— Где тебя высадить? — спросил Стамп, когда машина въехала в город.
— Да хоть здесь.
— Помни: ровно к трем ты должен быть на аэродроме Орли! Самолет на Вашингтон!..
— Ладно… А скажи, пожалуйста, что это за «ассоциация помощи»? Кому они помогают?
— Себе! — усмешливо бросил Стамп, и машина рванулась прочь.
Приняв обычные предосторожности против возможной слежки, Брокар первым делом направился к Жанне Бове.
— Я улетаю за океан, Жаннетта! — сказал он, и едва ли не впервые уловила она в его голосе живое человеческое волнение.
Но Жаннетте было невдомек, что ее друг взволнован не разлукой с ней, а поворотом в своей судьбе.
— Боже мой, мосье Эмиль! Зачем же это?
— Дела, Жаннетта! Большие дела!..
— Я так счастлива за вас, мосье Эмиль… Только, бога ради, будьте осторожны!..
— А ты не забывай, Жаннетта, что моя жизнь и свобода в твоих руках! Ну-ка, — добавил он с веселой игривостью, — как фамилия депутата?
— Ну что вы, мосье Эмиль, — на ее блеклое лицо всплыла из каких-то глубин кокетливо-жалкая улыбка. — Конечно же, Альфред Кулон, депутат от департамента Гаронны.
— Молодчина! А теперь за дело…
Вскрыв тайник, Брокар занес в документ все события своего последнего дня в Париже. Он не знал, правда, ни фамилии, ни имени толстяка, но зато подробно описал местонахождение и внешний вид дома, где помещалась загадочная «Американо-европейская ассоциация помощи». Закончил он свою запись словами, в которых явно сказалось его душевное состояние:
«Сегодня, 26 мая, в три часа, вылетаю с названным Альбером Стампом за океан, в Вашингтон!»
— Прощай, Жаннетта! Знай же: если до двадцать шестого июня не будет от меня вестей, выполни свой долг!
— До свидания, мосье Луи… — она робко притронулась своей рукой к руке Брокара. — Я так привыкла к вам, мосье Луи… простите…
— Ладно, ладно… — не без смущения заключил Брокар, повернулся и вышел из квартиры.
Заехав домой, он упаковал в чемодан самые необходимые вещи и отправился на аэродром. Тут, на площадке, откуда стартовали самолеты на Вашингтон, он увидел Стампа и возле него стройную, рослую, светловолосую девушку с большими, широкого разреза, фарфорово-голубыми глазами.
— Познакомься, Клод, это мой друг, Эмиль Брокар, геолог. А это моя племянница.
19. КУРС — НА ВАШИНГТОН!
Если не считать недавней деловой поездки в Лондон, Брокар всю свою жизнь провел в Париже и только в мечтах посетил в качестве богатого туриста все крупнейшие столицы и самые комфортабельные курорты мира. А сейчас он взаправду летит через океан на мощном лайнере в столицу Соединенных Штатов, в бумажнике у него лежит тысяча долларов, а впереди ждут его миллионы, и это уже не пустая мечта вечного неудачника. Он полулежит в глубоком удобном кресле и отдается чудесному ощущению покоя и беззаботности, твердо уверенный, что в это самое время парки, богини судьбы, неустанно прядут нить его счастья.
Время от времени Брокар поднимает склоненную голову и с интересом оглядывает ряды кресел, в которых расположились его попутчики. Все это, видимо, люди весьма почтенные, совсем не под стать ему: крупные дельцы, администраторы, военные, быть может, министры, конгрессмены, депутаты и, похоже, на том конце длинной кабины две голливудские кинозвезды: уж очень у них шикарный вид и свободные жесты, к тому же они дьявольски красивы!
Что же, скоро и он, Брокар, сможет войти в качестве полноправного члена в это избранное общество. Уж во всяком случае он не уступит им ни в уме, ни в образовании, ни в манерах. Взять хотя бы его соседа слева: квадратная, кабанья голова на толстой, бесформенной туше, тяжелый взгляд мутных глаз, толстые фиолетовые губы апоплектика. За два часа полета он только раз повернулся к Брокару и нагло прохрипел:
— Время?
Брокар ответил ему на это с педантичной, язвительной вежливостью:
— Пять часов, восемнадцать с половиной минут, сэр!..
Этот тип, похожий на карикатурного миллиардера из левой газеты, даже не поблагодарил его. Вообще-то пора кончать со всякой угодливостью, он, Брокар, должен чувствовать себя среди этих людей, как равный. Ведь он и внешне ничем, в сущности, от них не отличается: одет он со вкусом согласно моде, у него отличное белье, носки, ботинки, дорогие часы-браслет, строгое, энергичное, хорошо выбритое лицо джентльмена. А в Вашингтоне он еще пополнит свой туалет.
Однако какие прекрасные волосы у этой стамповской племянницы, чистейший золотой лен! Они сидят рядом — дядя и племянница — впереди Брокара и время от времени перебрасываются пустыми фразами.
— Как ровно идет самолет, не правда ли, дядя Альбер? — говорит девушка звонким голосом, слышным на всю кабину.
— Да, дорогая Клод, ровно.
Молчание.
— Дядя Альбер, а вы много летали в своей жизни?
— Нет, дорогая, мало.
Молчание.
— А вы бывали в Вашингтоне, дядя Альбер?
— Нет, дорогая Клод, не бывал.
— Ну, а в Америке бывали, дядя Альбер?
— Нет, не бывал.
В голосе Стампа слышна досада, и Брокар почему-то решает, что он лжет: и летал он, должно быть, немало по свету, и не раз бывал в Соединенных Штатах и, наверное, в Вашингтоне. Надо будет все-таки дознаться, что за птица этот Альбер Стамп.
По правде сказать, юная Клод очень привлекательное существо. У нее прелестная фигура, длинные, прямые, прекрасной формы ноги, в меру высокая девичья грудь, чудесный свежий рот, удивительные глаза. Но в глазах есть все же что-то странное, а что именно — не понять. Равнодушие? Холодность? Пустота? Нет, все не то.
А может, она вовсе и не племянница Стампу? Такие вот пожилые жуиры нередко называют племянницами своих юных наложниц. Во всяком случае, в качестве наложницы она слишком хороша для этого темного типа. Кто знает, если ему, Брокару, и на деле достанутся миллионы долларов…
Дверь кабины открывается, входит очень худой, седовласый и вместе моложавый человек в форменной тужурке.
— Я помощник командира лайнера, — говорит он. — Нет ли у господ пассажиров просьб или претензий?
В его манере держаться много достоинства и какая-то печальная серьезность. Пассажиры не отзываются на его вопрос, но обращенные к нему взгляды выражают уважение и симпатию.
— Что же, — помощник капитана улыбается милой, застенчивой улыбкой, обнажающей ровный ряд искусственных зубов, — я вижу, наши уважаемые пассажиры довольны своей участью и не мечтают о лучшей.
Он прошел вперед, вдоль рядов кресел, и вдруг словно споткнулся перед креслом, где, улыбаясь ему в ответ, сидела Клод. Он как-то пронзительно посмотрел на нее, отступил на шаг, зашатался, из горла вырвался протяжный, сдавленный крик:
— А-а-а!..
В первое мгновение никто не понял, что происходит, и только Брокар, сидевший за спиной Клод, увидел, как обморочно побелел лицом помощник командира. Он вскочил с места и ухватил его за плечи:
— Что? Что с вами?
Но тот, видимо, уже опамятовался, только в глазах его как бы застыл страх.
— Нет, нет… это же невозможно…
Он вдруг по-детски глубоко всхлипнул, отвел от себя руки Брокара, резко повернулся и неестественно-твердым шагом вышел из кабины.
Тотчас же кабина наполнилась смутным говором многих голосов, похожих на пчелиное жужжание.
— Что с ним такое?
— Что это было?
— Видели, как он побледнел?
— Слышали, как он вскрикнул?
— Это вон из-за той девушки!
— Какой девушки? Что вы говорите?
— Что за ерунда, при чем тут девушка?
— А я вам говорю при чем!..
Многие пассажиры сошли со своих мест и, не решаясь подойти вплотную к креслу, где сидела Клод, образовали около нее и Стампа неширокий полукруг. Особенно любопытствовали две кинозвезды, они все ближе подбирались к Клод. А девушка, склонив светловолосую голову, вся сотрясалась от рыданий, не слушая бессмысленных слов утешения, которые расточал ей Брокар. И тут Стамп, встав во весь рост, с искаженным от злости лицом громко крикнул на всю кабину:
— Прошу всех отойти прочь, здесь не театр! — Он повернулся к Брокару: — И ты, ты тоже отойди, утешитель!..
Затем он ухватил Клод сильной рукой за запястье и властно сквозь зубы произнес.
— Перестань! Слышишь, тотчас же перестань!
Еще несколько истерических всхлипов, и девушка умолкла, рыдания перешли в тихий плач. Все уселись на свои места, в кабине водворилась тишина, но чувствовалось, что напряжение, не получив разрядки, лишь обрело новую форму. Люди затаились и время от времени бросали косые взгляды в ту сторону, где сидела юная виновница переполоха.
Клод уже не плакала, и Брокар слышал, как она тихо, с болезненным надрывом говорила Стампу:
— Дядя Альбер, ты сердишься на меня, а ведь это уже третий раз, что при взгляде на меня человека охватывает такой ужас… Помнишь, тогда в «Одеоне» и потом, когда я была одна, в музее восковых фигур… Что же такое в моем лице, что люди так пугаются?.. Ну, скажи же, дядя Альбер, почему ты молчишь?..
— Все это глупости, — хмуро отозвался Стамп. — Мало ли сумасшедших на свете!..
— Нет, нет, тут что-то кроется… — только не знаю что… — горестно прошептала Клод.
Через пять часов полета лайнер совершил посадку в Вашингтоне.
20. В СЕКРЕТНОМ УЧРЕЖДЕНИИ
Заняв, по указанию Стампа, двойной номер в «Потомаке» — одном из лучших отелей Вашингтона, — Брокар в течение трех дней оказался полностью предоставлен самому себе. За это время он осмотрел город, который, впрочем, не пришелся ему, старому парижанину, по душе, и значительно пополнил свой гардероб. А наутро четвертого дня к нему в номер постучали.
— Войдите!
На пороге стоял человек лет сорока, приземистый, широкоплечий, с большим плоским лицом, бесцветными глазами и черными, вразлет усами.
— Мистер Брокар? — сказал он вопросительно.
— Да, я мистер Брокар. Что вам угодно?