Неспешно спустившись по деревянному мостку с солнечной ладьи, имеющей такое название из-за окрашенности бортов в ярко-желтый цвет и нанесенного на него сверху рдяного изображения небесного светила, Липоксай Ягы и Еси оказались на широкой дороге, не просто освобожденной от дерева, но даже и от пеньков, накатанной и можно даже молвить ровной.
– Отец, каким образом вам удалось в столь короткий срок очистить местность от леса? – вопросила девушка, оглядывая раскинувшиеся неоглядные просторы земли.
– Наши люди расчистили только брег реки, а там, в глубинах чернолесья, произошел сильный пожар. Выгорело все вплоть до корней, – ответил вещун и придержал стоящую юницу под руку. Он слегка склонил голову и слышимо для нее сказал, – это случилось дней за пять до твоего возвращения. Люди рассказывали, пожар шел стеной и все не исключая меня признали, что это произошло по воли Богов. Так как мы не успели бы расчистить такую площадь ко времени, о котором меня предупреждали.
Тягостно накренившись на сторону, поелику одно колесо попало в покатую ямку подкатила позолоченная карета, как и многое другое когда-то привезенная в Свечи из Дари. Правда эта карета по размерам была несколько меньше, как и все в Африкии, и в нее были впряжены только два белых жеребца, коих под узду держали жрецы.
Липоксай Ягы сам открыл дверцу и помог забраться в карету Еси, а после усевшись подле, повелел трогать. Прибывшие с вещуном его ближайшие люди Таислав, Браниполк, Туряк и войвода Переяр все те годы управляющий в Свечах, уселись на лошадей и потрюхали следом. Юница отодвинув в сторону ажурную желтую завесу сквозь открытое окошко обозревала ставший теперь обездоленным край, обдумывая пережитое за последнее время и ощущая не только медленно растущее чудо – Ярило, но и наступившую после лечения глаза бесицами-трясавицами тревожную напряженность. И это напряженность, казалось ей, никак не связана с предстоящими родами, а напрямую зависела от Крушеца.
Узнавшая столько недоступного, тайного того, что никогда не будет спущено людям Еси теперь настойчиво, как и присуще пытливым умам, желала понять, зачем тогда вообще существует человек. Именно как вид, племя, народ… не важно отдельная личность, аль обобщенно общество. Ведь и так понятно, что не только для взращивания лучиц. Абы насколько Есинька осознавала таких систем, как Солнечная у Богов множество. Галактик только у одних Димургов около двенадцати… Галактик, в которых огромное количество систем, созвездий, а значит и обжитых планет, населенных так-таки человечеством. Тогда в чем же смысл самого рождения, жизни, смерти отдельно взятого человека и людского рода в целом. Почему? Зачем? Боги творят новые системы, и подобно людям взращивающим злаки, овощи, фрукты, населяют их человечеством. Каков смысл в увеличении миров, если гибель людского общества обязательный этап, прописанный в самих кодах человека.
Есислава, как можно догадаться, спрашивала об этом Першего. Но Бог в этот раз не стал уходить от ответа, а открыто сказал, что поколь в связи с пережитым, на данный вопрос ей ничего не будет молвлено. Девушка, будучи достаточно упряма, и лишь в лучшем смысле этого слова, погодя спросила об этом Стыня, Дажбу, Асила и даже часто приходящего на маковку четвертой планеты Небо, каковому было всегда в радость поговорить с ней. Обаче, не один из Зиждителей на тот вопрос толком ей ничего не ответил. А Асил и вовсе попросил не спрашивать, ибо дотоль вельми волновался и сейчас все еще с трудом справлялся с собственными тревогами. Асил говорил так удрученно и глубоко вздыхал, что юница решила более не беспокоить его своими поспрашаниями, а вспять прижав голову к груди, замерла, нежно поглаживая серебристое сакхи Бога… ноне… уже ноне проявляя божественную свою суть.
Иноредь, и сие уже было в основном после возвращения на Землю, Есислава зрела в густых газовых облаках мелькающие обок смаглого тела Крушеца маханькие в сравнение с ним рдяно-золотые искры… искры… напоминающие мельчайшие газовые шары, звезды. Увы! не души. Звезды вспыхивали то серебристыми, то золотыми, то платиновыми лучиками… и были они искрами движения, дарующими полноценную жизнь мозгу. Эти видения не указывали на болезнь Крушеца, ибо он был здоров, сие являлось отголосками воспоминаний, когда-то выплеснутых в мозг Есиславы и теперь пережитых иль точнее слившихся с ним.
Карета вскоре подкатила к огромной прямоугольной и сравнительно ровной площадке, где зримо просматривалась ее точно спаянная залащенность полотна, малеша черно-бурого сияния. Въехав на край той площадки, карета остановилась. Держащие в поводу жеребцов жрецы гулко прикрикнули на лошадей пугливо зыркнувших в поднебесье, словно увидевших едва проступившее на его голубизне дымчато-круглое пятно али тревожно заржавших оттого, что вкруг них находилось днесь так много людей. И это были не только белые люди, но и темные, стоявшие отдельными группами, также прибывшие встречать гипоцентавров. Есислава выглядывая из окошка рассмотрела, что среди темных людей находилось не только племя ашти, но и иные роды. Сие явственно понималось по количеству стоявших вождей и шаманов на головах которых поместились символы власти, напоминающие уборы манан, короны из перьев, дополнительно украшенные ветвями, цветами, а у некоторых еще и плодами.
Темные люди, те которые не принадлежали к племени ашти, пришли не одетыми. Из одеяния у них и было, что так плетеные из соломы до колен поневы на женщинах и набедренные повязки на мужчинах, едва прикрывающие срамные места, изготовленные из сухих, размягченных растений. Ашти, одначе, были одеты, как и свеченцы, в тканевые шаровары, рубахи без рукавов, а женщины в сарафаны. Только и этой одежде они придали некоторые изменения, укоротив длину шаровар и сарафана до колен. Ашти уже давно не ходили голыми, оно как это им решительно запрещал войвода Переяр, хотя продолжали быть по большей частью босоногими.
Глава двадцать девятая
Дымчато-круглое пятно в голубом небосводе постепенно наполнилось серебристым светом, вмале живописав свои формы и мощный объем. Мало-помалу опускаясь к земле, корабль гипоцентавров приблизился настолько, что стал четко просматриваться его серебристо-мышиного цвета корпус, отливающий и с тем поигрывающий мельчайшими огнями радужных цветов. По форме это был вельми сдавленный шар, напоминающий сплющенный сфероид, по вытянутому рубежу которого клубился густой голубо-серый дым, каковой окутывал своими испарениями и само судно. Лишь опустившись достаточно близко к земле и зависнув в нескольких десятках метров от нее судно надрывисто, будто дыхнув, испустило из своих граней снопы дымка в разных направлениях, а погодя уже явственно проступили очертания мягких бортов обок которых все поколь кружили разрозненные пары.
Судно было огромным в своем диаметре и высоте так, что когда оно медленно тронулось на посадку к земле, почудилось и вовсе безразмерным, однозначно занявшим всю освобожденную поляну. Его борта еще немного чадили и едва заметно двигались, описывая вокруг самого корпуса эллипсоид. Стены судна были полировано– гладкими, на них не имелось ни окон, ни дверей, ни вообще каких-либо зримых изгибов, проемов, трещин.
Степенно приземлившись, корабль напоследок выпустил из себя пары клубчатого дыма, а потом замер… И только спустя пару минут на его корпусе потухли огни. Тотчас судно надрывно сотряслось и тогда из его сфероидного бока навстречу вышедшим из кареты Есиславе, Липоксай Ягы и столпившимся позади них людям рывками, дергаясь, поехала стеклянная лестница. Также неторопливо прорезался над ней в корпусе тонкой линией проем. Немного погодя край лестницы воткнулся в поверхность площадки в шаге от ног Еси. Голубоватая линия проема переместила сияние на саму створку и та также медленно, но уже без рывков, а вспять мягко двинулась вправо, отворив пред изумленно застывшими людьми насыщенный лазурным сиянием коридор, из которого величественно ступая вышли гипоцентавры. Создания Господа Першего, как и все, что творили Зиждители, отличающиеся особыми качествами и конечно внешним обликом, несколько удивительным.
Это были изумительные даже для Еси существа, единожды сочетающие в себя признаки человека и коня. До торса они имели образ человека с весьма мощным торсом, широкими плечами и мышцастыми руками. Приятными, если не сказать красивыми были лица гипоцентавров, с выступающими носами и крупными глазами. Человеческий торс входил в весьма мускулистую грудную клетку лошади, накаченными смотрелись спина и круп гипоцентавров, мощно-массивными ноги. Отчего создавалось впечатление сие прибыли какие-то тягловые создания, предназначенные для выполнения тяжелой, физической работы.
Только первый из ступивших на лестницу гипоцентавров смотрелся менее могутным, однако и в нем сохранилась присущая его племени поджарость. Он имел темно-коричневую кожу и вороную масть с проступающими белыми волосками на лошадином теле. Все остальные гипоцентавры, относимые к темнокожим созданиям, берегли в себе темную масть шерсти, волос и кожи. Так, что в основном это были вороные, гнедые, караковые и бурые, но и то почти коричневые, гипоцентавры, в части лошадиных тел. Кожа же человеческих тел темно-коричневая, у одних, одначе, смотрелась более темной, у иных наоборот много светлее.
Тот, который спускался первым, в лучах солнца казался и вовсе с пепельно-седой шерстью. Он был в отличие от иных собратьев высоконогим и мохноногим, густая шерсть обрамляла основание его ног и точно сами копыта. Могучий и стройный он шел столь величественно, степенно, что в каждом его шаге ощущалась особая горделивость существа привыкшего править, повелевать, властвовать.
Одетая на людское тело легкая голубая безрукавка, полы каковой не были сомкнуты, оголяла мощную поросшую густовато-вьющимися волосами грудь. Края безрукавки входили на стане углами в серебристый широкий пояс, усыпанный крупными фиолетовыми сапфирами, справа на коем висели короткие ножны обтянутые кожей и украшенные в навершие и стреловидном кончике серебром. В ножны был вставлен кинжал, фигурная рукоять оного изготовленная из червонного золота, покачиваясь, поблескивала в бликах солнца вставленными в нее крупными изумрудами.