– Может об этом… Неизвестно каком Оньянкупонге вы поговорите позже, – отметил Асил, он приметил трепыхание лица брата и попытался избавить его оттого неприятного толкования. – Позже, когда ты Есинька не будешь столь слаба и сможешь выслушать Першего.
– Просто занимательно, получается, – произнесла Еси, выслушав речь Асила, впрочем, не желая уступать Богам. Медлительно она вздела вверх левую руку и прислонила ладонь к правой щеке Димурга, сделав то самое, о чем давно мечтала. – Ты хотел, чтобы Крушец появился в человеческом роду Оньянкупонг, а он этот род у ашти считается божественным.
– Не род, моя любезная… Оньянкупонг так величают ашти верховное божество, – неспешно роняя слова, пояснил Перший, явно раздумывая о том, что можно рассказать девушке. – Люди из рода Оньянкупонг никогда не жили на Земле… в Млечном Пути… Их роды существуют лишь в определенных Галактиках Димургов: Татания, Сухменное Угорье, Серебряная Льга… В Галактиках Атефов: Становой Костяк, Геликоприон… В Галактиках Расов: Синее Око, Золотая. Есть определенные роды в моих отпрысках, каковыми я дорожу… каковые обладают особыми качественными и нравственными характеристиками. И род Оньянкупонг из тех отпрысков. Одначе, каким образом на Земле люди стали поклоняться божеству с величанием этого рода мне не ведомо. Ведь я расселением людей в Млечном Пути не занимался… Тут за всем приглядывал Темряй.
– А кто воспитывал твоих отпрысков на Земле? – вопросила юница голосом, в котором все еще ощущалась слабость от перенесенного. – Духи? Дажба рассказывал, что когда детей привезли с Золотой Галактики, их тут воспитывали духи… Духи… Выхованок… Батанушко… Ведогонь… – Верно, воспроизводя воспоминания, молвила она и еще плотнее прижала руку к щеке Бога, страшась, убрав ее потерять с ним единение.
– На начальном этапе, за детьми присматривают особые создания, это не только у Расов, это у всех Богов. И если у Расов – духи, у нас – нежить, у Атефов ометеотли и дзасики-вараси, – произнес Перший и почувствовав, как нежданно резко дрогнула, вероятно ослабнув, рука девушки покоящейся на его щеке торопливо ее придержал, чтоб не разрушать витающего окрест них тепла.
Асил мягко улыбнулся, вложив в сияние своих губ и кожи радость, что отрешенность девочки ушла окончательно, и днесь можно было ожидать более тесного соприкосновения. Бог медлительно обошел кресло брата, и, воссев на соседнее, оперся спиной об его ослон, с прежней теплотой не сводя взора с лица Есиньки.
– В целом у Зиждителей много разнообразных существ, – продолжил толкования Перший и чуть развернув длань руки юницы, прикоснулся к ней губами. – Одни лечат бесицы-трясавицы у нас, лисуны и водовики у Расов, ваканы и камадогами у Атефов, другие учат… Есть те, которые занимаются выведением и улучшением видов животных, сортов растений, себе подобных и даже человеческих особей.
– Ваканы, – протянула, точно припоминаючи Есислава, и губы ее такие же полные, как и у Димурга, тягостно дрогнули. – Они так больно лечат, – и в тембре голоса сейчас прозвучала горечь, вроде она жаловалась Першему на Атефа.
– Что ты сказала? – встревожено переспросил Асил, он, сидя справа от брата, мгновенно уловил и саму молвь, и огорчение в ней.
– Сказала, что ваканы очень больно лечат… Потому я рада, что родилась не среди их народа, – молвила девушка, и теперь затрепетали, и ее рыжие, чуть вздернутые бровки, восстанавливая в памяти испытанную боль и невозможность о ней кому сказать.
О том, что чувствовала у манан Еси не говорила даже Стыню, но нынче ей так захотелось пожаловать Першему… Першему, который был так близок, так любим… который мог пожурить Асила и приголубить ее.
– Когда тебя лечили ваканы у манан было больно? – низко поспрашал Димург и наново словно поощряя, поцеловал в ладошку юницу.
– Больно это не то слово… Больно мне сейчас, – ответила Есинька, теперь жаждая… жаждая рассказать ему… Отцу, все, что так давило… так мучило и терзало эти месяцы. – А потом я увидела воспоминание, – закончила свой сказ девушка, – и мне почудилось, точно кто-то крикнул в голове… И после Крушец молвил : «Больно… Отец… Отец… помогите…» И он стал с тех пор стенать, звать тебя, правда, когда я вернулась к Липоксай Ягы, затих… А где неделю назад опять появились воспоминания и его стоны… Только теперь он стонал так явственно, и я постепенно стала понимать, что он говорит… али шепчет.
Еси смолкла и тотчас закрыла глаза, так как утомилась от слов, от испытанных чувств и от вновь припомненных переживаний, вместе с тем почувствовав успокоение, будто излитой на того кто сильней, мудрей собственной слабости.
– Вот тебе на, – протянул мысленно Перший, або губы его не шевельнулись. Он медлительно приподнял руку вместе с головой юницы с облокотницы кресла, и, прижав к груди, весьма многозначительно взглянул на младшего брата. – Вот оказывается когда заболел Крушец, когда его лечили ваканы… Кто из вас: тебя и Круча давал распоряжение ваканам? Кто следил за исполнением и проверял самих бесиц-трясавиц?
– Отец… Перший, – не только на губах, но и на коже всего лица Асила потухло золотое сияние, и оно враз стало желтовато-коричневым. – Я сам давал указание ваканам, потом их выслушал доклад. Это не они. Что? Что? – последние вопросы Атеф выплеснул вслух, верно, забывшись. Отчего зримо сотряслись нижние конечности юницы, покоящиеся на коленях Бога.
– Успокойся, – все также мысленно отозвался старший Димург, и нежно огладил на ногах девушки пошедшую рябью материю сакхи. – Не надобно только негодовать и говорить вслух… Может это и не ваканы, они же знали, кто девочка, – Асил яростно кивнул, вроде стараясь и вовсе оторвать от собственной выи голову. – Значит точно не они. В них Вежды прописал особую почтительность к лучицам, особенно моим. Это, скорее всего, людские замыслы. Круч прощупывал тех, у кого жила Еси?
– Должен был, – сие Асил послал мысленно, но так низко, что Перший едва уловил ту молвь, потому чуть свел свои черные брови и тем самым заложил меж ними тончайшую нить морщинки.
– Ты, судя по всему, действия малецыка не перепроверил, – теперь слышимо старший Димург дыхнул досадливо и той сокрушенностью вызвал в очах младшего брата неприкрытое расстройство так, что коричневая радужка на них побледнев почитай до желтого цвета, единожды заполнила собой всю склеру. – Очень плохо, мой милый, что не проверил… Думаю, во время вмешательства вакан, Крушец почувствовал, что-то и попытался спасти от гибели девочку. Он уже делал такое в ее жизни и тогда приостановил смерть плоти… Судя по всему, и ноне содеял подобное. Сейчас надо выяснить какие мысли были у тех, кто окружал девочку у манан. Может подлили, что-то в еду, дали съесть какой-то яд, дурман. И сделай, бесценный малецык, это не откладывая, мы должны до прибытия к Родителю все знать.
– Хорошо, – коротко отозвался Асил и прикрыл глаза, оставив там всего-навсе тонкую щель, не смея взглянуть на того, кто страдал явственно теперь по его недогляду.
– Эта Уокэнда, – совсем лениво произнесла Есинька, каковая пред тем как уснуть, желала высказать и выяснить тревожащее ее до конца. – Она была такая грубая, – девушка чуток развернула голову, и, притулившись губами к сакхи, и единожды груди Першего досказала, – точно я ей, что-то плохое сделала. Почему Круч меня отнес к ней… к ним… мананам, таким чуждым мне людям? И почему погибла Дари?
Есислава вопросив, недвижно застыла, перестали двигаться ее губы, колыхаться волосы и в комнате во всей, словно объятой той скованностью замерли, и сами стены, и кресла, и Боги. А миг погодя стало степенно тухнуть сияние стен, тем давая возможность забыться сном юнице, которая однако, ждала ответа.
– Иногда так надо, – отозвался Перший, так как понимал, что оставить без ответа девочку сейчас не позволительно. – Было надо, чтобы ты пожила среди другого народа, соприкоснулась с их верованиями, традициями. Это полезные знания, опыт, который всегда пригодится. А Дари погибла, потому как всему приходит гибель, не только человеческому, но и божественному… У каждого свой срок бытия. У одних он вельми ограничен, у других растянут, у третьих поколь не определен. Порой это первоначально прописано в условиях существования. Порой лишь предопределено.
Бог внезапно чуть-чуть подался вперед, и вместе с его движением качнулось кресло. Заколыхались его объемные бока, обтянутые аксамитом, с мягкой, короткой ворсой, и легохонько принялись покачивать в себе Першего и прижатую к его груди девушку. А маленькая в сравнение с маковкой, тем паче с четвертой планетой, точнее молвить, крошечная похожая на овально-вытянутое семечко зерна с округой макушкой и концом, векошка неслась в чревоточине, что насквозь пробила проход среди прозрачных и единожды не просматриваемых галактических стен, плотно подогнанных друг к другу. Двигаясь с огромной быстротой, векошка оставляла позади себя не только долгую радужную полосу света, мгновенно впитывающуюся в стены Галактик, она словно отплевывала комки густого света, лоскуты пламени и ошметки, какой-то весьма твердой породы, схожей с камнем. Все эти отломки, некогда единого целого стен Галактик, отскакивая от своих родителей, превращались в горящие сгустки, болиды, метеориты и вовсе малые по виду. На гладкой поверхности корпуса векошки порой проступали едва зримые бугорки с долгими серебристыми разрезанными на волоконца али сети хвостами. Лишь изредка можно было разглядеть в них особых существ… Тех самых, что Асил назвал Дрекаваками, которые точно соединяли в себе черты животных, птиц. Ибо имели волчьи тела, мощные крылья и те самые светящиеся хвосты-сети. Дрекаваки достаточно плотно облепив векошку, прилегли на ее гладкую поверхность, напряженно замерев и инолды перекидываясь жуткими возгласами, оные человек назвал бы криками… Еще с десяток таких же созданий, широко раскрыв свои, переливающиеся почти зелеными сполохами пламени крылья летели вслед за векошкой, искусно лавируя меж оставшейся позади нее галактической мелочью.