Дальнейшая работа — посмотрим, что Тенетница выдаст. Ну и вообще — действуем по обстоятельствам. И по девчонкам соскучился, улыбнулся я. Боры всяческие экзотические — забавно. Но девчонки свои и родные, и вообще.
Так что подремал я, а по прибытии Трапана в Столенгад раскланялся со спутницами, да и ускакал в наш флигелёк. Травмы всяческие свои лечить, заботой Олы и Любы наслаждаться, ну и не думать, до завтра — как минимум. А то уже мозоль скоро на думалке появится. А я с девчонками если и готов ей обзавестись, то совсем на другой детали своего организма.
Думал я эти мысли мудрые, таща повизгивающих своих девчонок подмышками в баньку. Посидим, пообщаемся, да и вообще.
31. На деревню к Стрижичам
С утра, фактически на рассвете, меня пробудило скребление в дверь флигелька. Вот прям традиция нарисовалась, хмыкнул я, отметив знакомого паренька-курьера Опричного Приказа.
— Ну шо, опять? — уже традиционно полюбопытствовал я.
— Точно так, Стригор Стрижич! Извольте послание принять!
— Давай уж, благодарю, — прибрал я пластинку, потопал в гостиную и плюхнулся в кресло-мешок.
Блага тебе, Стригор!
И какого лешего?!
Г.И.О.П. Тенетница
Бугагашеньки, аж заржал я, ногами болтая. Впрочем, вовремя ржач приглушил — пусть девчонки поспят, я их вчера… ну, заездил немножко много, эксперименты с воздухом, в баньке… ну, в общем, немного перебрал, да.
Но в меру, и довольны всё равно были — хоть устали, но улыбались, а Ола ладошкой меня даже во сне поглаживала.
Ну да ладно, в Опричный Приказ надо съездить. А то паучиха моей души гадость какую измыслит — она может, я знаю.
И пошёл я Индрика выводить. Последний башкой акульей превращал, подозрительно на меня то правым, то левым глазом повзирал.
— Хозяин?
— Хозяин, хозяин.
— А что такое холодное и страшное было? — подозрительно прищурился на меня Акул.
— Тоже я был, — признал я.
— Хозяин стрррашный, — подумав, выдал Индрик. — Значит, я тоже большой. И страшный. И самый красивый, — надулась акулятина, влеча меня по улице.
Ну-у-у… тоже позиция, признал я. Ну и по рассветному Столенграду добрался до Имперской Избы.
Препятствий мне вновь не чинили, так что я просто, кивнув деду (бессменному, похоже), дотопал до знакомой двери, раскинувшейся до моего появления.
— Счастье великое, честь небывалая, сам Стригор Стрижич, Великий Владыка Воздушный, меня посетить изволил! — поприветствовала меня дама.
— Блага тебе, Тенетница, — широко улыбнулся я.
— Блага, Стригор. Ты мне к тебе гонцов слать каждый раз велишь?
— Да вообще-то, можешь просто сказать, чтоб сразу являлся, — пожал плечами я.
— И так можно было? — подняла бровь Тенетница.
— Отчего нет? — пожал плечами я.
— И являться будешь? — прищурилась она.
— Если не устану сильно, коль дел не будет, — начал я загибать пальцы.
— Поняла уж, устал да занят. Являйся уж, по возможности.
— Явлюсь. По возможности, — честно ответил я.
— Хвалить я тебя не буду, Стригор.
— А можно было бы и похвалить! — закатил я глаза.
— Хорошо, уговорил, хвалю. Получи награду, — ехидно выдала Тенетница, шмякая на стол мешочек с костяным стуком.
Ну я к лапам прибрал, нос свой внутрь сунул… И обиделся. Реально обидно стало — гривны, немало, но издевательство какое-то, блин!
— Благодарствую от всего сердца, Тенетница, — низко поклонился я. — Прощай.
Поднялся и потопал из кабинета. Ну, не сложилось с сотрудничеством — да и леший с ним.
— Награду прибери, Стригор, — послышался ехидный голос в спину.
— На болящих и призрения заслуживающих пусти. Мне без надобности, Тенетница, — через плечо ответил я.
— Да прибери, говорю! Твои деньги это, за возврат украденного! И оплата работы уже не нужна? — с ещё большим ехидством выдала Г.И.О.П.
— Эммм…. — остановился я. — Оплата? Награда?
— Деньги сии, — наставительно выдала Тенетница, — награда за возврат покраденного. Честь по чести доля, по законам Империи. А оплата — дело другое, как договаривались, — посмотрела на меня она, да и залилась смехом, видно, физиономия была у меня и надутая и непонимающая. — Ну вот, а то девчонкой неразумной себя чуяла с тобой, Стригор. Как приворожил, сам не знаю, что творится.
— Ты такая и есть, — хмыкнул я.
— А ты мальчишка!
— И я — такой и есть, — важно покивал я. — Ладно, уговорила, давай оплату, — важно потёр я лапки.
— Принимай… Карачун, — хмыкнула она.
— Это с чего это я — Карачун? — вяло отбрыкнулся я.
— А Храбра мне показала, как болтом, силой чернобожьей полным, в тебя попали. Пересилил, силён ты… Но Карачун вылитый, аж дрожь пробрала!
— Ну и ладно, — махнул я лапой.
И выложила Тенетница листов двадцать на стол. Я бегло в читало просмотрел, убедился, что вещи нужные и интересные, да к лапам прибрал.
— Всё интересно, всё беру, — озвучил я.
— За работу возьмёшься? — вдруг выдала Тенетница.
— Через седмицу, не ранее. Отдохнуть надо, почитать, подумать. Тебя через седмицу навещу, — посулил я.
— Навести, седмица — не столь велик срок, — покивала она.
На том и распрощались, а я Индрика мало, что не подгонял. В флигельке девчонок потискал, на колени себе усадил, ну и стал читать, спокойно и неторопливо. Потому что достались мне вещи ценные и интересные.
Правда ни черта “на все” вопросы ответа не дающие. Итак, были это пересказы книг и, подозреваю, чего-то типа газет и прочего. И… ни черта не понятно, откуда эфир, точнее, методы оперирования, биообразцы и прочее взялось. Более того — о Мирах других не словечка. А вот о использовании эфира в биотехнологиях — было. И, судя по всему, Пущи уже были, именно как заводы и лаборатории. Но никакой конкретики, что откуда. Описывалось как факт “Южный Экспериментальный Комплекс” и прочее подобное.
То есть, девятнадцать из двадцати томов описывали что-то в художественной манере, что-то в репортажной, с учётом, конечно, “ошибок переписки”. Мир, в котором эфир был, активно использовался, но операторов, судя по всему, не было.
Например, описывались эфирные листы и читала. Именно как прорывная технология, которую не столько для текста использовали, сколько для трёхмерных моделей. Ну и вообще — как вечные носители информации, удобные не только объёмом хранения, но и простотой считывания, не требующие “сложных стационарных организмов, считываемых индивидуальным и универсальным визором”.
А двадцатый лист — воспоминания некоего родовича. Ну, я так думаю, хотя, может, и просто человек. Но наблюдательный, неглупый, и… ни черта не знающий, “что произошло”. Поля скелетов, твари ночные и не только, пожирающие людей. И “богами одарённые”, от тварей оберегающие. Всё с подробностями, про самого писателя ни черта. Почему я и думаю, что родович какой — он явно и много путешествовал, писал, “что вижу”.
А твари, им описываемые — ерунда, но не голым, беспамятным людям. Видно, большую часть просто сожрала фауна, причём не пущная, которой и не было-то толком. Не намного меньше, очевидно, померли с голоду. А остальные потихоньку приспосабливались. И вот этот процесс приспособления в двадцатом листе и описывался.
Ничего не понимаю, но очень интересно, подытожил я, откладывая листы, и куснул взвизгнувших девчонок за места интересные. Слегка так, для отвлечения и разминки. Побегали, поиграли, всяким интересным позанимались, Стратиму послушали.
А я припомнил, что сам себе обещал птаху назвать. Посмотрел на крылами себя оглаживающую, подумал, да и решил без пафоса всякого.
— Зелёнкой будешь, — имянарёк я Стратиму.
— Курлык? — по-птичьи изогнула птаха шею.
— Зелёнушка, так тебя Стригор Стрижич нарёк, — подскочила к птахе Ола, гладя перья.
Птаха от поглаживаний покайфовала, да и спела ещё. Очень даже неплохо спела, нельзя не признать.
Ну а я оставшуюся неделю в башке узнанное гонял. И всё равно непонятно выходило. Собственно, период, на котором Возвыситель примерно Беловодье покинул — понятен. Но. Если биология — верю, она была так развита, как мне и представить сложно. Ну круги где-то нашпионенные, с принципами использования их. Тоже реально, ещё бы до принципов этих добраться. Но ничего невозможного нет: есть мощная научная школа, есть инструмент её воплощения — круги. Возможно.
Но, технологические круги Стригаса охватывали не только век пара! А век микроэлектроники, ряд кругов — это даже не двадцать первый век Мира Мороза, а покруче. И никаких намёков в Беловодье не на биологическую цивилизацию!
То есть, я могу поверить, что, положим, с эпохи пара, или даже атома Беловодье пошло по “биологическому” путю. Допустим. Но у них не было “мёртвых вещей”! Куча организмов, многопрофильных, но живых. А это… не всегда рационально. Колесо, как сейчас в Империи, иной раз выгоднее ног. А в литературе Беловодья до катастрофы этого не было. Даже как курьёза или осуждаемого чего-то там.
Не абсолют, конечно, но… В целом, всё равно непонятно выходит. И что случилось-то? То есть, по двадцатой книге, понятно. Потеряли память. Вообще все, явно не до младенческого состояния, но близко. При этом живые города частично умерли, частично, похоже, мутировали. Вплоть до того, что вороны те же могут быть какими-нибудь уборщиками. Вполне вариант: функционал сохранился, а программы накрылись мутациями.
В общем — понятно, что просить. Не даст Тенетница — шут с ним. Возвращаюсь в Лог, путь к прорыву даймона в материю есть. И так даже лучше, наверное, прикинул я. Тело не бездушное выйдет, куском на внешнем обеспечении, а в коме. Но тут работать надо, аккуратно и осторожно. И искать “кнопку естественного механизма” у даймона. Не в виде рушащегося тела и страха смерти. А именно самого механизма — как найду, так и дорожка без извращенств и рисков появится.
А как отработаю механизм — проверю именно Сердце, а то и Мозг Пущи. В маточнике ни лешего не найду, уже понятно. А дальше — по обстоятельствам. В принципе, и в Столенград вернуться можно — за седмицу даймоном я Императорский Дворец перетрясу. Нет библиотеки в нём — всё равно найду. Максимум — месяц, если весь Столенгад без сна мелким ситом перевернуть. А там… не найду — начну вселяться в людей пробовать. Без сжирания душ — не нравится мне это пропитание и последствия. В общем — путь есть, осталось топать по нему, заключил я.