ического незнакомца.
Примерно через полчаса я вышел и купил в коридоре кока-колы. Когда я вернулся, кому-то пришла в голову идея устроить танцевальный круг, и я оказался втянутым в него. Мои руки лежали на плечах у двух девушек, которых я никогда раньше не видел. Мы кружились и кружились. В круге было человек, наверное, двести, и он занимал половину спортивного зала. Потом часть круга откололась и образовала внутри первого круга второй, поменьше, который стал двигаться в обратном направлении. От этого у меня закружилась голова. Я увидел девушку, похожую на Бетси Маленфант, но я знал, что это лишь мое воображение. Когда я снова посмотрел в ее направлении, то не увидел ни ее, ни девушки, похожей на нее.
Когда круг наконец распался, я почувствовал слабость. Я подошел к скамье и присел. Музыка была слишком громкой, воздух — слишком вязким. Мысли мои блуждали. В голове у меня стучало, как после грандиозной пьянки.
Раньше я думал, что то, что случилось, случилось потому, что я устал и чувствовал легкую тошноту после всего этого кружения, но, как я уже говорил раньше, когда я пишу, все становится на свои места. Я больше не могу верить в это.
Я снова посмотрел на них, на этих красивых, суетящихся в полумраке людей. Мне казалось, что все мужчины выглядят испуганными, а их лица превратились в гротескные, застывшие маски. Это было вполне понятно. Так как женщины — студенточки в их свитерах, коротких юбочках или брючках клеш — превращались в крыс. Сначала я не испугался, а даже радостно хихикнул. Я знал, что у меня нечто вроде галлюцинации, и в течение какого-то времени я рассматривал ее почти с клинической точки зрения.
Потом одна из девушек встала на цыпочки, чтобы поцеловать своего парня. Это было уже слишком. Поросшая шерстью, искаженная морда с черными выпуклыми глазами, рот, обнажающий желтые кривые зубы…
Я ушел.
Я, в полубезумном состоянии, помедлил мгновение в коридоре. В конце коридора был туалет, но я пробежал мимо него и понесся вверх по лестнице.
На третьем этаже была раздевалка, и мне осталось пробежать последний пролет. Я распахнул дверь и подбежал к унитазу. Я изверг из себя смешанный запах косметики, пропотевшей одежды, сальной кожи. Музыка раздавалась где-то далеко внизу. В раздевалке стояла девственная тишина. Мне стало полегче.
Мы остановились у стоп-сигнала перед своротом на юго-запад. Воспоминание о вечеринке взволновало меня по какой-то неизвестной мне причине. Я начал дрожать.
Она посмотрела на меня, улыбнувшись одними темными глазами. «Прямо сейчас?»
Я не мог ответить ей. Меня слишком трясло. Она медленно кивнула, ответив за меня.
Я свернул на дорогу 7. Летом по ней, должно быть, возили лес. Я не заезжал слишком далеко, так как боялся застрять. Я выключил фары. Снежинки начали бесшумно опускаться на ветровое стекло.
«Любишь?» — спросила она почти добрым голосом.
Из меня вырвался какой-то звук, вернее, он был вытащен из меня. Я думаю, он был довольно точным звуковым эквивалентом мыслям кролика, попавшего в силок.
«Здесь», — сказала она. «Прямо здесь».
Это был экстаз.
Нам едва удалось выбраться обратно на главную дорогу. Прошел снегоочиститель, мигая оранжевыми огнями и насыпая на обочине огромную стену снега.
В багажнике полицейской машины оказалась лопата. Мне потребовалось полчаса, чтобы разгрести завал, а к тому времени была уже почти полночь. Пока я копал, она включила рацию, и мы узнали все, что нам следовало знать. Тела Бланшетта и водителя пикапа были найдены. Они подозревали, что мы уехали на полицейской машине. Полицейского звали Эсседжиан — довольно забавная фамилия. В высшей лиге бейсбола играл один Эсседжиан. Мне кажется, он выступал за «Доджерсов». Может быть, я убил одного из его родственников. Впрочем, фамилия полицейского меня совершенно не интересовала. Он не соблюдал дистанцию и встал у нас на пути.
Мы выехали на главную дорогу. Я чувствовал ее сильное, горячее, огненное возбуждение. Я остановился, чтобы смахнуть рукой снег с ветрового стекла, и мы снова отправились в путь.
Мы ехали по западной окраине Касл Рока, и мне не надо было объяснять, куда свернуть. Облепленный снегом знак указал поворот на Стекпоул Роуд.
Снегоочиститель здесь еще не появлялся, но одна машина уже проехала перед нами. Следы ее шин выглядели еще довольно отчетливо под безостановочно падающим снегом.
Миля. Уже меньше мили. Ее яростное желание, ее жажда передались мне, и я снова почувствовал возбуждение. Мы повернули за поворот. Путь преграждал ярко-оранжевый грузовик с включенными мигалками.
Вы не можете представить себе ее ярость — на самом деле, нашу ярость — потому что теперь, после всего, что случилось, мы стали одним существом. Вы не можете представить себе это охватывающее вас острое параноидальное убеждение, что все вокруг стремится вам помешать.
Их было двое. Один — согнувшийся черный силуэт в темноте. У другого в руке был фонарь. Он подошел к нам. Его фонарь подпрыгивал, как огненный глаз. В душе у меня была не просто ярость. Там был и страх, страх, что то, к чему мы стремимся, выхватят у нас из-под носа в последний момент.
Он что-то кричал, и я опусил окно.
«Здесь нельзя проехать! Возвращайтесь по Бауэн Роуд! Здесь у нас оборвавшийся оголенный провод! Вы не можете…»
Я вышел из машины, вскинул дробовик и разрядил в него оба ствола. Его отбросило к оранжевому грузовику, я прислонился к машине. Он медленно сползал вниз, недоверчиво глядя на меня, а потом рухнул в снег.
«Есть еще патроны?» — спросил я у Ноны.
«Да», — она протянула мне несколько штук. Я переломил ствол, выбросил старые гильзы и вставил новые патроны.
Дружок парня выпрямился и смотрел на меня с подозрением. Он что-то прокричал мне, но ветер унес его слова. По интонации это был вопрос, но это было уже неважно. Я собирался убить его. Я шел к нему, а он просто стоял на месте и смотрел на меня. Он не двинулся, когда я поднял дробовик. Не думаю, чтобы он вообще понимал, что происходит. Наверное, он думал, что все это сон.
Я сделал один выстрел, но пуля летела слишком низко. Поднялся огромный фонтан снега и обсыпал его с ног до головы. Тогда он испустил громкий крик ужаса и побежал, совершив гигантский прыжок над лежащим на дороге проводом. Я выстрелил еще раз и снова промахнулся. Он скрылся в темноте, и я мог забыть о нем. Он больше не мешал нам. Я вернулся назад к машине.
«Нам придется идти пешком», — сказал я.
Мы прошли мимо распростертого тела, перешагнули через искрящийся провод и пошли, следуя за далеко друг от друга расположенными следами убежавшего человека. Некоторые сугробы доходили ей почти до колен, но она все время шла чуть-чуть впереди меня. Оба мы тяжело и часто дышали.
Мы взошли на холм и спустились в узкую ложбину. По одну сторону стоял покосившийся, опустевший сарай с выбитыми окнами. Она остановилась и сжала мою руку.
«Здесь», — сказала она и показала в другую сторону. Даже сквозь ткань пальто ее пожатие показалось мне сильным и болезненным. Ее лицо превратилось в сияющую, торжествующую маску. «Здесь. Здесь».
По другую сторону от ложбины было кладбище.
Мы приблизились, увязая в сугробах, и с трудом вскарабкались на покрытую снегом каменную стену. Конечно, я уже бывал здесь. Моя настоящая мать была из Касл Рока, и хотя они с отцом никогда не жили здесь, тут оставался их участок земли. Это был подарок матери от ее родителей, которые жили и умерли в Касл Роке. Когда я был влюблен в Бетси, я часто приходил сюда почитать стихи Джона Китса и Перли Шелли. Может быть, вы и скажете, что это глупое, детское занятие, но я так не считаю. Даже сейчас. Я чувствовал свою близость к ним, они меня успокаивали. После того, как Эйс Меррил вздул меня, я никогда больше не приходил сюда. До тех пор, пока меня не привела сюда Нона.
Я поскользнулся и упал в рыхлый снег, подвернув лодыжку. Я поднялся и заковылял, опираясь на дробовик. Тишина была бесконечной, неправдоподобной. Снег мягко падал вниз, засыпая покосившиеся надгробия и кресты, хороня под собой все, кроме проржавевших флагштоков, на которые цепляют флажки в День Памяти и День Ветеранов. Тишина была ужасна в своей необъятности, и впервые я ощутил настоящий ужас.
Она повела меня к каменному зданию, возвышающемуся на склоне холма на задворках кладбища. Склеп. Засыпанная белым снегом гробница. У нее был ключ. Я знал, что у нее окажется ключ. Так оно и было.
Она сдула снег с выступа на двери и нашла замочную скважину. Звук поворачивающегося в замке ключа словно царапал по темноте. Она налегла на дверь и распахнула ее.
Запах, вырвавшийся оттуда, был прохладным, как осень, прохладным, как воздух в погребе Холлисов. Я почти ничего не мог различить внутри. Только мертвые листья на каменном полу. Она вошла, выдержала паузу и оглянулась на меня через плечо.
«Нет», — сказал я.
«Любишь?» — спросила она и рассмеялась.
Я стоял в темноте и чувствовал, как все начинает сходиться в одну точку — прошлое, настоящее, будущее. Мне хотелось убежать, убежать с криком, убежать так быстро, чтобы суметь вернуть назад все события сегодняшнего вечера.
Нона стояла и смотрела на меня, самая красивая девушка в мире, единственное существо, которое я когда-либо мог назвать моим. Она сделала жест, проведя руками по телу. Не собираюсь объяснять вам, что это был за жест. Если бы вы видели, вы бы все поняли.
Я вошел внутрь. Она закрыла дверь.
Было темно, но я все прекрасно видел. Внутренность склепа была освещена ленивым зеленым пламенем. Языки его змеились по стенам и по усыпанному листьями полу.
В центре склепа стояла гробница, но она была пустой. Она была усыпана увядшими розовыми лепестками, словно здесь по древнему обычаю невеста совершила жертвоприношение. Она поманила меня и указала на маленькую дверцу в дальней стене. Маленькую, незаметную дверцу. Я был охвачен ужасом. Я думал, что все понял. Она использовала меня и посмеялась надо мной. Теперь она собирается меня уничтожить.