барахламертвыхпарней.
Кажется, я никак не могу прийти в себя от того, насколько он огромен, я постоянно ловлю себя на том, что теряю представление о том, что я делаю, и фантазирую о том, что может быть там, внизу.
Честно говоря, я никогда не бросалa ни на одно другое тело более чем беглого взгляда, ничего, кроме работы для седеющих и вялых. Но этот мужчина, чья простыня подоткнута под точеный подбородок бога, вызывает у меня любопытство. Простыня не может скрыть, насколько рельефно его тело, я могу сказать, что он в идеальной форме, я не могу представить причину сердечного приступа, если только она не была генетической. Грустно, на самом деле, это кажется такой пустой тратой времени.
Я ловлю себя на том, что тяжело дышу, и когда Джеймс спрашивает, в порядке ли я, я провожу языком по пересохшим губам и с трудом сглатываю, пытаясь восстановить видимость нормальной жизни. Затем говорю ему, что я в порядке, что у меня болит голова и мне нужно побыть одной.
Я достаю из пачки сигарету и поднимаюсь по лестнице на первый этаж дома, стараясь держаться как можно дальше от переоборудованного подвала. Я закуриваю, прежде чем выйти на улицу, и глубоко затягиваюсь, прежде чем выдохнуть, вместе с мыслями, которых на самом деле не должно быть.
Что, блядь, с тобой не так?
Я не могу передать, как все это на меня подействовало. Я никогда раньше не былa так заинтересованa в чем-то подобном. Kонечно, были моменты, когда любопытство брало верх, и, возможно, я задавалась вопросом. Но это, это не вопрос, это фантазия – это вожделение.
У меня промокло все между ног, жар практически распространяется по всему телу, даже когда я стою на улице в жаркий день без пальто, которое я оставила во время своего поспешного бегства. Mне жарко.
Я делаю еще одну долгую затяжку и медленно выпускаю дым, выпуская даже больше воздуха, чем нужно, в надежде, что смогу избавиться от этой пелены и всех скрытых под ней последствий.
Я стряхиваю окурок рядом с пепельницей, не прилагая к этому особых усилий, и спускаюсь вниз по лестнице.
Джеймс берет ключи от фургона, и я спрашиваю его:
- В чем дело?
- Женщина двадцати с небольшим лет, огнестрельное ранение.
Я смотрю на человека с табу, лежащего на столе, и, прежде чем успеваю остановиться, говорю:
- Я могу забрать ее, ты мог бы позаботиться об этом.
Он странно смотрит на меня. Я никогда не вызываюсь подменить его добровольно. Он отмахивается от моего предложения и хватает свою куртку.
- Я вернусь, как только смогу.
- Ладно, - отвечаю я, надеясь, что не слишком его смутила.
Я жду, пока закроется дверь, прежде чем вернуться к сорокадвухлетней самоубийце на моем столе. Я просто должнa закончить ее шею; она повесилась и причинила немало вреда в процессе.
Я раздражена тем, что еще не закончила, я должна была быстро покончить с ней и перейти к следующему, но именно это я и откладываю на потом. Я не могу представить, как я могу дотронуться до него в каком-либо качестве и не прикасаться к нему неподобающим образом. Обхватываю пальцами тот большой член, который я вижу, едва скрытый там.
Я не могу заставить свои ноги двигаться вперед, мой разум продолжает приказывать им остановиться, но они слышат нерешительность за этими мольбами. Мне нужно посмотреть, что там.
Просто чтобы утолить любопытство. А потом я смогу вернуться к работе.
Я бросаю на него быстрый взгляд, но не прикрываю его снова, как собиралась, а просто застываю, уставившись на него. Должно быть, ему сделали какое-то увеличение. Это объясняет жесткость и небольшой шрам, который я вижу по окружности примерно посередине его толстого члена.
Я не могу удержаться, чтобы не протянуть к нему дрожащую руку. Мой разум затуманен смятением и вожделением. Я знаю, что хочу этого, но я не хочу этого хотеть. Я не хочу чувствовать потребность, желание делать это, прикасаться к нему. Я хочу оставаться обычной девушкой с нормальными мыслями. Я хочу думать, что это отвратительно, но я не могу.
Гладкость его члена вызывает у меня трепет по всему телу. Я никогда не прикасалась к трупам с какими-либо иными намерениями, кроме профессиональных. Никогда не задумывалась об этом.
Этот мужчина по какой-то причине вызывает у меня внутреннее смятение, противоречивые чувства и чертовски возбуждает.
Возбуждение переполняет меня; я не могу удержаться, чтобы не погладить его. Он этого не чувствует, поэтому я знаю, что это только для моего же блага. Должно быть, я хочу почувствовать его вот так, скользящим в моем сжатом кулаке. Я медленно провожу рукой от основания к кончику, сильно сжимая его, затем снова опускаю.
Я чувствую ритм внутри себя, представляю, как он входит в меня, как глубоко я принимаю его во весь рост. Затем в моей голове возникают мысли о том, как он лежит здесь, пока я это делаю. Мне нравится, что он здесь, на каталке, что он не может ничего сказать, что его можно использовать только для моего удовольствия. Я сдерживаюсь, но позволяю своему воображению разыграться, позволяю ему устремиться к тому, чего оно жаждет.
Это погружает меня в самые глубины отвратительных мыслей, которые я только сейчас осознаю. Я веду очень здоровую и активную сексуальную жизнь, но могу сказать со стопроцентной уверенностью, что ни от одного другого мужчины или по какой-либо причине в моей жизни я не была такой влажной. Я отпустила его член только для того, чтобы взять его карту, я не знала, что ищу, пока не нашла это. Результаты его ЗППП[6]. Они взяли мазок, и результаты отрицательные.
Я не могу взять в толк, почему меня это вообще волнует. Что это значит? Неужели это чувство сейчас настолько сильно, что я знаю, что собираюсь что-то с этим сделать? Значит ли это, что я хочу этого?
Прежде чем я успеваю ответить на какой-либо из этих вопросов, двойные двери распахиваются, и Джеймс вкатывает каталку. К счастью, он стоит спиной ко мне, и у меня есть время поправить простыню. Я не могу поверить, насколько я позволилa себе отвлечься, насколько непреодолимым для меня является это притяжение, из-за которого я чуть не потерялa все. Боже мой, это было бы ужасно.
- Привет, Джеймс, - это все, что я могу сказать, и, наверное, этого вообще не следовало говорить, я никогда не былa радa его возвращению.
Он, должно быть, тоже это понимает, потому что смотрит на меня, приподняв брови.
- Тебе что-то нужно, Сэйди?
- Нет... Просто опять эта чертова головная боль.
- Я думаю, это, должно быть, из-за сегодняшних химикатов.
Тут я замечаю, что его лицо раскраснелось и немного позеленело.
- Что с тобой? Что-то не так?
- Кажется, у меня начинается простуда, не могу справиться с тошнотой.
И тут я вижу, как плохо он выглядит, и мне становится ужасно его жаль.
- Мы можем просто положить ее в холодильник, и ты сможешь уйти. Я разберусь с этими двумя, - предлагаю я.
По его лицу видно, что он согласен, но он говорит, что останется.
- Правда, не волнуйся об этом. Мне все равно нужно закончить с самоубийством. Я просто отложу писанину, мы вернемся к ней завтра. Ты дерьмово выглядишь. Я могу принять аспирин. Тебе нужен постельный режим, к тому же, ты, вероятно, заразен, а я не хочу подхватить это дерьмо.
Это выходит немного жестче, чем я намеревалась, но, серьезно... он выглядел дерьмово.
- Да, может, это и к лучшему. Он подтаскивает ее тело к холодильнику и засовывает его внутрь.
- Я возьму их.
Я говорю слишком быстро, надеясь, что из-за болезни он немного отстает в умственном развитии, и не так остро реагирует на то, как странно я себя веду.
Кажется, он не замечает моих странностей, и я благодарна ему за это.
Я наблюдаю, не двигаясь ни на дюйм, из-за одного только страха, как он собирает свои вещи и направляется к двери.
Я испытываю облегчение, когда понимаю, что осталась одна. Я едва могу ясно мыслить после того, как меня чуть не застукали за осквернением трупа.
Я делаю единственное, что могу сделать прямо сейчас, крепко держась за свое рациональное "я". Я запихиваю этого ублюдка в холодильник, с силой захлопывая дверцу, чтобы она закрылась на задвижку. Затем я заканчиваю с женщиной, с которой уже давно следовало покончить, она все еще нуждается в моем внимании. Завтра ее похороны, и я должнa подготовить ее к ним как можно лучше.
Я придумываю все, что могу, чтобы не думать о нем, и это срабатывает. Я почти забываю о нем в холодильнике. И к тому времени, когда женщина будет выглядеть настолько идеально, насколько это возможно, он превратится в далекое воспоминание.
Почти.
Мне приходится взбегать по лестнице трусцой, чтобы побороть вновь проснувшееся любопытство. Но, оказавшись наверху, я могу поесть и посмотреть телевизор, прежде чем лечь спать.
У меня проблемы со сном, очевидно, мое подсознание не в состоянии успокоиться от всего этого волнения. Как только я открываю глаза, мои мысли возвращаются к тому мужчине внизу. Возможно, это из-за того, что я живу в такой близости от него. Может быть, это из-за моего болезненного влечения к нему, по какой-то причине, которую я не могу понять, он загнал меня в ловушку любопытства.
Лежа в постели, я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на осознании того, что произошло бы, если бы я поддалaсь своим мыслям, если бы наполнилa их чуть большей реальностью. Если бы я послушалась, чего хотят от меня мои ноги, и спустилась по лестнице к нему, мирно лежащему на холодном металле. Что бы от меня потребовалось, если бы я это сделала? Каковы были бы последствия для моей души?
Я с трудом соображаю. Бессвязные мысли заслонила картина, возникшая в моей голове: он там, внизу, совершенно обнаженный под тонкой простыней, его мощные мышцы, закаленные физической активностью, и великолепное лицо в придачу.
Блядь.
Я не могу оставаться здесь, я не могу просто притворяться, что способнa на это. Я знаю, что с моральной точки зрения не нахожу ничего плохого в том, что у меня на уме. Это преступление, но без жертв. Честно говоря, если я подумаю об этом, я пойму, что соблюдаю не все законы общества, я не позволяю себе останавливаться на красный свет, если никого нет рядом, я не позволяю винограду, съеденному в продуктовом магазине, подавлять чувство вины.