на содержание хлорала в теле жертвы обнаружили дозу, многократно превышающую летальную. Шансов у неё не было, ни одно сердце такого не выдержит.
– А ведь это я дала ей хлорал, инспектор… Я сама, своими руками! – Оливия пыталась сдерживаться, но известие о том, что она, вероятно, стала причиной смерти Энни, заставило её прийти в ужас. – Как же так, я не понимаю…
– Всё просто, мисс Адамсон. Вы дали ей обычную снотворную дозу, а позже, когда она пробудилась, кто-то снова дал ей хлорал. Следов борьбы на её теле не обнаружено, значит, она выпила его добровольно.
– Но Энни ни за что не взяла бы его из чужих рук! Вы не присутствовали, вы просто не видели, инспектор, в каком состоянии она была накануне. Она не подпустила бы никого к себе, подняла бы такой крик, что все бы сбежались! Не понимаю… – Оливия сцепила пальцы в замок и уставилась на ладони невидящим взглядом. – Не понимаю, инспектор, как такое возможно. А если она выпила хлорал сама? Но где бы она его взяла? Ключи от медицинского кабинета хранятся только у доктора Гиллеспи и у мисс Эппл. Никто другой не имеет туда доступа.
– Доступ у неё был, – нехотя признал Тревишем, допивая чашку и сразу наливая следующую. Боль в голове утихла, свернулась кольцами, как змея, получившая щелчок по носу, и оттого инспектор незаметно для себя самого стал гораздо разговорчивее обычного. – Мы обнаружили в её комнате массу тайников, и в одном из них находились ключи от всех помещений Сент-Леонардса. Энни Мэддокс могла беспрепятственно заходить куда угодно и брать что ей вздумается. Собственно, так она и поступала.
Отвлёкшись от чая, он передал Оливии опись найденного в комнате погибшей, и та принялась изучать список, стараясь запомнить мельчайшие детали каждой находки. «Книга, ключ с гравировкой, пудреница, помада, духи, сигаретные вкладыши, папиросы, рисунки, связка ключей, флакон с жидкостью, бусины, записка, опять книга, фанерный домик, кукольная голова, осколки зеркала, свечи, конфеты», – проговаривала она про себя, стараясь ничего не упустить.
– И всё же, мисс Адамсон, не думаю, что погибшая среди ночи отправилась за хлоралом, чтобы покончить с собой. Этой версии противоречат другие факты. Пуля, найденная на месте гибели Томаса Хокли – это ещё не всё.