– Как бы проверить?.. – задумчиво произнес Дима. – У тебя ключей от его халупы случайно нет?
– Не, – покачал головой мужик. – Ему отдал. Обои комплекта. Он за цампутер свой сильно боится.
– Слушай, а машина его где стоит? – вспомнил Дима.
– Нет, все-таки ты из налоговой! – хмыкнул дворник. Но, впрочем, ответил: – Ясно где: в гаражах наших. Третий слева евойный.
– Давай посмотрим: тачка на месте? – предложил Дима.
– Еще полташку, – мгновенно сориентировался мужичонка.
Пришлось расстаться со вторым полтинником.
Подошли к гаражам – капитальным, в два кирпича, с такой внушительной внутренней территорией, что на их месте магазинчик или кафе спокойно можно поставить. «А еще говорят, что в Москве площади в дефиците», – возмутился про себя журналист.
– Хороший гараж, на века, таких сейчас не строят, – похвастался дворник. – Снести, правда, грозятся уже давно…
Он подошел к нужной двери, удивленно присвистнул:
– Поглядь, не заперто!..
И потянулся распахивать дверь.
– Обожди, – остановил его Полуянов.
– Ну, что еще? – заворчал дворник.
Отвечать Дима не стал – просто показал: из-под нижней кромки гаража выбивалась тоненькая струйка выхлопных, судя по запаху, газов.
– Едрена вошь! – выдохнул дворник.
И резким движением открыл гаражную створку.
В первый момент они не увидели ничего – прямо в лицо им выплеснулось облако выхлопного газа. Оба отступили, закашлялись… А когда марево немного рассеялось, Полуянов бросился в гараж, к Илюшиной «копейке»… И тут же понял, что владельцу машины помощь скорее всего уже не понадобится. Илюша полулежал в водительском кресле, голова откинута на подголовник, а рядом, на пассажирском сиденье, скрючился шланг, из которого исходили миазмы угарного газа.
Дима задержал дыхание, распахнул дверцу, заглушил двигатель, схватился за Илюшин пульс… Сердце не билось.
– Едрена вошь, – повторил дворник.
Он стоял за Диминой спиной и с жадным любопытством разглядывал мертвое тело.
Глава 7
В одиннадцать вечера режиссер наконец объявил:
– Снято!
Софиты погасли, ассистенты заверещали:
– Всем спасибо!
– Не верю… – пробормотала Надя.
А Родион, несчастный, усталый пес, тут же завалился на бок.
– Поздравляю, Надиа, – пафосно заявил рекламный босс Брюс Маккаген, – теперь вы – звезда.
– Спасибо, конечно… – пробормотала Митрофанова, жалостно поглядывая на Родьку.
Интересные в этом рекламно-киношном мире понятия о звездности. Только и нужно, чтобы прославиться – чтобы вся страна увидела, как она свою собаку кормит. Действия – ровно на две минуты. И крупных планов – всего три (Надю уже успели просветить, что это до неприличия мало).
– Зато крутить ролик по сто раз на дню будут, – пообещала Наде опытная Лерочка. – Так что хуже горькой редьки нам, телезрителям, надоешь. Вместе со своей шавкой.
…Но пока что – Наде надоело сниматься.
В квартиру она ввалилась абсолютно без сил. Голова пустая, ноги тяжелые, шея не поворачивается. Наверно, именно так себя чувствуют грузчики – после того, как целый день вагоны с углем разгружали. Или врачи – после суточного дежурства в клинике. Но, когда грузчики или доктора в изнеможении падают на диван, даже любимую собаку не приласкав, – это вполне объяснимо, им же работать приходилось – тяжело и трудно. Но чтобы настолько вымотаться после совсем необременительных, на сторонний взгляд, съемок?! Ведь ничего сложного делать не заставляли: подумаешь, по команде режиссера присесть на диван, встать, пройтись, улыбнуться Родиону, насыпать корм в его мисочку… Делов-то! Ладно, если б она дольщиком работала – попробуй, потолкай тяжеленную тележку с камерой. Или гримером – побегай целый день, не присев, с расческами-кисточками… Но только и дольщики, и гримеры, и осветители – да все! – после съемок выглядели веселее свежих огурчиков и большой компанией решили ехать куда-то в боулинг-клуб, катать шары. Надю, конечно, тоже звали – а как иначе, ведь именно вокруг них с Родионом все сегодня и крутилось! – однако она ни о каких развлечениях даже подумать не могла: только и мечтала поскорее до кровати добрести.
Тяжелее всего было отвязаться от Лерочки – юная фотомодель прилепилась к Наде покрепче любой присоски. Зачем-то вместе с ней болталась весь день на съемках. Давала советы (как правило, весьма глупые). Расспрашивала про Диму Полуянова («Надюша, а у вас с ним что-нибудь было?»). И, конечно, разглагольствовала на любимую тему – о том, какая она сама гениальная. Ближе к вечеру договорилась до того, что года через два-три ее «Мисс Вселенной» изберут. Ну-ну.
И в клуб Надю горячее всех звала Лерочка – скучно ей, видите ли, одной, и страшно, и неприлично, да и традицию нельзя нарушить: потому что после съемок «развеиваться», оказывается, положено.
– Чего тебе дома, медом намазано? – возмущалась подружка. – Что ты там делать будешь?!
– Спать завалюсь, – слабо улыбнулась Надя. – Родиона под бок – и минут на семьсот…
– Ну, ты темнота! – пригвоздила Лерочка.
– Почему это?
– Да потому что любой тебе скажет – после съемок все равно не уснешь. Только бока почем зря отлежишь.
– Да с чего бы? – удивилась Надя. – У меня глаза уже сейчас закрываются.
– Это только так кажется, – авторитетно заявила Лерочка. – А на самом деле, как ни закрывай, – спать без толку. У тебя ж сейчас этот, как его… адреналин. Мне объясняли: после съемок его полная кровь. И действует он покруче, чем двойной кофе. Так что все равно нужно ждать, пока рассосется.
– Вот дома и подожду, – упорствовала Надя.
– Да ладно тебе! Поехали лучше бузить, а?
– Нет, – твердо сказала Надя. – Я хочу домой. В постель. А не усну – так снотворное выпью.
– Ну, ты скучнятина… – скривилась Лера. И не удержалась от подколки: – Не зря Брюс тебя называет: «старая девушка».
Ну, это уже чересчур.
Надя глубоко вздохнула – и отрезала:
– Пусть хоть горшком называет – сниматься-то в своей рекламе позвал. И безо всякого, между прочим, кастинга.
Лерочкино личико тут же вытянулось, губки обиженно дрогнули.
А Надя добавила – удивляясь собственному злорадству:
– И еще позовет – для «Пет-гри» как минимум пять роликов будут делать. И все – со мной.
– Это Брюс так сказал?.. – растерянно пробормотала Лера.
– Ну да, – пожала плечами Надя.
На самом деле мистер Маккаген ей ничего пока не обещал. Сообщил лишь, что «рассмотрит вопрос дальнейшего сотрудничества». Но, как уже поняла Надя, в мире, где живет Лерочка, так принято: не просто приукрашивать, а расцвечивать свои скромные успехи всеми цветами радуги. И, раз уж она, волею случая, попала в чужой монастырь – так и играть надо по принятым здесь правилам. Пусть ей это и неприятно.
…Когда Надя дрожащей с усталости рукой заваривала себе чай, зазвонил телефон. Она взглянула на часы – почти полночь. Кому это, интересно, неймется? Неужели опять Лерочка – никак не успокоится, снова будет в клуб звать?
Звонки в ночной тишине квартиры звучали тревожно, резко – даже Родька проснулся. Поглядывает на аппарат укоризненно – ему громкие звуки, видно, спать мешают, бедная собачка тоже за сегодняшний день вымоталась.
– Спи, спи, Роденька, – пробормотала Надя.
Быстро схватила трубку, буркнула:
– Слушаю!
– Наденька? – раздался взволнованный голос Полуянова. – Ну, слава богу! А то я боялся, что тебя дома нет.
От его тона – такого бархатного, милого, родного – на душе сразу потеплело: Димка! Ей позвонил Димка! Но радовалась Надя только в первую секунду. А потом сразу вспомнила: сроду ей Полуянов просто так не звонил. Что-то, видно, нужно ему. И очень нужно, раз так поздно на связь вышел.
И она хмуро сказала:
– Я вообще-то уже спать ложусь.
– Правда, что ли? – удивился Полуянов. И огорченно добавил: – Ну, очень жаль. А я к тебе заехать хотел…
С ума сойти! Димка – к ней в гости собрался! Да в такой момент почти интимный – когда на носу полночь…
Впрочем, можно не обольщаться: не за ради ж ее неземной красоты, и не для того, чтоб рассказы о съемках выслушивать. И соблазнять ее Дима тоже не начнет. Что-то нужно ему. Хочет или домашней пищи употребить, или на жизнь пожаловаться, или – совета попросить. Но она так устала – чтобы выслушивать сейчас чьи-то жалобы и тем более – давать советы…
– Какие-то проблемы? – спросила Надя – так равнодушно, что журналист – привыкший, видно, к ее добросердечию – даже опешил. Секунд десять в трубку молчал.
– Да нет… в общем-то ничего… – наконец пробормотал Дима. – Надеялся просто, что покормишь. И поболтать. А ты что, занята?
Надя вдруг представила Димочку – уставшего (как же иначе, когда на дворе полночь?), голодного (питался журналист всегда кое-как, в лучшем случае биг-маками…). Наверняка еще сидит в своей разлюбезной редакции, в пустом, прокуренном кабинете. Или в квартире – в вечном холостяцком бардаке. И вот, вдруг захотелось человеку уюта да задушевного, семейного разговора – а она ему от ворот поворот… Нехорошо как-то. Что ей, сложно, что ли – выслушать? Да подкормить его, да пожалеть?
– Ладно, что с тобой поделаешь, – проворчала она. – Приезжай. Ненадолго.
– И поесть дашь? – воспрянул журналист.
– Дам. Только разносолов не будет. Гречневую кашу. С тушенкой. И салат из огурцов могу настрогать.
– Восхитительно, Наденька! – повеселел Полуянов. – Мне уже сто лет никто каш не варил! Тем более с тушеночкой да с салатиком. Ну, жди. Сейчас примчусь.
Надя едва успела соскрести толстенный слой сценической косметики да переодеться из короткой юбки в привычные брюки мешком. Даже авансированный салат из огурцов соорудить не успела – Дима уже примчался. Царапая щетиной, поцеловал в щечку, протянул привычные (всегда с ними в гости являлся – мама, что ли, так научила?) дары – бутылку вина и букет печальных цветов – на этот раз это были тюльпанчики.