мленно оглядываясь на них, девушка двинулась дальше и прошла еще один лестничный марш.
Дверь квартиры Зои была распахнута настежь, две соседние неплотно прикрыты. Возле одной из них топталась очень старенькая бабушка в шали и коротко обрезанных валенках. Поглядев на растерявшуюся Яну, она пожевала губами и с сожалением сказала:
– Зоя-то наша померла.
Сердце Яны ухнуло в бездонную пропасть. Ничего не ответив, она словно во сне вошла в раскрытую дверь и побрела на голоса. Но заплутала и попала на кухню. На столе, застеленном цветной скатертью, стояла банка с открытой крышкой. Яна медленно приблизилась к ней, наклонилась и понюхала содержимое. Та же самая дрянь, которую заваривал себе на ночь Федоренков.
Развернувшись, Яна двинулась в обратном направлении. Ей казалось, что она находится под водой – таким замедленным и странно зыбким казался мир вокруг. В комнате на диване лежала Зоя, одетая в домашний халат. Лежала очень спокойно, вытянув руки вдоль тела. Она была удивительно бледной и красивой.
– Что здесь случилось? – спросила Яна, удивляясь собственному ватному голосу.
– Померла Зоя, – с тем же выражением, что и старушка, сообщил какой-то маленький замурзанный мужичок, по самые глаза заросший щетиной. – Вроде как таблеток наелась. А там – кто знает?
– Зачем же вы ее трогали, неучи вы безмозглые? – басом спросил здоровый мужчина в тренировочных штанах и майке. – Надо было сразу в полицию звонить!
– Мы думали, она живая, – пробормотала женщина со скорбным лицом, прятавшая руки под фартуком. – Жалко ж. У меня, видишь, кот сбежал. Юркнул на соседский балкон и давай Зоину дверь драть. – Вероятно, она рассказывала это уже не в первый раз, но слушатели не возражали. – А покойница-то только ремонт сделала. Ну, думаю, не расплатиться мне за ту дверь за всю жизнь мою! Я кассиром работаю, только и делаю, что чужие деньги считаю… Вот и полезла я за этим поганцем. А потом гляжу в окно-то – а Зоя на полу лежит! Я – к тете Любе, у нее запасные ключи имеются…
Яна все так же медленно развернулась и пошла прочь из страшной квартиры. Ее никто не окликнул и не остановил. Она вызвала лифт и спустилась вниз. Потом села в машину и, словно сомнамбула, повернула ключ в замке зажигания. Кое-как вырулив со двора, Яна бездумно ехала вперед до тех пор, пока не наткнулась на пост ДПС. Сотрудник патрульной службы стоял на обочине и взглядом сканировал проезжавшие мимо автомобили. Яна встретилась с ним глазами и, вздрогнув, вернулась в реальный мир.
Этот мир был перевернут с ног на голову. Исчезновение Федоренкова неожиданно окрасилось в мрачные тона. Возможно, Юра имеет какое-то отношение к смерти Зои. А вдруг он тоже умер? Только об этом еще никто не знает? Яна поехала домой, нашла дубликат ключей от квартиры Федоренкова и отправилась к нему. Когда она открывала замки, руки у нее тряслись.
Однако в квартире было пусто. Здесь царил идеальный порядок, и ничто не наводило на мысль о каких бы то ни было неприятностях. Яна на подгибающихся ногах вышла из подъезда и упала на лавочку. Ей было трудно дышать – казалось, будто она только что пробежала стометровку. Мертвая Зоя стояла у нее перед глазами, и избавиться от этого жуткого видения никак не удавалось.
Яна попыталась дозвониться Дарье, но тщетно. Тогда она отправила ей электронное сообщение, вернулась домой, села на диван и зажала руки между колен. Первая мысль, которая пришла ей в голову, была трусливой: сделать вид, что она ничего не знает, ни о чем не ведает. Забыть о Зое и ждать дальнейших событий.
А вдруг полиция решит, что Зою убили? И Яна станет главной подозреваемой? Ведь у нее есть мотив для убийства! И еще все соседи опознают в ней девушку, заходившую в квартиру после случившегося. Господи, кажется, она вляпалась. Машка оказалась права! Лучше бы она уехала зализывать раны на какой-нибудь Кипр! Все было бы не так… опасно.
Яну так и подмывало броситься к Ливневу, чтобы вывалить на него все свои страхи. Наверняка он сейчас дома, сидит над формулами и чертежами… Она чувствовала в этом человеке силу и инстинктивно стремилась укрыться под его защитой. К тому же он сам предлагал стать ее «спасательным жилетом».
И все-таки сдержалась. Павел ей нравился. И если сейчас она ошарашит его своими проблемами, у них уже никогда ничего не получится. Она все испортит. Романтику нельзя омрачать житейскими неурядицами. Тем более неурядицами, связанными с бывшим любовником. Дарья обычно называла это – грузить мужика раньше времени: «Девушка – существо непоследовательное. Сначала она ждет принца, а потом пытается сделать из него ломового коня», – говорила подруга.
Яна осталась дома. Она положила рядом с собой мобильный телефон и уставилась в стену. Потом прилегла на диван и незаметно для себя задремала.
«Все болото, болото, болото, восемнадцатый день болото. Мы бредем, отсырели от пота. Что ж поделать, такая работа», – сквозь зубы цедил Перхушкин, осторожно ощупывая длинной березовой палкой зыбкую, ненадежную почву вокруг. Знаменитая лейкинская «Походная-отходная» была сейчас очень кстати.
Сланальпу было жарко. Избавившись от шапки, перчаток и ветровки, он, балансируя на одной ноге, снова надел рюкзак. Уходя через лес от возможной погони, бедняга случайно забрел в какую-то топь. И теперь, словно гигантский кузнечик, перескакивал с кочки на кочку, мечтая поскорее выбраться на твердую землю. Главное – не свалиться в опасно хлюпающую жижу, из которой самостоятельно уже не выползешь. «Интересно, – думал Сланальп, совершая очередной прыжок, – откуда взялась в ближнем Подмосковье эта младшая сестра Гримпенской трясины? Кошмар! Только обмазанной фосфором собачки не хватает».
Вдруг, словно подслушав его мысли, где-то невдалеке тоскливо, с надрывом, завыла собака. Перхушкин непроизвольно вздрогнул и покрепче взялся за спасательный березовый шест. Замерев на кочке, он внимательно огляделся по сторонам, однако ничего ужасного, кроме нескончаемого болота, не увидел.
Сланальп еще некоторое время двигался вперед, потом остановился перевести дыхание. Брести дальше наугад не было никакого смысла. Он устал, к тому же очень хотелось есть.
– «Тяжело по тайге пробираться. А голодному – бесполезно, – снова затянул бедолага, чтобы немного взбодриться. – Мы пытались поужинать рацией, а она оказалась железной»…
Страшно мучила жажда, но пить болотную воду нельзя ни в коем случае! Это – закон, и Перхушкин его прекрасно знал. Еще раз оглянувшись, подумал, что до ночи обязательно надо выбраться отсюда, иначе дело плохо. Вспомнив про ужасы, которые рассказывали ему о ночевках на болоте бывалые люди, он решил сосредоточиться и понять, в какую сторону двигаться. Под рукой не было ничего, даже самой завалящей карты или компаса. Мобильный не работал, связь отсутствовала. Кричать было бессмысленно – звук на болоте распространяется очень плохо. Значит, придется положиться на интуицию и навыки, приобретенные в долгих походах. «Да, болота – не горы, – грустно размышлял Перхушкин. – В горах все понятнее, честнее и чище. А здесь – тоска и смрад. Вот так и сгинешь без следа в нескольких десятках метров от элитного дачного поселка! Нелепость какая-то».
От грустных дум его оторвал вновь раздавшийся собачий вой, перешедший затем в отчаянный лай. Быстро сориентировавшись, Сланальп двинулся на звук, пока тот еще не растворился в болотном сыром воздухе. «Собака не будет лезть в трясину, у нее инстинкт, – прыгая по кочкам, уговаривал он себя. – Значит, она на земле. Собаки всегда чувствуют опасность на льду реки или в болоте».
Минут через двадцать интенсивной скачки с препятствиями Перхушкин отчетливо услышал визгливый женский голос:
– Оставь собаку в покое, кретин! Зачем ты ее толкаешь в воду, она же утонет!
В ответ раздались гадкий детский смех и отчаянный лай, а густой бас произнес:
– Нагулялись? Охота была забираться в такую глухомань… Пойдем домой, а то комары загрызут.
Ликование Перхушкина трудно было передать словами. Наверное, так же он обрадовался, если бы после недельного блуждания по пустыне вдруг обнаружил источник минеральной воды. Он прыгнул, как ему казалось, в последний раз… Тут нога его соскользнула с травяного бугорка, и Сланальп по пояс провалился в густую вонючую жижу. Он забился, как изловленный перед прибытием гостей петух, попытался вырвать одну ногу, другую – и не смог. Тогда он закричал. Ему казалось, что те люди с собакой не могли уйти далеко. Однако сколько он ни надрывал глотку, никто его не услышал. А может быть, дачники и услышали, но побоялись возвращаться. Продолжать звать на помощь было опасно – на вопли могли среагировать «мальчики» Запорожца. Если они явятся и увидят его в столь плачевном положении, то посмеются и просто утопят, как слепого котенка.
Когда стемнело, воображение сыграло с Перхушкиным злую шутку. Ему стало казаться, что кто-то страшный, огромный вцепился в его ступни и пытается засосать в себя целиком, как макаронину. Этот образ привел к такому выбросу адреналина, что Сланальп, подобно барону Мюнхгаузену, практически за шиворот вырвал самого себя из трясины. С воплем облегчения он почти дополз до твердой земли, потом на четвереньках добежал до мягкого сухого мха и упал на него лицом вниз. Рюкзак показался ему упавшим сверху булыжником. Кое-как он стащил его с себя, перевернулся на спину, раскинул руки и почти сразу, обессиленный, измотанный, счастливый, заснул среди маслят и кустиков голубики.
Проснулся он только утром, когда солнечные лучи пробились сквозь листву и пощекотали ему нос. Сланальп открыл глаза, несколько секунд лежал, осознавая, кто он такой и где находится, а потом одним рывком вскочил на ноги. И тут же взвыл. Грязные подсохшие джинсы превратились в орудие пыток. Он с трудом выбрался из них и отбросил в сторону, оставшись в майке, трусах и кроссовках, чудом не проглоченных трясиной. Прислушиваясь к каждому шороху, Сланальп отправился на поиски цивилизации, старательно обходя всякие подозрительные места. Вскоре лес поредел, и примерно через полчаса хорошо утоптанная дорога привела его к высоченным заборам знакомого поселка.