Насколько сильно пациент хочет жить?
Руки дрожат. Если они подведут меня, со мной покончено. Они не имеют права подвести меня. Никакого права. Я заботился о них всю свою жизнь. Холил их. Так что пусть лучше, и не пытаются. Или им придется пожалеть об этом.
По крайней мере я не голоден. Одна из досок, оставшихся от шлюпки, треснула посередине. Один конец получился острым. Я насадил на него… У меня текли слюни, но я заставил себя подождать. А затем начал думать о… мясе, которое мы жарили большими кусками на решетке. У Уилла Хаммерсмита на Лонг Айленде был участок с решеткой, на которой можно было зажарить целую свинью. Мы сидели на веранде в сумерках с доверху наполненными стаканами в руках и разговаривали о хирургии, о гольфе или о чем-нибудь другом. И ветерок доносил до нас сладкий запах жареной свинины. Сладкий запах жареной свинины, черт возьми.
Фев (?)
Отнял другую ногу у колена. Весь день клонит в сон. "Доктор, эта операция была небходима?" Хаха. Руки трясутся, как у старика. Ненавижу их. Кровь под ногтями. Сволочи. Помнишь этот муляж в медицинском колледже с прозрачным желудком? Я чувствую себя, как он. Но только я не хочу ничего рассматривать. Ни так ни этак. Помню, старина Дом обычно говорил там. Приближался к вам на углу улицы, пританцовывая в своем клубном пиджаке. И вы спрашивали: ну что, Дом, как у тебя с ней все прошло? И Дом отвечал: ни так ни этак. Старина Дом. Надо мне было остаться в своем квартале, среди старых дружков.
Но я уверен, что при правильном лечении и с хорошими протезами я буду как новенький. Я смогу вернуться сюда и рассказать людям: "Вот. Где это. Случилось".
Хахаха!
23 февраля (?)
Нашел дохлую рыбу. Гнилую и вонючую. Съел ее тем не менее. Хотелось сблевать, но я не позволил себе. Я выживу. Закаты так прекрасны.
Февраль
Не могу решиться, но должен это сделать. Но как я смогу остановить кровь из бедренной артерии? На этом уровне она огромна, как туннель.
Должен это сделать. Любым способом. Я пометил линию надреза на бедре, эта часть еще достаточно мясиста. Я провел линию вот этим самым карандашом.
Хорошо бы слюни перестали течь.
Фе
Ты… заслуживаешь… перерыв… сегодня… скорооо… встанешь и пойдешь… в "Макдональдс"… две отбивных… соус… салат… соленые огурцы… лук… на… булочке… с кунжутными семенами…
Ля… ляля… траляля…
Февр
Посмотрел сегодня на свое отражение в воде. Обтянутый кожей череп. Интересно, сошел ли я с ума? Должно быть. Я превратился в монстра, в урода. Ниже паха ничего не осталось. Голова, прикрепленная к туловищу, которое тащится по песку на локтях. Настоящий урод. Краб. Краб в отрубе. Кстати, не так ли они себя сами теперь называют? Эй парень я несчастный краб не дашь ли мне цент.
Хахахаха
Говорят, что человек — это то, что он ест. Ну что ж, если так, то я НИСКОЛЬКО НЕ ИЗМЕНИЛСЯ! Боже мой травматический шок травматический шок НИКАКОГО ТРАВМАТИЧЕСКОГО ШОКА НЕ СУЩЕСТВУЕТ
ХА
Фе/40?
Видел во сне своего отца. Когда он напивался, то не мог выговорить ни слова по-английски. Впрочем, ему и нечего было выговаривать. Чертов мудак. Я так был рад уйти из твоего дома папочка ты чертов мудак. Я знал, что сделаю это. И я ушел от тебя, так ведь? Ушел на руках.
Но им уже больше нечего отрезать. Вчера я отрезал уши.
левая рука моет правую и пусть твоя левая рука не знает о том что делает правая раз два три четыре пять вышел зайчик погулять хахаха.
Какая разница, одна рука или другая, мясо хорошее хорошая еда спасибо тебе Боже ты добр к нам всегда.
у пальцев вкус пальцев ничего особенного
ИНОГДА ОНИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ
Миссис Норман ждала мужа с двух часов, и когда его автомобиль наконец подъехал к дому, она поспешила навстречу. Стол уже был празднично накрыт: бефстроганов, салат, гарнир "Блаженные острова" и бутылка "Лан-сэ". Видя, как он выходит из машины, она в душе попросила Бога (в который раз за этот день), чтобы ей и Джиму Норману было что праздновать.
Он шел по дорожке к дому, в одной руке нес новенький кейс, в другой школьные учебники. На одном из них она прочла заголовок: "Введение в грамматику". Миссис Норман положила руки на плечо мужа и спросила: "Ну как прошло?"
В ответ он улыбнулся.
А ночью ему приснился давно забытый сон, и он проснулся в холодном поту, с рвущимся из легких криком.
В кабинете его встретили директор школы Фентон и заведующий английским отделением Симмонс. Разговор зашел о его нервном срыве. Он ждал этого вопроса…
Директор, лысый мужчина с изможденным лицом, разглядывал потолок, откинувшись на спинку стула. Симмонс раскуривал трубку.
— Мне выпали трудные испытания… — сказал Джим Норман.
— Да-да, конечно, — улыбнулся Фентон. — Вы можете ничего не говорить. Любой из присутствующих, я думаю со мной согласится, что преподаватель — трудная профессия, особенно в школе. По пять часов воевать с этими оболтусами. Не случайно учителя держат второе место по язвенной болезни, — заметил он не без гордости. — После авиадиспетчеров.
— Трудности, которые привели к моему срыву, были… особого рода, — сказал Джим.
Фентон и Симмонс вежливо покивали в знак сочувствия; последний щелкнул зажигалкой, чтобы раскурить потухшую трубку. В кабинете вдруг стало нечем дышать. Джиму даже показалось, что ему в затылок ударил свет мощной лампы. Пальцы у него сами забегали на коленях.
— Я заканчивал учебу и проходил педагогическую практику. Незадолго до этого, летом, умерла от рака моя мать, ее последние слова были: "Я верю в тебя, сынок". Мой брат — старший — погиб подростком. Он собирался стать учителем, и перед смертью мать решила…
По их глазам Джим увидел, что его "занесло", и подумал: "Господи, надо же самому все запороть!"
— Я сделал все, чтобы оправдать ее ожидания, — продолжал он, уже не вдаваясь в подробности запутанных семейных отношений. — Шла вторая неделя практики, когда мою невесту сбила машина. Тот, кто ее сбил, скрылся. Какой-то лихач… его так и не нашли.
Симмонс что-то ободряюще гукнул.
— Я держался. А что мне оставалось? Она очень мучилась — сложный перелом ноги и четыре сломанных ребра, — но ее жизнь была вне опасности. Я, кажется, сам не понимал, сколько мне всего выпало.
Стоп. Эта тема для тебя гроб.
— Я пришел стажером в профессиональное училище на Сентер-стрит, — сказал Джим.
— Райское местечко, — незамедлительно отреагировал Фентон. — Финки, сапоги с подковками, обрезы на дне чемоданов, прикарманивание денег на детские завтраки, и каждый третий продает наркотики двум другим. Про это училище вы можете мне не рассказывать.
— У меня был паренек Марк Циммерман, — продолжал Джим, — Восприимчивый мальчик, играл на гитаре. Он был в классе с литературным уклоном, и я сразу отметил его способности. Однажды я вошел в класс и увидел, что двое сверстников держат его за руки, а третий разбивает его "Ямаху" о батарею парового отопления.* Циммерман истошно вопил. Я закричал, чтобы они отпустили его, но когда я попытался вмешаться, один из них ударил меня изо всех сил. — Джим передернул плечами. — Это была последняя капля, у меня произошел нервный срыв. Нет, никаких истерик или забивания в угол. Просто не мог переступить порог этого заведения. Подхожу к училищу, а у меня вот здесь все сжимается. Воздуха не хватает, лоб в испарине…
— Это мне знакомо, — кивнул Фентон.
— Я решил пройти курс лечения. Групповая терапия. Частный психиатр был мне не по карману. Лечение пошло мне на пользу. Я забыл сказать: Салли стала моей женой. После этого несчастного случая у нее осталась небольшая хромота и рубец на теле, а так она у меня в полном порядке. — Он посмотрел им в глаза. — Как видите, я тоже.
— Предпрактику вы, кажется, закончили в Кортес Скул, — полуутвердительно сказал Фентон.
— Тоже не подарок, — бросил Симмонс.
— Хотел испытать себя в трудной школе, — объяснил Джим. — Специально поменялся с однокурсником.
— И школьный инспектор, и ваш непосредственный наставник поставили вам высшую отметку, — сказал Фентон.
— Да.
— А средний балл за четыре года составил 3,88. Почти максимум.
— Я любил свою работу.
Фентон с Симмонсом переглянулись и встали. Поднялся и Джим.
— Мы вас известим, мистер Норман, — сказал Фентон. — У нас есть еще кандидаты, не прошедшие собеседование…
Я понимаю.
— …но лично меня впечатляют ваши академические успехи и волевой характер.
— Вы очень любезны.
— Сим, я думаю, мистер Норман не откажется выпить перед уходом чашечку кофе.
Они обменялись рукопожатием.
В холле Симмонс сказал ему:
— Считайте, что место — ваше, если, конечно, не передумаете. Разумеется, это не для передачи.
Джим согласно кивнул. Он и сам наговорил много такого, что было не для передачи.
Дэвис Хай Скул, издали напоминавшая неприступную крепость, была оборудована по последнему слову техники — только на научный корпус выделили из прошлогоднего бюджета полтора миллиона долларов. В классных комнатах, которые помнили еще послевоенных ребятишек, стояли парты модного дизайна. Учащиеся были из богатых семей — хорошо одеты, опрятны, развиты. В старших классах шестеро из девяти имели собственные машины. Словом, приличная школа. В ту пору, про которую нынче говорят "больные семидесятые", о такой школе можно было только мечтать. Рядом с ней профессиональное училище, где раньше преподавал Джим, казалось доисторическим монстром.
Однако стоило зданию опустеть, как в свои права вступала некая темная сила из былых времен. Невидимый зверь, который неотвязно следовал за тобой. Иногда, поздно вечером, когда Джим Норман шел пустынным коридором четвертого корпуса на выход, к автостоянке, ему чудилось, что он слышит за спиной его тяжелое дыхание.
В конце декабря он снова увидел ночной кошмар и на этот раз не сумел сдержать крика. Хватая руками воздух, он не сразу понял, где он, пока не увидел Салли: она сидела на постели, держа его за плечо. Сердце бешено колотилось.