– Ты врач, что ли, – про самочувствие спрашивать?
– Нет, не врач, – спокойно ответила Надежда. – Но когда-то – собиралась поступать в медицинский. И мама у меня медсестрой была. Так что немного разбираюсь. – Она секунду поколебалась и прибавила: – Впрочем, если не хочешь – не говори.
– Да что ты затрепыхалась – «хочешь, не хочешь»? – пожала плечами Лера. – Ну, колбасит. Ну, хреново немножко. Подумаешь! Пройдет.
– Что значит – «колбасит»? – строго спросила Надя. – Ты имеешь в виду – знобит?
– Ну, точно: доктор! – хмыкнула Лера. Но на вопрос все же ответила: – Нет, не знобит. Просто неможется. Слабость. Тошнит. И голова кружится. Так это с недосыпа, наверно…
– Тошнит? – подняла бровь Надежда. – А, извини за вопрос, задержки у тебя нет?
– Ну, ты как моя мамочка, – поморщилась Лера. – Та тоже: огурца соленого не съешь, сразу косится… Нет у меня никакой задержки. И вообще, к твоему сведению, я еще девушка!
– Не сердись, Лерочка, – тут же всполошилась Надя. – Я просто пытаюсь понять. Скажи: а затылок у тебя не болит?
– Да ничего у меня не болит. Просто такое ощущение – будто силы кончились. Разом. Выспаться надо, и все пройдет…
– Ты говоришь: тошнит, – не сдалась Надя. – Все время – или только иногда?
– Вот, далось тебе… – проворчала Лера. Но все-таки объяснила: – Даже скорее и не тошнит. А просто – будто в желудке какая-то невесомость. Да это из-за той миомы, наверно!
– Какой еще миомы? – удивленно воззрилась на нее Надя.
– Ой, а я тебе не рассказывала? – удивилась Лера. – Так мне ж неделю назад миому вырезали. Это, знаешь, такая маленькая опухоль. Где-то внутри. Нестрашная. Доброкачественная.
– Я знаю, что такое миома, – кивнула Надя. – Но откуда она у тебя взялась?! Они ведь обычно у совсем взрослых женщин бывают. После тридцати.
– Ну, уж не знаю откуда, – развела руками Лера. – Врачиха тоже сказала – случай довольно редкий. Жизни, говорит, не угрожает – но лучше бы чикнуть. Чтоб в рак не переродилась.
– И что?
– Ну, и чикнула. Под общим наркозом. Я ничего и не почувствовала.
– Подожди, – озадаченно сказала Надя. – Врачиха – конечно же, гинеколог?
– Нет, патологоанатом, – усмехнулась Лера.
– Из женской консультации? Но там ведь не оперируют… Она тебя в больницу, что ли, направила?
– Ну да, попрусь я еще в женскую консультацию. И тем более – в больницу, – презрительно фыркнула Лерочка. – Ты, Надька, тормоз, что ли? Не помнишь, где мы с тобой познакомились?
– А! Клиника доктора Блохиной! – вспомнила Надя.
– Ну, наконец-то. Дошло, – снисходительно усмехнулась Лера.
– И прямо в этой клинике тебе миому вырезали? – недоверчиво переспросила Надежда.
– Ну да, – пожала плечами Лерочка. – У них там и операционная есть, и стационар однодневный, все круто, сплошняком мрамор, в палате – шелковое белье… В общем, полный сервис.
– Сколько же это стоит? – с придыханием поинтересовалась Надя. – Там расценки, я посмотрела… Моих денег только на пару анализов и хватило. А лечиться – они у меня анемию нашли – мне у них не по средствам.
– Халява. В смысле – мне была халява. Марат платил, – не без гордости доложила Лера. – За счет, сказал, фирмы.
– А мама твоя знает? – вдруг спросила Надя.
– Да ты что?! – испугалась Лерочка. – Маман у меня такой паникер – я ей даже про ноготь не рассказывала, когда однажды нарывал… А тут еще круче было. Как с этим уколом пришлось прятаться – вообще цирк!
– Какой еще укол? – не поняла Надя.
– Ну, для миомы этой. Они мне неделю перед операцией уколы кололи. У них, в клинике. Чтобы, сказали, вырезать легче было, под минимальным наркозом – новая какая-то технология, только у них применяется, – объяснила Лера. – А еще одну ампулу с собой дали. Велели вечером, перед операцией, в брюхо сделать. Самой. Чтобы, что ли, мышцу какую-то заранее расслабить. Я сначала боялась, но они сказали, что в пузо – совсем не больно. И иголочка тоненькая…
– И что?
– Не наврали. Правда, не больно. И делать удобно – лекарство прямо в шприце, иголка в целлофан запаяна. Распаковывай – и фигарь.
– Как интересно! Никогда про такое не слышала… – заинтересовалась Надя. – А что за лекарство? Название не помнишь?
– Нет. Там не по-русски написано. Элитное, короче, какое-то средство.
– Ну, а после операции тебя Блохина смотрела?
– Ясное дело – полный, как говорится, комплекс услуг. Через три дня я к ней приезжала. Врачиха сказала, что все типтопчик. И витамины подарила какие-то импортные – чтоб организм быстрей восстанавливался. Да я тогда и чувствовала себя нормальком. Только вчера расклеилась…
– Так надо было сходить к ней еще раз!
– Ты не помнишь, что ли – мы вчера весь день на съемках торчали? А сегодня меня маман сразу после школы (о встрече с Полуяновым Лерочка умолчала) домой погнала…
– Здоровье важнее, – назидательно произнесла Надя.
– Ага, важнее. А платить кто будет – если, ты говоришь, у них расценки зашибенные? Раньше-то Марат за все башлял, а теперь? Ничего, Надька, страшного – переживем!
– Да, конечно, переживем, – согласилась Митрофанова.
Взглянула на часы, обнаружила, что уже два ночи, – и опять переполошилась:
– Господи, Лерочка, поздно-то как, а ты все у меня! Вдруг твоя мама проснется и увидит, что тебя дома нет?
– Да она храпака, как буйвол, дает! – заверила ее Лерочка.
– И все-таки: давай вызовем тебе такси.
– Ладно, давай, – неохотно согласилась девушка. – Вдруг и правда – глаза продерет, меня не застанет – вот крику будет. Да и тебе уже вроде полегче…
– Полегче, – благодарно кивнула Надя. – Спасибо тебе, Лерочка…
– Да ладно, спасибо! – хмыкнула девушка. – Я вроде тебя утешать приехала, а на самом деле ТЫ мне тут целый медосмотр устроила… И сочувствий выдала гору.
– Но мне и правда теперь гораздо лучше, – заверила Надя.
Она не обманывала. Пусть на душе по-прежнему тяжко – но, по крайней мере, ступор, в котором она пребывала весь сегодняшний вечер, отступил. Кошмар – подыстлел, стерся. И сейчас ей хотелось только спать.
Надя проводила Лерочку до машины, вернулась домой, быстро разделась и юркнула в постель. Звонить Полуянову сил уже не было. Да и желания, признаться, тоже – вдруг с ним тоже получится, как с Лерой? Приедет журналист вроде ЕЕ утешить, а получится так, что ОНА его опять будет утешать. Как вчера.
И, уже засыпая, Надя подумала: «А Лерка-то молодец! Хоть и дурочка – но заботливая… сама себя плохо чувствует – а все равно приехала поддержать… Выходит, что фотомодели – тоже нормальные люди…»
Убивать – словно азартная игра. Когда по кругу мечется слепой рулеточный шарик, а у тебя – единственная фишка на поле. Или: семнадцать на руках в блэк-джеке и загадочный взгляд крупье, достающего из «башмака» роковую карту… Или же – жалкая пара двоек против всей мощи казино.
Тот, кто хочет выиграть, всегда умирает.
И Марат – как любой азартный игрок – получил ровно то, что заслуживал. Слишком много этот повелитель глупых овечек-моделей о себе возомнил. Слишком привык, что всегда остается безнаказанным. Слишком уверился, что главный в этой жизни – он. И, конечно, ошибся.
…Получилось так красиво! Когда у него вдруг начался шок – клофелин действует быстро. Когда беспечное кофепитие для одного из собеседников неожиданно обратилось в кошмар… когда глаза Марата наполнились ужасом, а горло схватило спазмом… Смерть ему шла. И кто говорит, что смотреть на умирающих – страшно? Нет.
Умирание полно неизъяснимого очарования. Смерть наполняет жизнь красками. И дает возможность почувствовать себя сильным. Успешным. Роковым. Вершителем судеб.
Марат, ничтоже сумняшеся, пытался бороться. Противостоять людям. Противостоять смерти. Что ж, его агония заняла ровно семнадцать минут.
И так – а скорее даже быстрей и легче – будет с каждым, кто посмеет встать на пути.
Глава 9
Уснула-провалилась в сладкую дрему Надя мгновенно, и даже сон приятный начал сниться – будто они с Димой Полуяновым по кромке моря бредут и за руки держатся, и так ей хорошо с ним, надежно, покойно – идти бы рядышком до скончания века… Но Димка (из сна) вдруг предложил: «Смотри, Надюша: на пирсе рыбак сидит. Пойдем посмотрим – много ли наловил?» Наде до рыбы – что в реальной жизни, что в ночных грезах – ни малейшего интереса нет, но раз уж Димочка хочет… «Конечно, пойдем!» Они ступают на пирс, подходят к рыбаку, вежливо здороваются… Рыбак оборачивается. Но вместо дубленной морскими ветрами рыбацкой физиономии Надя видит холеное лицо Марата. С остановившимся взглядом, с перекошенным ртом… «Дима!» – истерически кричит она. Кидается журналисту на грудь – и в ужасе видит, что лицо Полуянова тоже мертво, безучастно, иссиня-бледно… Счастье, что проснуться удалось.
Надя дрожащей рукой дотянулась до настольной лампы, включила свет, тяжело откинулась на подушку… Ф-фу, ну и кошмар! Как же ей дальше-то жить, одной, без теплого мужского плеча под боком – когда такие ужасы снятся?..
Она взглянула на часы: три утра. В семь – вставать на работу. Голова тяжелая, в глазах щиплет. Но о том, чтобы опять уснуть, – даже подумать страшно… ясно же, что опять какая-нибудь дрянь привидится. Так что придется «тяжелую артиллерию» привлекать. То бишь брать в постель Родиона – и все его десять килограмм. Кинологи, конечно, разоряются, что укладывать псов в кровать – непедагогично и негигиенично. Но какая уж тут педагогика – если такие сны ужасные снятся? А Родька хоть как-то ее успокоит…
Любимый пес не подвел, и время до утра протекло вполне сносно – Родиончик, на соседней подушке, похрапывал столь аппетитно, что Надя, вроде бы за компанию, мгновенно провалилась в сон. И кошмаров ей больше не виделось. Ну, а когда в семь, по будильнику, проснулась – в окно уже ломились солнечные лучи, и в свете весеннего дня давешние черные краски померкли. Не в белоснежные, конечно, обратились – после всего, что пришлось пережить, это было бы странно. Но, по крайней мере, уже можно спокойно – и даже беспечно! – валяться в постели и думать. Здраво, без истерик.