и Велет… Лишь Усач и Стыря довольно-таки напряжены. Но если Усач, в меру своей мягкости только напряжен, Стыря явно сердит. Я это почувствовал, когда мы с Асилом залетали к нему в Болотный Утес договориться о готовящейся встрече с Опечем. После я уже сам его посетил, без Асила. Сначала долго ждал в его космическом уляньдянь, а после он столь смурно меня слушал… Ходил по залу туды… сюды… молчал, иноредь мне казалось еще миг и он вообще уйдет. Так и не ответил, как решил поступить, обаче, я и без того увидел там такую мешанину боли, огорчения, и даже досады… Намедни, уже сюда в Млечный Путь прислал сообщение, чтобы когда я направился в Апикальную систему завернул к нему, он хочет полететь со мной.
– Наверно переживает, что был груб с тобой, – отозвался Седми и легохонько улыбнулся, изогнув полную верхнюю и тонкую нижнюю губы, слегка прикрытые волосками.
– Наверно, потому как прислал сообщение отображением, чтобы я не смог того переживания уловить, – пояснил Перший и теперь перевел взор с Раса на стоящего слева от его кресла кострубуньку. – Кукер поди ко мне, мальчик.
Кострубунька торопко шагнул вперед и синхронно движению ног замахал своими четырьмя ручками, вскидывая их высоко вверх. Он дюже быстро дошел до трона старшего Димурга, остановился в трех шагах от него и рывком развернувшись, склонил низко голову.
– Слушаюсь, Господь Перший, ваших распоряжений, – бойким и единожды насыщенно грудным голосом откликнулся Кукер.
– Да, нет, милый мальчик, распоряжения я тебе уже выдал… беса подключил, – мягко протянул Димург, с нежностью взирая на такое послушное создание, Творцом которого и был. – Сейчас только исполни две вещи.
Бог прервался, и, протянув руку в сторону кресла Седми, резко дернул перстами в бок. И тотчас из сидения кресла выкатились широким и высоким валом облачные пары, разком приподнявшие ноги Раса, а миг спустя дрогнул на нем и ослон, образовав под его спиной полулежак.
– Спасибо, Отец, – мысленно послал Першему Седми, и днесь плотнее прикрыв очи, точно погрузился в сон.
– Первое, сходи ко мне на пагоду и узнай у Ляд, каковы запасы биоауры, – продолжил говорить старший Димург, теперь, верно, успокоившись, что сын удобно прилег. – И второе проследи, абы беспятые благополучно переместили каземат с Мериком на тарель гипоцентавров. И как только сие будет произведено, пусть тарель с ним отбывает в Северный Венец. После обо всем придешь и доложишь. Покуда малецык Стынь на Синельке, воспользуемся его отсутствие и отправим черта на излечение.
Стоило Першему заговорить о Мерике, как Китоврас, поколь недвижно замерший напротив, гулко вздохнул, ибо днесь считал себя виноватым не только перед своим Творцом, но и пред тем, кто даровал ему титул императора.
Глава тридцать седьмая
Вне сомнений произошедшее когда-то со Стынем несчастье, было известно всем приближенным к Димургам существам… Тем паче о том ведал император, потому как был, скажем так, непосредственным свидетелем случившегося отключения молодого Бога, чуть не приведшего его к гибели.
Тогда Господь Стынь только… только набрался сил после своего перерождения. Он был все еще очень слаб, однако уже тогда жаждал попробовать свои способности. Пагода Димургов, на тот момент находилась в Северном Венце и Перший, оставив сына на ней, сам отправился в центральную ее систему Волошку на родовую планету гипоцентавров Таврика, где они возводили каменную статую в честь рожденного Господа. Будучи весьма близким к этому племени Перший почасту принимал участие в их жизни.
Вот и в этот раз он оставил Стыня совсем не надолго, и лишь под присмотром Кали-Даруги, каковая должна была прибыть вмале на пагоду. Однако припозднившаяся векошка, задержанная прохождением какого-то Галактического рукава, дала возможность юному Богу побыть одному. И Стынь, сутью которого являлось самовольство, решил испробовать свою способность испепелять. На то время у него не просто не имелось сил на данное действо, но и самое главное знаний. Поэтому мгновенно выкаченные из собственного естества жизненные силы, гулким хлопком отозвавшись от стен пагоды, ударили в самого Стыня, и тем толчком отключили его.
В тот миг, наверно, Стынь вскрикнул, поелику ту боль ощутили на себе все Зиждители, связанные с ним чрез Родителя. Однако, хуже всех было Першему. Китоврас никогда не забудет, как стоящий подле него Творец, смотрящий на уже почти законченную каменную фигуру младшего сына, поставленную в живописной долине в полный рост, и рукой точно придерживающую огораживающие ее сине-голубые скалы, тягостно качнулся. Тугой стон выдохнули его посеревшие губы, и тотчас протяжно и тревожно зашипела в венце черная змея. Наполняя тем шорохом всю долину. Господь, прибывший на Таврику в малом космическом судне периптер, резко вздел руку вверх, и не прощаясь, что было на него не похожим, обратившись в искру, исчез.
Это потом Китоврас, самолично доставивший к пагоде периптер, узнал, что Господа вызвала рани Темная Кали-Даруга… Кали-Даруга каковая успела, как сказали бы гипоцентавры на счастье, во время пристыковать векошку к пагоде и войти в залу, где погибал младший Димург. Обладая необходимыми качествами, демоница сумела отсрочить гибель естества Бога, и вызвать помощь… в виде своих сестер, Господа Першего и, в ту пору бывшего в Северном Венце, Господа Вежды. Благодаря грамотным действиям рани Черных Каликамов Стынь не погиб. Но его отключение было столь мощным, что юного Господа пришлось срочно доставить в Отческие недра и поместить в Березань. Но даже после Березани выздоровление Стыня заняло долгий промежуток времени, и далось Богам огромными усилиями. Ибо вплоть до перерождения Бога Дажбы под сомнением находилось его как таковое полное восстановление.
Не только Зиждители, но и все существа помогали, сопереживали, тревожились за Стыня, весь тот, даже в понимании гипоцентавров, долгий срок… и до сих пор с особым трепетом относились к этому Господу. Когда Мерик украл лазоревый яхонт и вызвал пожар на сфероиде от которого пострадали гипоцентавры, император, прибыв на маковку не знал, что его новость о бесчинстве черта вызовет такой всплеск негодования в младшем Димурге. Не знал, потому как дотоль о воровливости данного создания правда скрывалась, о чем увы! не ведал Китоврас.
– Как украл? – чуть слышно вопросил Стынь и кожа лица его затрепетала от гнева.
Сидящий подле него на кресле Опечь осуждающе глянул на стоящего напротив императора. Он хоть также как и Китоврас о том не был осведомлен мгновенно понял, что меньше всех о тех чудачествах черта знает Стынь.
– Так значит украл, – словно вынося приговор, продышал младший Димург, и, отвалившись на ослон кресла, сомкнул очи. – И верно все, что на нем: камни, пояс сапоги, никакой ни дар, а тоже украдено… Ах, какая мерзость.
Стынь резко смолк и с тем надрывно задышал, и тотчас с кресла поднялся Опечь. Он почитай подскочил к Стыню, и, обхватив его за плечи, рывком подняв с сидения и, поставив на ноги, прижал к себе. Нежно… полюбовно он принялся целовать младшего брата в висок, лоб, очи, шептать, что-то успокоительное, сближающее… то, что, вероятно, знал лишь он один… Переживший одиночество, выстрадавший разобщенность и соединившийся с тем, кого любил более собственной жизни. И Стынь почувствовал те переживания брата, ощутил ту любовь, заботу, теплоту и будто обмяк в руках Опеча, опершись правой щекой об его плечо и став с ним единым, неделимым целым, общим как с Першим… с Вежды… с Мором… с Темряем… с Седми и Велетом, Воителем и Усачом… с Небо и Асилом… как со всеми Зиждителями которым дался таким трудом.
Стынь покинул залу немного погодя, окончательно успокоенный старшим братом, который попросил его отправиться в дольнюю комнату пагоды, и дождаться там, поколь он все утрясет с Мериком.
– Господь Опечь, простите Господа ради, я не знал, – дрогнувшим голосом отозвался император, лишь младший Димург покинул залу.
– Я тоже, мой милый, – лирическим баритон протянул Опечь, прохаживающийся повдоль кресел. – Сейчас все уладим, не тревожься.
Опечь, наконец, остановился, напротив кресла в котором сидел Стынь, и резко взмахнул левой рукой. И тот же миг купно собранное в облачные пласты кресло, распавшись на долгие лепестки, вытянулось вверх. Порывисто дрогнул один из лепестков и воочию в его навершие живописался наконечник стрелы. Еще миг и лепесток резко изогнул завершие вправо да энергично дернувшись, направил свой полет к стене, не просто стукнувшись в нее, а словно пройдя насквозь ее зеркальную поверхность. И тогда оставшиеся лепестки синхронно поднялись к своду и соединившись со своими собратьями образовали дымчато-серое нависающее полотнище. Бог немедля тронулся с места, принявшись наново прохаживаться вдоль кресла и стоящего недалече Китовраса.
– Господь Опечь, – сызнова прервал тишину император, не в силах сносить собственную оплошность и вельми переживая за младшего Димурга. – Может стоит послать кого к Господу Стыню, абы с ним чего не случилось.
– Нет… не надо, – все также мягко отозвался Опечь, меж тем тревожно потирая перстами толстые, рдяные губы. – Отец перед отбытием сказал, что малецык достаточно крепок и не нужно его излишне опекать. Тем паче давеча было отключение у Небо и следующее если и повторится не скоро… Так как оно происходит с определенной частотой, степенно увеличивающей промежутки. Сейчас надо решить с Мериком, который, однако, на мой зов не отозвался, по-видимому, прячется где-то на маковке. Впрочем, я единожды послал распоряжения беспятым, анчуткам и все иным созданиям маковки разыскать этого оболтуса. Подождем…
Ждать пришлось долго… Верно, коли считать по земному времени, прошло не менее получаса, но не Мерика, не какого-либо иного создания в зале маковки не появилось. И, очевидно, посему шаг Опеча становился более степенным, словно он останавливался. Вне всяких сомнений распоряжения Господа выполняли, понеже оставленный за старшего, Першим, он принял на свои плечи и это, впервые после возвращения к Зиждителям, всю власть и управление маковкой. Несомненно, Мерика искали все, но найти похоже не могли. Наконец, Опечь сызнова остановился и взмахом руки поднял вверх распавшееся на комковитые части свое кресло. Один из лепестков какового также стремительно приобрел наконечник в навершие и в целом вид стрелы, да вырвавшись от себе подобных врезался в зеркальную стену, пройдя ее насквозь.