Кирилл вышел во двор, встретивший его мягким ветерком, свежестью и, если поднять глаза выше желтых стен, расплывшимися на неярком небе облаками с дымными краями. Он еще не знал, куда идти, когда, обогнув штабеля дров, вступил во влажную тень от ворот и чуть не попал в лужу на месте выбитых кем-то булыжников. Он вышел на улицу, как всегда показавшуюся ему новой и необыкновенной. Все вокруг закипало и точно творилось заново. Перейдя поближе к воде и на минуту усомнившись в том, что он выглядит достаточно прилично, Кирилл одернул пиджак так, что воротник его лег выше рубашки, еще чистой, на слегка заросшую уже сзади шею. Нелепый и неопрятный, сипя, промчался самосвал, задел край лужи в переулке и, подпрыгивая на жестких рессорах, унесся, освобождая Кириллу дорогу. На набережной Мойки две старухи влачили навстречу друг другу тяготы бессильной старости и бедности. Мойка выгибала спину в сторону Дворцовой площади и потом прямиком устремлялась мимо однообразных высоких домов к Невскому проспекту, под мост, где запах гнили, плеск и глухой шумок проезжающих тяжелых автобусов. Кирилл казался себе необыкновенно ловким. Одну руку он держал в кармане, где был мягкий комок носового платка, другая решительно уходила за спину с каждым шагом по тяжелым, плохо подогнанным плитам набережной. Он спрыгнул с гранита, обошел влажную грязь просыхающей лужи и взглянул через перила набережной на спуск к воде, стенки которого были выпачканы мазутом еще с тех времен, когда вода заливала его и поднималась по его широким ступеням. Вне связей между собой, лишенные каких-либо соответствий, повсюду мелькали люди: дети бросали тяжелые, пачкающие руки булыжники, которые, глухо булькнув, опускались на илистое дно рядом с проржавленным остовом кровати; женщина в кофте с короткими рукавами стояла на подоконнике второго этажа и макала тяжелую тряпку в ведро с горячей водой, от которого бежала грязная струйка и лилась на крашеный пол, под батарею парового отопления. Две девушки перебегали мост, а еще одна, некрасивая, прогуливалась по противоположной стороне с серой собакой, кто-то исчезал в дверях парадной, кто-то нес бидон с молоком. Кирилл оборачивался, вглядываясь в людей, спотыкаясь и стараясь привести все, что видел, в общее соответствие. Он остановился у окна маленького магазина и на минуту забылся, потом вспомнил, что остановился, чтобы завязать шнурок на ботинке. Он отметил, что ботинки изрядно запылились, но это не означало, что он устал или прошел слишком много. И он продолжал идти, все время сворачивая и меняя направление, глядя на фасады домов и ни на минуту не ослабляя своей сосредоточенности. Никто из тех, кто встречался ему на пути или обгонял его, никто из них не видел на лице Кирилла того, что было внутри. Мысль о том, что все тяготы в его жизни можно объяснить внушением «цветов», продолжала его волновать. Только сейчас постепенно ему становилось видно все значение его открытия и его собственная роль в предстоящем спасении человечества. Хотя он всю жизнь мечтал о том, чтобы своими деяниями вызвать благодарность людей, все же миссия единственного и всемогущего благодетеля казалась ему неестественной и тягостной. Но в то же время он понимал, на какую высоту поднимает его совершенное открытие, какие почести ждут его в самом ближайшем будущем, и внутренне ликовал. Но стоял пасмурный денек, и стена за его спиной была сумрачной и голой, и ни один прохожий не остановил взгляда на Кирилле. Наморщив лоб от напряжения, он пытался внушить самцу «цветов» соответствующий человеческой природе принцип правомерности всякой жизни самой по себе, доказывал, что существование людей отнюдь не предполагает гибели «цветов», что человечество не будет чувствовать к ним ни малейшей враждебности и что польза от общения будет обоюдной. На минуту самец, казалось, успокаивался, но спустя недолгое время вновь напрягал щупальцы и развевал ими, выдавая этим свои враждебные намерения, и еще больше приходил в неистовство от того, что не мог скрыть свою агрессивность. Так, Кирилл понял, что «цветы» — давние враги человечества и что в этом была их физиологическая сущность, что общество «цветов», будучи благостным внутри себя, питает непреодолимую враждебность ко всему, что существует вне его или иначе. Впервые Кирилл подумал, что терпимость к другим проявлениям жизни есть высший человеческий принцип, которого люди, впрочем, не всегда придерживаются. Понял он и то, что «цветы» никогда не примут этого принципа, и не потому, что они считают его неправильным, а просто по своей физиологической сути и организации. Кирилл решил вступить в борьбу с самцом как началом всей «цветковой» цивилизации, хотя это и противоречило терпимости. Человеческая этика включает в себя и агрессивность; она есть как бы промежуточная ступень между принципом полного принятия иной жизни и «цветковой» замкнутостью. Но в отношениях с низшей цивилизацией надо принимать методы этой низшей, если нельзя заставить ее руководствоваться высшими принципами.
Кирилл сжимал пальцами веки и, наклонившись, без труда вновь видел самца, и, лишь краем задевая поле его зрения, разбегались черные с красными и синими огоньками существа, по форме напоминающие жбаны с водой. Какая ответственность лежала теперь на Кирилле! Его поразила мысль, что, пока он был отвлечен собственной жизнью, «цветы» что-то стали предпринимать для уничтожения людей в той мере, в которой они были способны на это. Возможно, они стали передвигаться в космосе по направлению к Земле, стремясь усилить свое гипнотическое воздействие, вызывая у людей страх, подозрительность, раздражение, укрепляя принятые под их воздействием решения об убийствах, выявляя импульсы жестокости и зверства. Их принципом было разделять нечто цельное на противоположности и затем резко сталкивать их, вызывая при этом взрыв противоречий, войну, ненависть и наполняя обе враждующие стороны уверенностью в необходимости осмысленных убийств и собственной гибели. Они находили слабые звенья в коллективном сознании человечества и, найдя их, усиливали свой омрачающий гипнотизм. Больше всего Кирилл боялся, что «цветам» удастся в ближайшие часы и дни столкнуть две главные противоположности, которые им ценой длительных и напряженных усилий удалось выявить в чистом виде, — Восток и Запад. Но при этом он сознавал, что та система, через которую они нагнетали напряженность, нарушена присутствием его сознания, его внутреннего ока в сфере влияния «цветов», и это не позволит им вызвать катастрофу.
Он остановился перед газетным листом на улице и некоторое время его разглядывал. Он прочитал три небольшие статейки, вернее сказать, внимательно просмотрел типографские значки на сыром бумажном поле, но ни на секунду его сознание не отвлекалось на чтение. Он уже не помнил, как сюда попал, на чужую улицу с остовом дома, огороженного деревянным забором, обшитым четырехугольными планками-украшениями в стиле ампир. Газета на щите слегка надувалась пузырем, из ворот вышла дворничиха и остановилась, оглядываясь на подворотню. Навстречу шел Саша, еще не замечая Кирилла и хмуря лоб. Он приближался, словно прошлая жизнь Кирилла, ушедшая сейчас далеко и, быть может, безвозвратно. Кириллу стало мучительно неловко за себя, за то, что он не знал, о чем ему говорить с Сашей, и он счел бы за благо спрятаться или отвернуться. Большую уверенность ему придало то, что он и сам не понимал, что занесло Сашу сюда, одного, без портфеля, и то, что он тоже, казалось, погружен в себя. А Саша понял, что идут они оба без определенных целей, если не считать, конечно, что сам он шел с твердым планом — составить себе представление об архитектуре этой части города. Он вообще всю жизнь был чем-то занят.
— Ты как тут оказался? — Он спросил это так, словно пребывание здесь его самого было вполне естественным, и вызвал у Кирилла кривую улыбку.
— Да так, ты это позже узнаешь.
Не мог же он сказать, что пришел сюда, чтобы вести переговоры с космическими существами, а выдумывать истории о том, что здесь за углом живет знакомая девушка, не было ни малейшей возможности, потому что все его внимание было направлено на то, чтобы не упустить поползновений самца, который теперь, как прожектор, испускал какую-то непонятную энергию и весь колыхался в растворе, напоминающем желтоватый бульон. Пока они дошли до перекрестка, Кирилл понял, что все окружающие питают к нему непреодолимую неприязнь под воздействием гипноза «цветов» и им внушается мысль о необходимости убить Кирилла. Он только немного побледнел, когда это понял, но ни на минуту не потерял самообладания. И Саша, который сейчас что-то тихо и задумчиво говорил, явно был искушаем тем же. И что особенно оскорбило Кирилла, не делал ни малейшей попытки освободиться от чувства враждебности к нему. Теперь Кирилл понял, что связь между людьми, которую он еще недавно не мог уловить, существует и направляется «цветами» прежде всего против Кирилла, которого они считают своим главным врагом. Он понял, что теперь ему предстоит жить в черном кольце враждебности. Они сели на большую белую тяжелую скамью и спугнули стаю воробьев, купающихся в пыли, таких же серых, как и пыль на дорожке сада. Саша смотрел на собственные ботинки.
— Как ты живешь последнее время?
— Сразу не расскажешь. Жил плохо, теперь будет веселее, я думаю. Самое главное — докопаться до причины неприятностей. Я имею в виду не учебные неприятности и не денежные, и с ними жить хорошо. Но не казалось ли тебе, что мы часто неудачливы, несчастны по причинам, от нас не зависящим, по вине самой нашей природы?
Саша ответил:
— Думаю, природа тут ни при чем. Все зависит от обстоятельств, в которых мы находимся.
— Разумеется, но эти обстоятельства лежат в области общей жизни, а это тоже природа. Тебе не кажется, что это можно объяснить довольно просто?
— Ты хочешь сказать, что мы сами в этом виноваты?
— Вся твоя славянская душа в этих словах. Не мы сами, но наша природа или природа вне нас. Я думаю, что надо открыть одну общую причину и осмыслить ее.
— Ты уходишь куда-то в область метафизики. Я этого не понимаю. Я думаю, что в любом несчастье виноват либо я сам, либо кто-то другой. В первом случае справедливость рано или поздно восторжествует, потому что это вопрос моей совести. Во втором — она может дать крен, а то и совсем покоситься. Мне кажется, что объективной справедливости вообще нет.