Коллекция трупов — страница 29 из 70

Один из них, рассказывал дядя Отто, просадил дверь с его стороны и распахнул ее настежь. В образовавшуюся дыру можно было просунуть кулак. Они остановились на краю поля. Им бы открылся замечательный вид на Белые горы, если бы ветровое стекло не было забрызгано маслом.

Это было концом путешествий для "Крессуэлла" Мак-Катчена, он уже никогда не сдвинулся с этого поля. Никаких протестов со стороны хозяина поля не последовало, оно, разумеется, принадлежало им самим. Совершенно протрезвев от пережитого, парочка выбралась из грузовика, чтобы оценить понесенный ущерб. Ни один из них не был механиком, но это и не требовалось для того, чтобы понять, что рана оказалась смертельной. Дядя Отто был потрясен — во всяком случае, так он сказал моему отцу — и предложил заплатить за грузовик. Джордж Мак Катчен попросил его перестать нести чушь. Маккатчен пришел в какой-то экстаз. Он посмотрел на поле, на горы вдали и решил, что это место как раз подходит для того, чтобы построить уединенное жилище. Именно это он и сообщил дяде Отто тоном, который обычно приберегают для момента религиозного обращения. Они вместе вернулись на дорогу и доехали до Касл Рока на грузовике пекарни Кашмена, который, как раз проезжал мимо. Мак Катчен сказал как-то моему отцу, что во всем происшедшем он усматривает перст Божий. Ведь он искал подходящее место, а оно все это время поджидало его на поле, мимо которого они проезжали три-четыре раза в неделю, не удосуживаясь бросить на него взгляд. Рука Бога, — уточнил он, не зная о том, что умрет на этом самом поле через два года, придавленный носом своего собственного самосвала, самосвала, который после его смерти перешел в собственность дяди Отто.

Маккатчен нанял Билли Додда, чтобы он прицепил "Крессуэлл" к своей машине и развернул его носом к дороге. По его словам, для того чтобы он мог смотреть на него всякий раз, проезжая мимо, и думать о том, что когда Билли Додд вторично прицепит грузовик и оттащит его уже навсегда, будет самое время копать ему могилу. Он был в чем-то сентиментальным, но он был не из таких, кто из-за своей сентиментальности был готов потерять хотя бы доллар. Когда через год появился человек по имени Беккер и предложил купить колеса "Крессуэлла", с шинами и со всем остальным, так как они подходили по размеру к его машине, Маккатчен содрал с него двадцать долларов как нечего делать. Обратите внимание на то, что к тому времени его состояние перевалило за миллион долларов. Он также велел Бейкеру поставить грузовик на вкопанные в землю бревна. Он сказал, что ему не хотелось бы проезжать мимо и видеть, как его грузовик все глубже и глубже погружается в землю, словно какой-нибудь бесхозный хлам. Бейкер сделал это. Через год "Крессуэлл" сполз с бревен и придавил МакКатчена до смерти. Старики с удовольствием рассказывали эту историю, неизменно выражая в конце надежду, что Маккатчен хорошо повеселился на те двадцать долларов, которые он получил за колеса.

Я вырос в Касл Роке. Когда я родился, мой отец работал на Шенка и МакКатчена уже почти десять лет, и грузовик, перешедший к дяде Отто вместе со всем другим имуществом МакКатчена, был вехой в моей жизни. Моя мама покупала продукты в магазине Уоррена в Бриджтоне. Туда надо было добираться по шоссе Блек Хенри. Каждый раз, когда мы отправлялись, я смотрел на грузовик, возвышавшийся в поле на фоне Белых гор. Он уже не был подперт бревнами — дядя Отто сказал, что одного несчастного случая достаточно — но сама мысль о связанном с ним происшествии уже внушала мальчику в коротких штанишках непреодолимый ужас.

Он стоял там летом на склоне, окруженном с трех сторон дубами и вязами, стоявшими на границе поля, словно факельщики. Он стоял там зимой, окруженный сугробами, доходившими иногда до его выпуклых фар, так что грузовик делался похожим на мастодонта, увязающего в зыбучих песках. Весной, когда поле превращалось в настоящее болото из мартовской грязи, и было непонятно, как он не утонет в нем. Если бы не подпирающий его хребет солидного валуна, так бы оно, наверное, и случилось. Времена года менялись, года шли, а он оставался на месте.

Мне даже раз пришлось побывать внутри. Однажды отец остановился на обочине (мы направлялись на Фрайбургскую ярмарку), взял меня за руку и повел в поле. Мне кажется, это было в 1960 или в 1961 году. Я смертельно боялся грузовика. Я слышал истории о том, как он скатился с бревен и раздавил дядиного компаньона. Я слышал все эти россказни в парикмахерской, спрятавшись за журналом "Лайф", который я не в силах был читать, и слушая, как мужчины говорили о том, как его раздавило и о своих надеждах, что старина Джорджи хорошо повеселился на двадцать долларов, вырученных от продажи колес. Один из них — по-моему, это был Билли Додд, отец чокнутого Фрэнка — сказал, что Маккатчен выглядел как "тыква, лопнувшая под тракторным колесом". Это видение преследовало меня месяцами… но моему отцу это, конечно, было невдомек.

Отец подумал, что мне понравится забраться в кабину старого грузовика. Он заметил, как я смотрю на него каждый раз, когда мы проезжаем мимо, и, как мне кажется, принял мой ужас за восхищение.

Я помню сумрачный запах ветра, немного горький, немного резкий. Я помню серебристый отлив сухой травы. Я помню шорох наших шагов, но лучше всего я помню нависающий надо мной самосвал, вырастающий все больше и больше, оскал его радиатора, кроваво-красный цвет краски, затуманенный взор ветрового стекла. Я помню, как меня захлестнула волна страха, еще более сумрачная и холодная, чем осенний ветер, когда отец взял меня подмышки и посадил меня в кабину: "Поезжай на ней в Портленд, Квентин, ну же, заводи!" Я помню, как ветер омывал мое лицо, пока отец поднимал меня вверх, и как затем его чистый запах сменился запахами масла потрескавшейся кожи, мышиного помета и… я готов поручиться… крови. Я помню, как я пытался удержать слезы, пока отец стоял и улыбался мне. уверенный в том, что доставляет мне волнующее переживание. И так оно и было на самом деле, но не так, как он себе это представлял. Я понял с абсолютной ясностью, что сейчас он отойдет или по крайней мере отвернется, и тогда грузовик сожрет меня, просто-напросто сожрет меня живьем. А потом выплюнет меня пережеванным, изломанным и… и словно бы лопнувшим. Как тыква под тракторным колесом.

Я начал плакать, и мой отец, лучший из всех, спустил меня вниз, успокоил меня и отнес назад к машине.

Он нес меня на руках, и через его плечо я мог смотреть на удаляющийся грузовик, гигантский радиатор которого зловеще нависал над полем. Черная круглая дыра, через которую, по словам дяди Отто, вылетел цилиндр, напомнила мне безобразно пустую глазницу, и мне захотелось сказать отцу, что я почувствовал запах крови и поэтому заплакал. Но я е знал, как это сделать. Мне кажется, он все равно бы не поверил мне.

Я был пятилетним мальчиком, верящим в Санта Клауса, и также твердо я уверовал в то, что чувство страха, охватившее меня, когда отец запихнул меня в кабину грузовика, исходило от самого грузовика. Двадцать два года мне понадобилось, чтобы понять, что не "Крессуэлл" убил Джорджа МакКатчена. Мой дядя Отто убил его.

"Крессуэлл" был вехой в моей жизни, но он также занимал заметное место в сознании всей округи. Если вы объясняли кому-нибудь, как добраться из Бриджтона в Касл Рок, то обязательно упоминали, что примерно через три мили после сворота с одиннадцатого шоссе слева от дороги будет стоять старый красный грузовик, и если вы увидите его, значит, вы на правильном пути. Туристы часто останавливались на вязкой обочине (иногда их машины застревали там, доставляя всем огромное веселье) и фотографировали Белые горы с грузовиком дяди Отто на переднем плане, для большей живописности. Долгое время отец называл "Крессуэлл" "туристическим мемориалом на Троицыном холме", но вскоре перестал это делать. К тому времени наваждение дяди Отто зашло уже слишком далеко, чтобы можно было шутить по этому поводу.

Такова предыстория. Теперь переходим к тайне.

То, что именно он убил МакКатчена, для меня ясно как день. "Он был как лопнувшая тыква", — говорили завсегдатаи парикмахерской. Один из них добавлял: "Готов побиться об заклад, что он распростерся перед грузовиком, как эти козлы-арабы, которые молятся своему дурацкому Аллаху. Я прямо вижу его в тот момент. Они оба были чокнутыми, оба. Если не верите мне, посмотрите, как кончил Отто Шенк. Прямо через дорогу в маленьком домике, который он думал подарить городу, чтобы устроить там школу. Сумасшедший, как какая-нибудь дерьмовая крыса".

Все это сопровождалось кивками и понимающими взглядами, потому что к тому времени они уверились в том, что дядя Отто был странноват, но ни один из старых сплетников не увидел в нарисованной картине — "распростерся перед грузовиком, как эти козлы-арабы, которые молятся своему дурацкому Аллаху" — ничего подозрительного или странного.

Маленький город всегда живет слухами. Людей объявляют ворами, распутниками, браконьерами и обманщиками на основе скуднейшей информации и широчайших обобщений. Мне кажется, часто слух рождается просто от скуки. Я думаю, что всю эту среду маленького городка, которую описывало столько писателей от Натаниэля Готорна до Грейса Металиоса, нельзя назвать отвратительной только по одной причине: все эти слухи, рождающиеся на улице, в парикмахерской, в бакалейной лавке как-то странно наивны. Такое чувство, что эти люди во всем склонны видеть злобу и глупость, и готовы даже приписать их лишенному этих недостатков человеку, но настоящее, сознательно совершенное зло может оказаться незамеченным ими, даже когда оно висит у них прямо под носом, совсем как ковер-самолет в одной из волшебных сказок эти козлов-арабов.

Как я догадался, что он это сделал? — спросите вы меня. Только потому, что он был с МакКатченом в тот день? Нет. Я понял это по его отношению к грузовику. К "Крессуэллу". Когда наваждение начало одолевать его, он переехал в тот маленький домик, прямо через дорогу от грузовика… Но даже тогда, особенно в последние годы своей жизни, он смертельно боялся, что в один прекрасный день грузовик переползет через дорогу и…