Каждый прощался с приютом по-своему, собираясь с духом, чтобы начать новую главу жизни, и только Оливию, мисс Лавендер и доктора Гиллеспи занимали совсем иные мысли. Каждому из них было о чём тревожиться, и каждый не смел кому-либо открыться, томясь в мучительном ожидании наступления ночи.
Миновал и ужин, во время которого Оливия не сумела проглотить ни кусочка, и вечернее купание детей, и чтения перед сном – традиция, неукоснительно соблюдавшаяся по четвергам на протяжении всей истории Сент-Леонардса.
Из-за чтений воспитанников уложили позже, чем обычно, и, когда погасили свет в дортуарах и длинных коридорах приюта, часы показывали без четверти десять.
Изнурённые дневными событиями, все разошлись по комнатам, и дом окутала тишина, показавшаяся Оливии такой неестественной, точно она оглохла. Лишь спустя несколько минут она поняла, что звуки не исчезли – на крыше, над самой её головой, поскрипывал флюгер, и гудел ветер в трубах, и в дубовых стропилах трудился жук-точильщик.
Набросив пальто, Оливия стояла у окна своей комнаты, до рези в глазах всматриваясь в тропинку, которая вела от чёрного хода к главной дороге.
Ясный, благодатный мартовский вечер, возвещающий скорое тепло, опять захандрил. С наступлением ночи луна светила скудно, изменчиво, и ветер шевелил верхушки тисов, гнал облака куда-то на запад, к Вест-Индским докам, к мачтам кораблей, пронзающим небо. Пахло дождём и влажной землёй. Жук без устали трудился, минуты текли, далеко внизу, в холле, часы пробили десять, затем четверть одиннадцатого, и вот на тропинке возникла изящная фигура Нелли Лавендер. В лунном свете дождь сразу превратил её светло-серый макинтош в мерцающий кокон, заметный издалека.
Не оглядываясь, она поспешила к садовой калитке, и Оливия сорвалась с места, едва не зацепившись широким рукавом пальто за дверную ручку, на цыпочках прокралась к чёрной лестнице и спустилась в кухню.
Неплотно прикрытая створка кладовой чуть не встретилась с её носом. Отпрянув, она заглянула внутрь – так и есть, кто-то распечатал новую коробку свечей и сделал это торопливо и небрежно, но размышлять об этом времени не было. Полчаса, самое большее час – и она, возможно, увидит Филиппа, а по сравнению с этим остальные тайны Сент-Леонардса ничто.
Оливия выскользнула через дверь чёрного хода, беззвучно прикрыв её за собой, и лишь Табита, умываясь после позднего ужина, чутким кошачьим слухом уловила лёгкий щелчок.
В длинном списке того, что недолюбливал инспектор Тревишем, фигурировали и весенние дожди, и ночные бдения, и участие в сомнительных затеях. Однако он покорно ждал в служебном автомобиле, погасив огни и наблюдая за единственной дорогой, ведущей от глухого проулка, с которым соседствовал Сент-Леонардс, к более оживлённой части Бромли.
Из-за густых зарослей ежевики автомобиль был почти не виден, а вот дорога просматривалась неплохо. Первым он заметил светлое пятно, двигающееся быстро, почти что бегом, и при ближайшем рассмотрении оказавшееся мисс Лавендер. Спустя полторы минуты он вздрогнул от неожиданности: дверца справа от него медленно отворилась, и на сиденье скользнула Оливия, до самых глаз замотанная в тёмный шарф и опустившая поля шляпки. От комментариев Тревишем воздержался, так как тут же получил приказ:
– За ней, инспектор! Вперёд, мы не должны её потерять! – прошептала Оливия, разматывая шарф. – Мисс Лавендер ходит очень быстро, если не поторопимся, то рискуем её упустить.
От повелительного тона напарницы по слежке инспектор скривился, но вновь промолчал и медленно, чтобы не угодить колесом в канаву, выехал на дорогу и двинулся, не зажигая фар, по направлению к Белтон-уэй.
Когда заехали на узкую улочку, то вдалеке, на перекрёстке, освещённом тусклыми фонарями, увидели, как высокая фигура в светлом свернула направо. Поддали газу, проскочили перекрёсток и снова сбросили скорость до минимума, чтобы не спугнуть, и опять заметили преследуемую в последний момент, едва не упустив. Так повторялось ещё с дюжину раз, и, как назло, дождь всё усиливался, снижая видимость, но Тревишем с Оливией упорно петляли по лабиринтам Ист-Энда, подскакивая на сиденьях, когда под колёса попадался торчащий в мостовой булыжник, и высматривая серый макинтош.
– Знаете, мисс Адамсон, – не выдержал, наконец, Тревишем, – я уже склоняюсь к тому, чтобы просто-напросто арестовать эту вашу…
– Смотрите, инспектор! Она остановилась! – перебила его Оливия. – Да смотрите же! Вот этот дом! Она входит внутрь! Глушите мотор!
Крошечный двухэтажный коттедж с низкой крышей оставался слепым, ни одно окно не осветилось. Другие дома также казались спящими, и улица была безлюдна, только кудлатая собака деловито пробежала мимо, издав лёгкий рык, больше по обязанности, чем по душевной необходимости.
– Я точно говорю вам, сэр. Я видела, она вошла сюда! – кипятилась Оливия, порываясь броситься вперёд.
– Вы понимаете, мисс Адамсон, что если вы ошиблись, то я как представитель закона окажусь в крайне сложном положении? Вопреки тому, что говорят о полиции, мы не врываемся в дома горожан посреди ночи, и не…
– Но она вошла внутрь, инспектор! Да что же вы такой упрямый, господи боже! А если она прямо сейчас, пока мы тут препираемся, убивает Филиппа? Вы об этом подумали?!
Дождь лил стеной, и, когда Тревишем задрал голову, чтобы осмотреть окна второго этажа, за ворот ему скользнули холодные струйки.
– Я всё равно туда войду, инспектор. С вами или без вас.
Оливия решительно обтёрла лицо, мимолётно поразившись тому, какие горячие у неё пальцы, и какая обжигающая волна прокатилась по спине – не страх перед вероятной схваткой, а ярость, жгучий гнев ощущала она внутри, сродни тому чувству, что испытывает человек в полушаге либо от поражения, либо от победы.
– Чёрт с вами, – выругался инспектор, хотя его согласие уже не требовалось – Оливия ударила в дверь плечом, замолотила по мокрой древесине кулаками.
– Откройте! Немедленно откройте! – прокричала она. – Открывайте, сейчас же!
Дверь приоткрылась, и в тусклом свете луны возникло лицо мисс Лавендер. Ужас разоблачения исказил её черты до неузнаваемости.
– Что вы здесь… Зачем?! Нет, уходите, уходите!
Она попыталась захлопнуть дверь – но поздно, спустя пару мгновений Оливия и инспектор были уже внутри.
– Где он?! Наверху?
Оливия без долгих размышлений ринулась по лестнице, стараясь не оступиться в темноте и не слететь кубарем вниз. Оттуда кричали что-то про свет и что-то ещё, непонятное, и звали какого-то Дерека, но она лишь надеялась, что инспектору хватит сил справиться и с Нелли Лавендер, и с неведомым Дереком, кем бы он ни был, ведь главное – там, наверху, она найдёт Филиппа, и эта пытка неизвестностью, наконец-то, закончится.
На узкой площадке Оливия ощупью нашла дверь. Распахнула её, нашарила выключатель, и комнату с низким скошенным потолком, узкую и почти пустую, затопил яркий свет. В этом ослепляющем после темноты свете Оливия разглядела кровать, на которой в груде одеял лежал человек. Лежал точно мёртвый, не шевелясь, не подавая никаких признаков жизни. Когда она подошла ближе, то различила тихое бормотание, мерное, как ударяющие в оконное стекло капли дождя. Опустившись на колени, она увидела его лицо – измождённое, с недельной щетиной. Глаза незнакомца были закрыты, губы тихо шевелились. «Oвилье-ла-Буассель», – шептал он, – «Oвилье-ла-Буассель19». Его глазные яблоки метались под тонкими веками в синеватых прожилках, будто он видел ужасный сон и никак не мог проснуться.
Глава восемнадцатая, в которой Оливия сначала теряет, а затем вновь обретает надежду, после чего вверяет свою судьбу духам ветра и воды и становится свидетельницей мистических ритуалов тайного общества
– Вас прислала мисс Эппл? – флегматично поинтересовалась Эвелин Лавендер, глубоко затягиваясь предложенной инспектором папиросой. – А-а, не имеет значения… – махнула она рукой, разгоняя табачный дым по крошечной кухне. – Сент-Леонардс закрывают, так что я всё равно лишусь работы. Как вы нас нашли?
– Вы можете лишиться не только работы, мисс Лавендер, если не объясните, что здесь у вас происходит и кем вам приходится тот человек, что лежит наверху, – Тревишем предпочёл перейти в наступление, дабы не признаваться в слежке и необоснованном вторжении в жилище.
Инспектор с Оливией расположились у стола, хозяйка же осталась стоять. Лампа на стене сочила свет еле-еле, но даже так бросалось в глаза, что на кухне страшный беспорядок.
– Наверху Дерек, мой муж. Он сошёл с ума, инспектор, – с тем же спокойствием объявила Эвелин Лавендер и медленно протянула руку, чтобы стряхнуть столбик пепла в пыльное блюдце. Ладонь у неё тряслась, хотя лицо сохраняло бесстрастное выражение. – Да, я замужем, и знай об этом мисс Эппл с самого начала, я бы не получила место в Сент-Леонардсе. Я солгала ей, но предпочла бы рассказать об этом сама, если вы не против, мисс Адамсон, – обратилась она к Оливии.
Та кивнула и не нашлась что ответить. Сейчас ей было ужасно стыдно, что она вот так ворвалась к больному человеку, а ещё её настигла странная апатия, и страшно хотелось пить.
– Сошёл с ума… – повторила она, с трудом разомкнув пересохшие губы. – Как именно называется его болезнь?
На этот раз столбик табачного пепла упал на затёртый линолеум. Эвелин Лавендер часто заморгала, но справилась с эмоциями и ответила с прежней флегматичностью:
– У него шизофрения. Дерек не может выходить из дома, его преследуют голоса, он ничего не ест, кроме консервированного мяса. Ему мерещится, что вся остальная еда пахнет гарью. Он может не спать несколько дней, и тогда мне приходится давать ему хлорал, украденный из приютской аптечки. Иногда слух отказывает ему, и тогда он ничего не слышит, ни единого звука, кроме тех голосов, что его терзают.
– Вы показывали его докторам?