Кто-то притащил…
Бульк опять. Рыба поползла в воду. То есть ее потянули. Охотник. Я сделал еще несколько шагов. Сначала мне показалось, что это осьминог. Вокруг головы рыбины шевелился синеватый клубок, точно синяя леска, вернее сеть. Нити, они окружали голову, впивались в кожу, в мясо и волокли.
Рыба вдруг шевельнула хвостом, а потом вдруг выгнулась и попробовала подскочить, и синие нити тут же опутали ее до половины. Голавль забился, но с каждым ударом хвоста нити все сильней врезались в него, проникая внутрь. Рыба успокоилась.
Я стоял и глядел, как рыба постепенно исчезает, опутанная этими волосами. Никакой не бобер, никакая не ондатра. Нитевик, такое название образовалось у меня в голове. Нитевик, точно.
Это выглядело отвратительно. Рыба шевелила хвостом и плавниками, а голова ее уже исчезла в шевелящемся облаке, одна часть ее была еще жива, а другая уже сожрана.
Октябрьский, конечно, странное место, и животные тут тоже… Что-то я не припомню, чтобы в наших реках водились вот такие медузы. Может…
Сверху упал камешек. Возможно, это был заблудившийся котенок. Он бродил по крутому берегу ручья и столкнул камень, камень упал и…
Рыба замерла, нитевик уставился на меня. У него отсутствовали глаза, но все равно уставился, и нити неожиданно жадно побежали ко мне, точно вдруг увидели добычу гораздо выгоднее и калорийнее рыбины.
Я сделал шаг назад. Вода тут же заполнилась движущейся синевой, быстрой и какой-то… осмысленной. Нити. Я вспомнил. Норвежский фильм «Паразит». Там моряк рыболовного сейнера падает за борт недалеко от Гренландии, заражается редким морским червем, который постепенно распространялся по организму, проникал в органы и в конце концов добрался до мозга, превратив рыбака в кровожадного зомби. Так вот, тот скандинавский паразит весьма и весьма напоминал этого самого нитевика.
Правда, тот фильм был фантастическим. А этот нет. То есть это вообще не было фильмом, это направлялось ко мне. И шустро.
Я шагнул назад. Дальше было как в том норвежском фильме – я споткнулся, упал в воду и ударился головой о корягу. Правда, там они бились затылками о мрачные скалы фьордов.
Падая, я потерял сознание. Коснувшись воды, я пришел в себя. Это длилось, наверное, полсекунды.
Очнувшись, я тут же вскочил на ноги. Вокруг не было никого, ни нитевика, ни рыбы. Была только Галка. Она стояла на песчаном островке, на том самом, где недавно лежала рыбина.
– Решил искупаться? – поинтересовалась Галка.
Я не ответил, осматривался по сторонам. Вода чистая, прозрачная. Хотя нет, чешуя – она лежала на дне, пошевеливаемая течением.
– Чего орал-то? – спросила Галка.
– Я?
– Ну не я же. Орал как ненормальный.
– Поскользнулся…
– Понятно.
Я потрогал затылок – шишка. Нечего о корягу биться, сам виноват. И вообще неприятно. А вдруг этот нитевик уже забрался мне под кожу, вдруг он распространяется по кровеносной системе и скоро, через минуту, попадет в мозг…
– Ты чего озираешься? – спросила Галка.
– Да тут все… Показалось, что пиявки.
– Не бойся, – успокоила Галка. – Вряд ли они успели к тебе присосаться. Когда я сюда прибежала, ты только-только упал.
– А где рыба? – спросил я.
– Какая еще рыба? Не было здесь никакой рыбы…
Ага, так, значит. Нитевик почувствовал, что кто-то появился, и быстренько утащил добычу в свою нору или еще куда, в потайную расщелину. Следовательно, вряд ли он успел оккупировать мой мозг. И потом, это все-таки фантастика…
– Тут нет никакой рыбы, – повторила Галка. – И вообще тебе, похоже, мерещится разное. То какая-то стрекоза, то рыба…
– Стрекоза была, – попытался поспорить я. – И рыба…
– Синий зуб, – перебила меня Галка. – Все просто. Мы отравились австралийским грибом и теперь во власти галлюцинаций. Тебе мерещатся синие стрекозы, мертвые рыбы и фиолетовые собаки.
– Собаки мне не мерещатся, – поправил я.
– Мертвые рыбы – это не к добру, – сказала Галка. – Мне кажется…
Котик провалился, вот уж действительно.
Галка опустила ладонь в ручей. И я за ней.
Вода изменилась. Вот только что она была не просто холодная, а почти ледяная, а теперь сделалась теплой. Конечно, не теплой, конечно же, это был всего-навсего эффект контраста, вода сделалась всего лишь чуть теплее, но все равно.
– Теперь точно надо уходить, – сказала она.
– Да почему? Вода же нагрелась вроде… И даже рыбы нет…
Но я почти сразу понял почему. Правую ногу начала сводить тугая судорога. Ясно. Контраст температур слишком резкий, такое часто происходит с пловцами. Конечно, тут не утонешь, но сидеть здесь, пока не отпустит, тоже приятного мало…
Ногу заклинило. Мышцы задеревенели и сжались, так что колено перестало сгибаться вообще, а нога сделалась точно чужая.
Галка пыталась мне помочь, но только мешала, к тому же вместе шагать по ручью оказалось неудобно – мы цеплялись за торчащие корни и то и дело едва не падали. Я представил, что случится, если судорогой прихватит еще и Галку, и велел ей выбираться к реке.
– Если еще ты застрянешь, вообще не выберемся, – сказал я. – Будем тут сидеть, пока совсем не околеем.
Галка, конечно же, отказалась, она, видите ли, не могла бросить друга в беде, пришлось хорошенько рявкнуть.
Но Галка отказалась и после этого, упрямая очень. Тогда я сказал:
– Иди. Я скоро. Есть один старый казацкий способ… помогает наверняка!
– Ну так используй твой способ! – почти крикнула Галка.
– Не могу, – помотал головой я.
– Почему?
– Этот способ неприличный, – сказал я. – То есть я не могу его использовать, пока ты тут!
– Да что это за способ-то?
– Надо помочиться на судорожную конечность, – вздохнул я. – И сразу опустит. А пока ты тут, я не могу.
– Я отвернусь, – пообещала Галка.
– Я не могу… Понимаешь, в присутствии дам… Короче, вали отсюда по-быстрому!
Я сделал вид, что расстегиваю штаны, Галка фыркнула и отправилась к реке, напевая что-то постороннее.
Никакого, конечно, казацкого способа я не знал, просто надо было Галку отсюда изгнать, потому что это действительно было опасно. Зато я знал другой способ. Снял кроссовку, потянул за большой палец на ноге, сильно-сильно – так, что хрустнуло. Тянул и тянул, чтобы кровь пошла по ноге, чтобы отпустило.
Но не отпускало долго, почувствовал, как мышцы расслабились, только через пару минут. Осторожно опустил ногу в воду.
Я остался один. Хотелось, если честно, бежать.
Синяя голодная дрянь с проворными нитями все еще стояла перед глазами, нет, редкая дрянь, просто удивительная, забыть поскорее…
И вообще противное место. Я развернулся и поспешил обратно, к свету.
Галки, конечно же, уже не было. Ни на берегу, ни в лесу. Я взобрался по откосу, перемазался весь в песке, вылез, а Галки не обнаружил – спряталась.
– Галка! – позвал я.
Сейчас шишкой кинет.
– Галка, я сейчас плюну и домой уйду, – пригрозил я. – Считаю до трех. Раз…
Галка спрыгнула откуда-то сверху, на дереве, видно, сидела, не зря она, Галка, любит деревья, как я погляжу.
– Живой? – поинтересовалась она ехидно. – Чудодейственное средство помогло?
– Помогло.
– Теперь сто лет проживешь, – усмехнулась Галка.
– Сто пятьсот…
– Однако этот дурацкий пёрдюмонокль пробудил мой зверский аппетит, – выразилась Галка. – Пойдем-ка домой, там, наверное, уже каша готова.
– Какая каша? – без энтузиазма спросил я.
– Мама крупеник обещала. По старинным рецептам. С дровами.
– Всегда мечтал.
– Тогда радуйся.
Мы отправились домой.
Галка шагала веселая, точно рубль николаевский в ручье обнаружила. У меня такого радужного настроения не было. Синий зуб и Козья Речка произвели на меня гнетущее впечатление, кроме того, болела нога и я никак не мог шагать вровень с Галкой. А сама Галка поглядывала на меня ехидно.
Дома нас ждал неприятный сюрприз. Пшенника с дровами не было. Впрочем, как и пшенника без дров. Вообще никакого пшенника.
Оказалось, что при попытке приготовить кушанье в мешке с крупой обнаружилась мумифицированная мышь. Так что обеда не случилось. Но мамы утешили нас, объявив, что в принципе сегодня удачный день – день мотолавки. Поэтому если мы хотим вкусить канцерогенной тушенки, диабетической сгущенки и непропеченного хлеба на машинном масле, то нам стоит поспешить, рюкзаки в сенях, деньги на столе. Галка была за тушенку и сгущенку руками и ногами, мы схватили рюкзаки и поспешили в центр поселка, туда, где проходила узкоколейка.
Никогда в жизни не ждал мотолавку. Нет, я читал в книжках про такие явления, как «сельсовет», «автолавка» и «Клава-фельдшерица», но наяву с такими серьезными вещами не сталкивался. Галка, кажется, тоже. Местные, все без исключения старушки, ждали мотолавку с воодушевлением, я с интересом. Галка бурчала животом. Все смотрели на кривую линию, откуда должна была явиться дрезина, все испытывали некое воодушевление, или, скорее, предвкушение.
И вот свершилось.
Не скажу, что это было грандиозное зрелище – сначала послышался лязг, потом грохот, потом натужное стенание мотора, над лесом поднялся черный дым, и на рельсах показалась машина, немедленно напомнившая мне дизельпанковские иллюстрированные романы. Дизель представал во всей красе ржавым, дымящим и чадящим двигателем, панк тоже присутствовал – во множестве болтавшихся железин, в проклепанном моторном отсеке, в пассажирской кабине, выкрашенной в латунный цвет, в тросах и цепях, зачем-то волочащихся по земле за этой зловещей колесницей. Особенно меня потрясло устройство, которое, насколько я понял, выполняло роль экстренного тормоза – на платформе был смонтирован небольшой кран, к которому крепилось что-то вроде полураскрытого зонтика, сваренного из ржавых обрезков рельс и скрещенных колесных пар.
Якорь.
К самой дрезине был прицеплен вагончик, показавшийся мне игрушечным. На нем практически отсутствовала краска, однако надпись «Мотолавка» читалась вполне.