– Докторам? – Эвелин Лавендер усмехнулась, и усмешка её была полна горечи. – А вы хоть знаете, как их таких лечат? Пропускают через тело электрический ток, держат в ледяной ванне… С головой, пока человек не начинает захлёбываться! Привязывают к кровати! Это вы называете лечением, да? Вы думаете, я позволю сделать такое с ним? Думаете, я сама, собственными руками отдам его им на растерзание? Да, Дерек вдвое старше меня, он небогат, у него ничего нет, кроме этого дома, и он попал в беду. Но он мой муж. Я не позволю мучить его!
Она всё больше горячилась, и от нарочитого спокойствия не осталось и следа, но говорила шёпотом, чтобы сдержать рвущееся наружу отчаяние. Выхватив из портсигара инспектора ещё одну папиросу, Эвелин Лавендер долго прикуривала, роняя спички, и казалась до крайности измученной, как человек, потерявший всякую надежду и готовый признать себя сломленным.
– Значит, книга про лечение шизофрении принадлежит вам? – спросила Оливия. – И брошюра Мэри Стоупс тоже?
Эвелин Лавендер покраснела.
– Вы же понимаете, мы не можем позволить себе иметь детей. Такие вещи передаются по наследству.
– Что ещё Энни брала у вас?
– Так, по мелочи. Брошь, серёжки, пудреницу, помаду. Всё, кроме денег, поэтому я сразу поняла, что за кражами стоит именно она. Маленький Энди не смог бы удержаться от соблазна, хотя мистер Адамсон строго-настрого приказал ему не красть ничего, кроме жестяных монеток.
– Мисс Лавендер, как часто у вашего мужа случаются припадки? И всегда ли во время приступа он вспоминает об этом месте, Oвилье-ла-Буассель? – поинтересовался Тревишем, вынимая блокнот с карандашом.
Видя, что инспектор собирается записывать её слова, Эвелин Лавендер переменилась в лице, однако ответила честно, не щадя себя:
– У Дерека бывают моменты просветления, хотя в последнее время приступы участились. Я думала, что нашла доктора, который сумеет ему помочь, но это стоило денег, которых у нас не было. Я копила, во всём себе отказывала, таскала консервы из кладовой – у детей, у сирот, как последняя дрянь! – и всё оказалось зря. Доктора Хеллмана объявили шарлатаном, он закрыл кабинет и уехал из Лондона, а Дереку всё хуже и хуже. Не забирайте его у меня, инспектор, прошу! – взмолилась она. – Позвольте ему остаться со мной! Стоимость украденного я возмещу завтра же.
– Никто никого никуда не забирает, мисс Лавендер. Полиция не занимается такими случаями, а уж кража консервов интересует меня в последнюю очередь, – успокоил её инспектор. – Лучше скажите, когда это началось? Вы знали о его недуге, когда выходили за него?
Она покачала головой и глубоко вздохнула, чтобы прийти в себя.
– Когда мы поженились, с Дереком всё было хорошо. Мой отец был против этого брака, он даже вычеркнул меня из семейной книги, но мы не унывали. Переехали в Лондон, у нас было столько планов…Мы оба тогда начали новую жизнь. У нас был дом, мы друг у друга, Дерек собирался устроиться в контору по продаже автомобилей. А потом мы попали в аварию. Автобус врезался в ограду моста, был взрыв, я помню, что-то загорелось… Всех быстро вывели, и никто не пострадал. На Дереке не было ни царапины, но он перестал слышать сначала одним ухом, а потом двумя. Через неделю слух к нему вернулся, но начались странности, и с тех пор ему становится только хуже.
В подтверждение её слов наверху послышался жалобный стон, и Тревишем с Оливией поспешили завершить визит, не дожидаясь, пока Эвелин Лавендер придёт в себя и задастся резонным вопросом, по какой такой надобности старший инспектор Скотланд-Ярда на пару с приютским секретарём следили за ней среди ночи и кого они надеялись обнаружить в доме её несчастного супруга.
– Бедняжка мисс Лавендер. Вот для кого она взяла хлорал, вот почему на флаконе её отпечатки. Но нам-то что теперь делать? Где искать Филиппа? А я так надеялась, что сегодня всё закончится…И эти консервы… Получается, их брали не для Филиппа, – от разочарования голос Оливии звучал надтреснуто, будто она простудилась.
Дождь немного утих, и ветер переменился. Температура ощутимо упала, и в свете фонарей мостовая засияла тонким ледком.
– Десять против одного, это не шизофрения, – задумчиво произнёс Тревишем, аккуратно сдавая назад, чтобы выехать на дорогу. Послышался скрежет, возвестивший о встрече служебного автомобиля со ржавой колонкой, притаившейся во тьме. – Чёрт возьми, мисс Адамсон, да чтобы я ещё хоть раз!.. – выругался он и вышел под дождь, едва не поскользнувшись в своих щегольских новых ботинках.
Вернулся инспектор мрачнее некуда.
– Простите, – буркнул он и снова завёл мотор.
– Что вы имели в виду, говоря…
– Это снарядный шок. Я такое уже видел. Тоже ничего хорошего, но всё же не так скверно, как душевный недуг. Да, война давно закончилась, но такие подарочки могут заявить о себе спустя годы. К тому же Дерек Лавендер мог и умолчать о своём состоянии. Ночные кошмары – это не то, о чём обычно рассказывают юной невесте. А что до поисков мистера Адамсона… – Тревишем вырулил на Девонс-роуд, и машина сразу пошла ровнее. – Пока мы не найдём неопровержимые улики против того, кто убил Томаса Хокли и Энни Мэддокс, у нас связаны руки. Найдём убийцу – найдём и вашего… Да чтоб тебя! Чёртовы кошки!
В свете фар перед машиной пронеслась серая тень, заметалась на узкой дороге, и Тревишем, чертыхаясь, вдавил педаль тормоза до упора. Мотор злорадно всхрюкнул и заглох.
– Этого ещё не хватало!
Тут выдержка окончательно изменила инспектору, и следующие несколько минут он красочно описывал то, что, по его мнению, стоило сделать с бродячими кошками, механиками автомобильного парка Скотланд-Ярда, а также теми, от кого зависит состояние лондонских дорог. Тем не менее мотор заводиться не желал.
Выпустив пар, он закатал брюки, поднял воротник пальто, вынул из бардачка перчатки и портативный фонарик. Рискуя нарваться на грубость, Оливия решила воспользоваться шансом.
– Вы не возражаете, инспектор, если я пока полистаю материалы по делу? – кротко попросила она, не слишком, впрочем, надеясь на успех. – Вдруг я сумею обнаружить зацепку.
– Чёрт с вами, мисс Адамсон. Делайте что хотите, – проворчал Тревишем, и Оливию вновь накрыла волна тревоги. Если бы инспектор не считал дело о похищении Филиппа безнадёжным, он ни в коем случае не позволил бы ей этого, и даже страшно представить, какой гнев вызвала бы её просьба в обычных обстоятельствах.
Стараясь не думать о плохом, она взяла с заднего сиденья картонную папку и погрузилась в изучение официальных бумаг.
Тревишем, подняв капот, возился с мотором. Через приоткрытое окно до слуха Оливии долетали приглушённые ругательства и проклятия, причем для самых крепких выражений инспектор отчего-то предпочитал исключительно французский.
Температура опустилась ещё ниже, стёкла в автомобиле покрылись мутным налётом, но дождь, наконец, закончился. Прояснилось. Луна – крупная, изжелта-ржавая – вышла из облаков и нависла над дорогой так низко, что стали видны все рытвины и кратеры на её шарообразном лике. Будто кусок шафранного теста, в который вдавили изюмины и обмазали яичным желтком, подумалось Оливии.
Что-то не давало ей покоя, что-то о выпечке, о кухарках, о чём-то ещё, увиденном или услышанном не так давно, но тут вернулся инспектор, грузно опустился на водительское сиденье, и в салоне резко запахло бензином.
– Найду того малого, который держит в таком скотском состоянии служебную машину – руки оборву, – пообещал Тревишем, обтерев ладони носовым платком и без сожалений выбросив его в канаву.
К Сент-Леонардсу подъехали уже за полночь.
Приют казался спящим, но, если присмотреться, то в западном крыле, в нежилой башне, два узких оконца многообещающе мерцали в ночной тьме.
Попрощавшись с инспектором, Оливия на цыпочках вошла через чёрный ход, припоминая текст записки, обнаруженной при обыске комнаты Энни Мэддокс.
«Накануне пятницы, 13-го, Видящая призывает тебя. В четверг, в полночь, в Зале Шепчущих Духов. Приходи, когда уснёт Ябеда.
Трижды в дверь ты постучи, промяукай и войди.
И послание сожги, чтобы не было беды.
Духи ветра и воды да хранят тебя в пути,
восемь вниз, двенадцать вверх – за синей дверью ждёт успех!»
В конце была приписка, своей обыденностью снижавшая градус таинственности до нуля: «Лорна принесёт леденцы, а Чарли расскажет, как бешеная собака пыталась отгрызть ему ногу, и покажет шрамы. И Бекки тоже придёт! И если духи ей позволят, она расскажет о призраке Томаса!»
Последние фразы написали большими буквами и несколько раз подчеркнули красным карандашом.
Судя по всему, сжечь записку получатель не успел. Энни перехватила её, а завладев, сочла своей законной добычей. Как уж она собиралась ею распорядиться, оставалось неизвестным, но Оливия посчитала нелишним наведаться к шепчущим духам, раз уж была анонсирована такая заманчивая программа.
Скинув мокрое пальто и промокнув волосы полотенцем, она взяла на кухне свечу и отправилась в западное крыло. Пройдя галерею, миновала часовню, мастерскую мистера Бодкина, затем спустилась к основанию башни и в растерянности обошла полукруглый зал в поисках входа на внутреннюю лестницу.
Пламя свечи горело ровно, фитиль еле слышно потрескивал. Пахло затхлостью запертого надолго помещения и тянуло свежей стружкой из мастерской. Присев на корточки и опустив свечу ниже, к самому полу, Оливия увидела на гладких каменных плитах дорожку, протоптанную в пыли.
Дорожка, покрытая крапинками свечного воска, заканчивалась у стены, и разгадка оказалась простой: когда-то давно дверь, ведущую в башню, заперли и обклеили теми же обоями со старомодным викторианским узором в виде розеток с букетиками примул и маргариток. Позже обои кто-то аккуратно взрезал ножом, прямо по контуру дверного проёма, и тщательно подклеил таким образом, чтобы тайный проход не бросался в глаза случайному наблюдателю.