Голос Джексона становился все громче, достигнув предела.
В арке между моторами запрыгали голубые искры, воздух заполнил запах озона, похожий на запах теплой крови. Главный мотор дымился, давилка работала с ненормальной, бешеной скоростью; палец, прижатый к одной из лент, мог затянуть все тело в машину и за несколько секунд превратить его в кровавую кашу. Бетон у основания трясся и гудел.
Главный механизм озарился пурпурным светом, наполнив воздух дыханием грозы; давилка работала быстрее и быстрее; ленты, цилиндры и передачи двигались с такой скоростью, что казалось, они плавятся, перемещаются, преобразуются во что-то иное и невероятное.
Хантон, который стоял, как зачарованный, внезапно отшатнулся.
— Беги! — крикнул он сквозь невыносимый грохот.
— Мы уже почти одолели его! — прокричал в ответ Джексон, — Почему…
Тут раздался ужасный треск, и в бетонном полу между ними разверзлась трещина. Из нее вылетали куски старого цемента.
Джексон взглянул на давилку и закричал.
Она пыталась вырваться из каменного пола, словно динозавр, завязший в болоте. И это уже не был гладильный автомат. Машина преобразилась. Пятисотвольтный кабель рухнул на цилиндры сверху, разбрасывая голубые искры. На миг два огненных шара уставились на них, как блестящие глаза, полные неутолимого, животного голода.
Еще одна трещина появилась на полу. Давилка тянулась к ним, пытаясь освободиться из бетонного плена. Казалось, она со злобой на них смотрела; планка безопасности слетела, и Хантон увидел раскрытую, алчную пасть, из которой валил пар.
Они повернулись, чтобы бежать, и новая трещина разверзлась прямо у их ног. Позади раздался страшный треск, когда она вырвалась из бетона. Хантон бежал впереди и не видел, как Джексон споткнулся и растянулся на полу.
Когда Хантон оглянулся, громадная уродливая тень поднялась вверх, заслонив свет.
Она нависла над Джексоном, который лежал на спине, скованный страхом — как жертва на алтаре. Хантон успел заметить над собой что-то темное и громадное, со светящимися глазами размером с футбольные мячи и жадно разинутым ртом, в котором полоскался брезентовый язык.
Он бежал; вопли умирающего Джексона преследовали его.
Когда Роджер Мартин встал с постели, чтобы открыть дверь, он проснулся только наполовину; но вид ввалившегося в дом Хантона резко вернул его к реальности.
Глаза Хантона были безумно выпучены, и его руки тряслись, когда он цеплялся за пижаму Мартина. На щеке у него было царапина, лицо в грязных цементных потеках.
Волосы его были совершенно седыми.
— Помогите… Ради Бога, помогите! Марк погиб… Джексон… погиб.
— Погодите, — сказал Мартин, — пойдем в комнату.
Хантон побрел за ним, издавая горлом какой-то скулящий звук. Мартин налил ему солидную дозу виски, и Хантон, схватив стакан обеими руками, осушил его в один присест. Стакан упал на пол, и руки, как магнитом, снова притянулись к лацканам Мартина.
— Давилка убила Марка Джексона. Она… она… О Боже, она же вырвалась! Если она придет сюда, нам конец! Мы не сможем… не… — он начал рыдать, глухо, с завыванием, страшно.
Мартин попытался налить ему еще виски, но Хантон оттолкнул стакан.
— Надо сжечь ее, — с трудом проговорил он, — Сжечь, пока она не вырвалась. О, если она вырвется! Если… — глаза его внезапно закатились, блеснув белками, и он свалился на ковер в глубоком обмороке.
Миссис Мартин стояла в дверях, придерживая халат у горла.
— Кто это, Роджер? Он, что, не в себе? Мне кажется…
— Я не думаю, что он не в себе.
Ее поразило выражение страха на лице мужа.
— Господи, только бы они приехали поскорее!
Он шагнул к телефону, набрал номер, прислушался.
И услышал странный нарастающий шум к востоку от дома, там, откуда пришел Хантон. Низкое, тяжелое гудение, все громче и громче. Окно комнаты открылось, и Мартин почуял в воздухе странный запах. Озон… или кровь…
Он еще держал в руке бесполезную трубку, когда на улицу ступило что-то раскаленное, дышащее паром, гудя и скрежеща. Громче и громче. Запах крови заполнил комнату.
Его рука выронила трубку.
Было уже поздно.
ПОЛЕ БОЯ
— Мистер Реншо?
Голос портье остановил Реншо на полпути к лифту. Он обернулся, переложил сумку из одной руки в другую. Во внутреннем кармане пиджака похрустывал тяжелый конверт, набитый двадцати- и пятидесятидолларовыми купюрами. Он прекрасно поработал, и Организация хорошо расплатилась с ним, хотя, как всегда, вычла в свою пользу двадцать процентов комиссионных. Теперь Реншо хотел только принять душ, выпить джину с тоником и лечь в постель.
— В чем дело?
— Вам посылка. Распишитесь, пожалуйста.
Реншо вздохнул, задумчиво посмотрел на коробку, к которой был приклеен листок бумаги; на нем угловатым почерком с обратным наклоном написаны его фамилия и адрес. Почерк показался Реншо знакомым. Он потряс коробку, которая стояла на столе, отделанном под мрамор. Внутри что-то еле слышно звякнуло.
— Хотите, чтобы ее принесли вам попозже, мистер Реншо?
— Нет, я возьму посылку сам.
Коробка около полуметра в длину, держать такую под мышкой неудобно. Он поставил ее на покрытый великолепным ковром пол лифта и повернул ключ в специальной скважине над рядом обычных кнопок — Реншо жил в роскошной квартире на крыше небоскреба. Лифт плавно и бесшумно пошел вверх. Он закрыл глаза и прокрутил на темном экране своей памяти последнюю "работу".
Сначала, как всегда, позвонил Кэл Бэйтс:
— Джонни, ты свободен?
Реншо — очень хороший и надежный специалист, свободен всего два раза в год, минимальная такса — 10 тысяч долларов; клиенты платят деньги за безошибочный инстинкт хищника. Ведь Джон Реншо — хищник, генетика и окружающая среда великолепно запрограммировали его убивать, самому оставаться в живых и снова убивать.
После звонка Бэйтса Реншо нашел в своем почтовом ящике светло-желтый конверт с фамилией, адресом и фотографией. Он все запомнил, сжег конверт со всем содержимым и выбросил пепел в мусоропровод.
В тот раз на фотографии было бледное лицо какого-то Ганса Морриса, бизнесмена из Майами, владельца и основателя "Компании Морриса по производству игрушек". Этот тип кому-то мешал, человек, которому он мешал, обратился к Организации, она в лице Кэла Бэйтса поговорила с Джоном Реншо. БА-БАХ. На похороны просим являться без цветов.
Двери кабины лифта открылись, он поднял посылку, вышел, открыл квартиру. Начало четвертого, просторная гостиная залита апрельским солнцем. Реншо несколько секунд постоял в его лучах, положил коробку на столик у двери, бросил на нее конверт с деньгами, ослабил узел галстука и вышел на террасу.
Там было холодно, пронизывающий ветер обжег его через тонкое пальто. Но Реншо все же на минуту задержался, разглядывая город, как полководец захваченную страну. По улицам, как жуки, ползут автомобили. Очень далеко, почти невидный в золотой предвечерней дымке, сверкал мост через залив, похожий на причудившийся безумцу мираж. На востоке, за роскошными жилыми небоскребами, еле видны набитые людишками грязные трущобы, над которыми возвышается лес телевизионных антенн из нержавейки. Нет, здесь, наверху, жить лучше, чем там, на помойке.
Он вернулся в квартиру, задвинул за собой дверь и направился в ванную понежиться под горячим душем.
Через сорок минут он присел с бокалом в руке и не торопясь стал разглядывать коробку. За это время тень накрыла половину темно-красного ковра. Лучшая часть дня закончилась, наступил вечер.
В посылке бомба.
Разумеется, ее там нет, но вести себя надо так, как будто в посылке бомба. Он делает так всегда, именно поэтому прекрасно себя чувствует, не страдает отсутствием аппетита, а вот многие другие отправились на небеса, в тамошнюю биржу безработных.
Если это бомба, то без часового механизма — никакого тиканья из коробки не доносится. С виду обычная коробка, но с каким-то секретом. Но вообще-то сейчас пользуются пластиковой взрывчаткой. Поспокойнее штука, чем все эти часовые пружины.
Реншо посмотрел на почтовый штемпель: Майами, 15 апреля. Отправлено пять дней назад. Бомба с часовым механизмом уже бы взорвалась в сейфе отеля.
Значит, посылка отправлена из Майами. Его фамилия и адрес написаны этим угловатым почерком с обратным наклоном. На столе у бледного бизнесмена стояла фотография в рамке. На ней старая карга в платке, сама бледнее этого Ганса Морриса. Наискосок, через нижнюю часть фотографии тем же почерком надпись: "Привет от мамочки, лучшего поставщика идей твоей фирмы". Это что еще за идейка, мамочка? Набор "Убей сам"?
Он сосредоточился и, сцепив руки, не шевелясь, разглядывал посылку. Лишние вопросы, например — откуда близкие Морриса узнали его адрес? — не волновали Реншо. Позже он задаст их Бэйтсу. Сейчас это неважно.
Неожиданно и как бы рассеянно он достал из бумажника маленький пластмассовый календарь, засунул его под веревку, которой была обвязана коричневая бумага, и клейкую ленту — скотч отошел. Он немного подождал, наклонился, понюхал. Ничего, кроме картона, бумаги и веревки. Он походил вокруг столика, легко присел на корточки, проделал все с самого начала. Серые расплывчатые щупальца сумерек вползли в комнату.
Веревка более не придерживала бумагу, которая отошла с одной стороны, — там виднелся зеленый металлический ящичек с петлями. Реншо достал перочинный нож, перерезал веревку — оберточная бумага упала на столик.
Зеленый металлический ящичек с черными клеймами. На нем белыми трафаретными буквами написано: "Вьетнамский сундучок американского солдата Джо.". И чуть пониже: "Двадцать пехотинцев, десять вертолетов, два пулеметчика с пулеметами "браунинг", два солдата с базуками, два санитара, четыре "джипа". Внизу, в углу: "Компания Морриса по производству игрушек", Майами, Флорида.
Реншо протянул руку и отдернул ее — в сундучке что-то зашевелилось. Он встал, не торопясь пересек комнату, направляясь в сторону кухни и холла, включил свет.