Мотор всё же заглох, когда до нужного дома оставалось ярдов пятьдесят, не больше, и Оливия с инспектором преодолели последний отрезок пути бегом.
Пятнадцатый дом по Джудит-лейн, как и ожидалось, оказался бакалейной лавкой. Поднявшийся ветер медленно покачивал вывеску, и флюгер на крыше нехотя повернулся на юго-запад, предвещая скорое тепло. Дом выглядел необитаемым, но, подойдя ближе, инспектор с Оливией рассмотрели свежие следы на глинистой почве у крыльца.
– Чёртов Добсон, – бросил Тревишем в сердцах. – Он уже давно должен быть здесь. Наглаживает брюки или чистит свои чёртовы ботинки, не иначе. Хотел бы я знать, почему мне так чертовски не везёт с помощниками?
– Сэр, нам не нужен сержант, чтобы войти. Мы можем попробовать проникнуть через окно, – и Оливия показала инспектору приставную лестницу, которая валялась в кустах.
Она не понимала причины проволочек. Филипп находился в этом доме, живой или… В любом случае ей не терпелось попасть внутрь.
– Не вам потом писать отчёты суперинтенданту, мисс Адамсон, – сварливо заметил Тревишем. – Я же лицо официальное, и без ордера на обыск мои руки всё равно что связаны. Вдвоём с сержантом мы ещё могли бы…
…Оливия скрипнула зубами от досады. Там, в доме – Филипп, и только богу известно, дышит ли он ещё, бьётся ли его сердце, а инспектора заботят отчёты? Уму непостижимо.
Оливия не догадывалась, что тот попросту не хочет, чтобы она входила в дом. Поехать с ним он позволил ей исключительно из опасений, что для неё, докопавшейся до правды, оставаться в Сент-Леонардсе явно весьма рискованно, но лично обнаружить близкого человека мёртвым – это ноша, которую не каждому под силу нести, и такого испытания дочери великого Джона Адамсона Тревишем не желал.
– Из дома доносятся крики, инспектор, – хладнокровно заявила Оливия. – Кто-то умоляет о помощи. Вы разве не слышите? Признаюсь, мне очень повезло, что вы случайно прогуливались тут ранним утром и вняли моим мольбам откликнуться на зов несчастного. Так подходит?
– Пожалуй, что да, – согласился Тревишем, со вздохом капитулируя. – Но всё равно держитесь позади, мисс Адамсон, не лезьте вперёд. И обойдёмся, пожалуй, без лестницы. Что-то она мне не внушает доверия, а с переломанными ногами мы мистеру Адамсону точно не поможем.
Он поднялся на крыльцо и осмотрел парадную дверь. Замок на ней отсутствовал, по всей видимости, её запирали изнутри на щеколду.
– Давайте-ка проверим чёрный ход. Может, там нам повезёт больше, – тихо скомандовал инспектор, и Оливия последовала за ним, от нетерпения едва не наступая ему на пятки.
Дверь чёрного хода, обитая листами железа, выглядела неприступной и оказалась надёжно заперта. Вероятно, здесь находился продовольственный склад, и мистер Пламмер в своё время довольно серьёзно отнёсся к его сохранности.
Инспектор вдруг бесшумно навалился на дверь плечом, стараясь уловить малейший признак, что она готова дать слабину, но после тщетных попыток лишь беззвучно выругался и сообщил, отряхивая ладони:
– Бесполезно. Придётся, мисс Адамсон, идти официальным путём. Я запрошу ордер тотчас же, как доберёмся до Скотланд-Ярда, и употреблю всё своё…
– Но мы не можем просто уехать, сэр! Не в этот раз, не сейчас! – Оливия пришла в ужас от мысли, что никогда себе не простит, если с Филиппом что-либо случится за время их отсутствия. – Подождите, сэр, умоляю, подождите минутку… – она отчаянно рылась в карманах, чувствуя, как разгорается надежда, и не представляя, что будет делать, окажись та напрасной.
Ключ, найденный в последнем тайнике Энни, обнаружился за подкладкой пальто, куда выскользнул через крошечную прореху. Маленький, тусклый, ничем не примечательный на вид кусок металла, от которого сейчас зависело столь многое.
– Как вы его раздобыли? – с лёгкой ревностью осведомился инспектор.
– Не удивляйтесь, сэр, но, можно сказать, что его дала мне Энни Мэддокс, – ответила Оливия, вставляя ключ в замочную скважину и мысленно прикидывая, сумеет ли она в случае неудачи спровадить инспектора за ордером и всё-таки влезть в дом через окно.
– Да меня уже мало что удивляет, – признался Тревишем, а сам подумал, что если они обнаружат Филиппа Адамсона живым, то это и будет самым удивительным во всей этой истории.
Дверь чёрного хода отворилась легко и без скрипа. В лицо им пахну́ло спёртым воздухом, сладковатым душком лежалой ветоши и старой, изъеденной жучком древесины. В тесном закутке прихожей громоздились ящики и коробки, слева темнел провал, и в нём угадывались крутые ступеньки, ведущие вниз, к подвальной двери.
– Стоять, мисс Адамсон! – приказал Тревишем яростным шёпотом, уловив за спиной стремительное движение напарницы по взлому и незаконному проникновению. – Вы торопитесь шею свернуть, что ли? Очень это будет кстати в нашей ситуации, ничего не скажешь. Тем более ещё одного ключа вы не припасли, верно? Найдём лампу или свечу и тогда спустимся туда вдвоём.
То ли окрик инспектора, то ли внезапно возникшее понимание, что до точного знания об участи Филиппа остались считаные минуты, но Оливия повиновалась. Пока Тревишем осматривал первый этаж, она послушно придерживала дверь чёрного хода открытой, чтобы впустить в помещение лавки немного серого предутреннего света.
– Никого, – шёпотом оповестил он её. – Значит, он наверху. Идём тихо, но быстро, и если я прикажу отступить, то вы беспрекословно мне подчинитесь. Вы всё поняли, мисс Адамсон?
Оливия кивнула, не сводя взгляда с крутых ступенек, ведущих к подвальной двери.
Отыскав в маленькой захламлённой кухне кочергу и вручив ей керосиновую лампу, найденную там же, Тревишем двинулся наверх, готовый, если придётся, сразиться с хитроумным преступником, за которым числилось в лучшем случае два убийства и похищение.
Однако жестокий убийца предстал перед ним безоружным – Томас Хокли, по-детски приоткрыв рот и прижав к себе засаленную подушку, мирно спал на узком топчане и больше походил на одного из юных воспитанников Сент-Леонардса, чем на отъявленного злодея, лишившего жизни нескольких человек.
В ногах у него дремала пушистая кошка редкого серебристого окраса. Парочка спящих котят той же экзотической масти прижались к животу матери, почти затерявшись в густой шерсти.
– …Чтоб пуститься в долгий путь, нужно крепко нам уснуть. Завтра рано нам вставать, счастья за морем искать… – прошептала Оливия, поднимая валяющиеся у топчана подвальные ключи.
Глава двадцать первая, в которой ранним пятничным утром Филиппа Адамсона ожидал весьма приятный сюрприз, чего нельзя сказать о Томасе Хокли и Хильдегарде Данбар, а мисс Эппл ещё до завтрака успевает поверить в десяток невозможных вещей
Раннее утро было самым любимым временем Хильдегарды Данбар. После пробуждения детей её дни, вечера, а порой даже ночи принадлежали Сент-Леонардсу, и свои обязанности она исполняла не ропща и не позволяя себе поблажек.
Должность старшей гувернантки детского приюта, в которой она состояла без малого восемь лет, подразумевала ежедневный, ежечасный труд, но осознание того, что труд этот не напрасен, наполняло её гордостью за собственную стойкость. Мало кто в её положении смирился бы с такой участью, но что толку сетовать на судьбу, ведь пока мы жалуемся на жизнь, минуты складываются в часы, дни и недели, и неумолимое время движется исключительно вперёд.
Та юная девушка, которую с детства готовили к роли верной супруги и хозяйки дома, полного слуг, осталась в далёком прошлом, и сейчас Хильда Данбар не ощущала в себе даже отдалённого сходства с этой наивной и беспомощной особой. Лишившись не только иллюзий, но и семьи, и дома, в котором выросла, она позволяла себе лишь маленькую слабость. Выпить первую чашку чая в одиночестве, в блаженной тишине, наблюдая, как наступающее утро выметает из углов ошмётки ночи – роскошь, ради которой можно без сожалений пожертвовать лишним часом сна.
В такие минуты она давала волю воображению и представляла, что сидит и пьёт чай на собственной кухне, в собственном доме, где-нибудь в пригороде, на тихой улочке с изгородями, вскипающими по весне розовой пеной шиповника и азалий, и вот-вот в дверях появится рассеянный, как всегда по утрам, супруг, небрежно клюнет её в щеку, усядется напротив и развернёт свежую газету, и она придвинет к нему маслёнку и розетку с домашним джемом – такая простая, такая ясная жизнь, которой живут миллионы женщин, и такая недосягаемая.
Что ж, чай выпит, на часах – без четверти шесть, и мисс Данбар, сполоснув чашку, отправилась в умывальную. Предстоял ещё один ритуал, неукоснительно соблюдаемый ею каждое утро. «Дамский вестник» настойчиво рекомендовал избегать перерывов, в противном случае особый массаж лица по секретной японской технологии не привёл бы к желаемому результату.
Пока мисс Данбар перекладывала в мисочку замороженное в виде кубиков молоко и неторопливо шествовала в умывальную, Оливия, повиснув на шее брата, с трудом усмиряла рвущиеся из груди рыдания.
– Лучше держись от меня подальше, Олив, – попросил Филипп, отстраняя сестру. – В моём номере, знаешь ли, не было ванны, зато блох хватало с избытком. Ты же не хочешь месяц натираться керосином с головы до пяток? Меню, признаться, тоже не грешило разнообразием, и я готов убить за ростбиф и миску горячего супа.
Томаса Хокли, закованного в наручники, провели мимо близнецов, но они даже не посмотрели на него, поглощённые встречей, которой могло и не случиться.
– Ты знал, Филипп? Всё это время ты знал, кто это сделал?
– Нет, Олив, откуда? Меня так шарахнули по голове, что я очнулся уже в этом чёртовом подвале. Со мной никто не говорил, записки с приказами мне просовывали под дверь, а еду и бумагу для писем оставляли в подвальном тамбуре. Если бы я знал, кто за этим стоит, то непременно нашёл бы возможность сообщить тебе. Как ты, ради всего святого, меня нашла?
– Позже расскажу, – пообещала Оливия. – Стой здесь, мне нужно ненадолго вернуться в дом.